Безымянная Колючка (СИ)

С Ашесом мы познакомились около полугода назад. Мне как раз исполнилось семнадцать, и отец, сговорившись о помолвке, по установленному порядку отправился ко двору, чтобы получить у Императора разрешение на заключение брака. Что я, что мой жених, были отпрысками Старшей крови, детьми Старших семей. Такие союзы давным-давно под полным строгим контролем правящей династии. Раньше для подобной беспрецедентной власти было куда более прозаическое обоснование – Старшая кровь должна оставаться чистой во что бы то ни стало. Все, что ее усиливает, заслуживает всяческого поощрения, а то, что разжижает – порицается. Исторические очерки пестреют поучительными историями о том, каким немыслимым казням подвергались те, кто рискнул связаться с особями Низшей крови – людьми. Правда после того, как между Старшими семьями завязалась борьба за власть, императорское благословение брака приобрело совершенно иной смысл и цель. А именно – тотальный контроль за союзами и альянсами. Одна сильная Семья – это все равно всего лишь одна семья. Но союз двух амбициозных Семей может сулить огромные неприятности.
Когда мы, я, мой несчастный Брайн, наши отцы и матери, прибыли ко двору, я могла думать лишь о том, как бы повыгоднее для себя разыграть навязанный брак. Пока наши родители преклоняли колени и отвечали на вопросы своего Императора, я, согнувшись в поклоне, в сотый раз уговаривала себя не думать, как немощен и уродлив мой жених. Я была так увлечена этим грустным занятием, что не сразу заметила открывшийся прямо перед императором портал. Не будь я «пустышкой», наверняка почувствовала бы возмущение таума, но я ко всем этим высоким материям была глуха с рождения.
Кстати, забыла сказать – я всеми фибрами души ненавижу таумические штуки вроде огненных стрел, кислотных дождей и туманов смерти. И да, ненавижу именно потому, что страшно завидую тем, кто способен вытворять все эти недоступные мне вещи одним усилием мысли или по щелчку пальцев.
Когда наследник престола, кронпринц Ашес, вышел из портала, он был весь с ног до головы перемазан кровью, со своим черным клинком из закаленного в крови демонов обсидиана. По легенде, лишь истинные наследники Первейших-из-Первых могут поднять обсидиановый меч, для остальных подобное действо равносильно попытке взвалить на плечи гору. Кронпринц Ашес легко управлялся с клинком всего одной рукой.
Вы верите в любовь с первого взгляда? Я – нет. Потому мне вдесятеро сложнее описать то, что творилось в моей голове и в груди, когда наши взгляды пересеклись. Возможно, всему виной контраст: рядом с высоким, крепким, окровавленным и безумно прекрасным кронпринцем, мой несчастный Брайн превратился в окончательного урода.
— Наследник Ашес… мертв? – Мои первые слова после этого ужасающего известия. – Это… точно?
Старик изрыгает из себя бурный квакающий смехом, как будто ему в глотку натолкали мерзких летучих мышей. Он долго не может остановиться, а я с каменным лицом напряженно жду ответа. Не могу поверить в то, что старикашка сказал правду. Это – нонсенс. Последняя блоха в самом затхлом уголке Шида знает, что Ашес – непобедим. Говорят даже, что он заколдован материнским Последним дыханием, а потому ничто, ни в Мертвой долине, ни в Небесных чертогах не может причинить ему смертельный вред. А еще он с десяти лет не знал поражений в поединке. А в четырнадцать стал обожаемым солдатами генералом Бескровных, которые не единожды доказали, что две сотни воинов могут переломать хребет куда более многочисленной армии. Если кому-то из наследников и могут перерезать горло в собственной постели, то точно не Ашесу. Это так же нелепо, как сказать, будто Взошедшего задушил комар.
Мое терпение, наконец, вознаграждается. Старый скарт перестает гоготать и смотрит на меня с неприкрытым желанием учинить собственноручную расправу. Признаться, его острые, как бритва когти куда опаснее, чем мои. Создателям было угодно сделать вентран наименее приспособленными из всех четырех рас Старшей крови. А уж я вообще особенный, уникальный «экземпляр» беспомощности.
 
— Ты отлично притворяешься, - клацает языком скарт ард’Аргаван. - Чуть больше старания – и я бы попался на уловку, как ребенок.
— Мне ничего не известно о покушении. - Никогда бы не подумала, что буду впервые в жизни говорить чистую правду - и мне не поверят! - Моя семья никогда бы не приняла участия в таком проклятом деле, тем более – не организовала бы его. Вы знаете, какой затворнический и аскетический образ жизни ведут ард’Кемарри, знаете моего отца, который презирает светскую возню и политику. Утверждать, будто мои родители и сестра причастны к покушению, равносильно попытке доказать, будто на небе всего одна луна. Поэтому я не прошу, я требую немедленно посвятить меня в детали произошедшего.
Тут я перегибаю палку. Мягко говоря, «перегибаю». В сложившихся обстоятельствах я могу разве что «унизительно просить» или, на худой конец, «взывать к душевной доброте и состраданию», но никак не требовать. Старик делает едва заметный жест рукой – и Бугай, вызывающе и с громким хрустом разминая пальцы, шагает ко мне. Стоять против этого безмозглого мяса с гордо поднятой головой, может, и эффектно, но крайне глупо. Поэтому я тут же грохаюсь на колени и с поникшей головой униженно молю о пощаде.
И хоть от Бугая мне все же достается крепкая оплеуха, старик проявляет милосердие. После полученного удара я еще какое-то время качаюсь по полу, завывая, как проклятый призрак. А когда возвращаю способность связно говорить, мои первые слова таковы:
— Благодарю за урок, скарт. Впредь я буду должным образом усмирять свою дерзость и непочтение.
В героических романах, которые я, к стыду своему, тоже время от времени почитываю, в подобной ситуации герой обычно корчит победную рожу и пафосно плюет врагу в лицо. Никогда не понимала, откуда растут ноги у подобной тупости. Выкинь я что-то подобное – моя голова совсем не по-геройски каталась бы по полу отдельно от туловища. И у меня есть своя собственная теория, почему злодеи на протяжении всей истории остаются целехоньки. Потому что они умеют красиво врать и изворачиваться, притворяться и дурачить всех вокруг. Да и в конце подыхают лишь потому, что изменяют одному из этих правил.
— Император Ниберу требует доставить тебя к нему. Он хочет тебя допросить.
На этот раз я ограничиваюсь безопасным кивком.
— Он уже допросил меня и скарту. Готов биться об заклад, наши заверения в своей непричастности его не слишком убедили. Скорее всего, он хочет допросить тебя и выпытать то немногое, что отказались говорить твои родители.
Я сразу отбрасываю мысль, что отец и мать могут действительно оказаться заговорщиками. Тем более, это не может быть Тэона. Сестра умница и красавица, но настолько же увлечена наведением внешнего лоска, насколько он мне отвратителен. Заговоры она может строить разве что против собственных шпилек и булавок.
— Если ты действительно была с сговоре с кем-то из моего семейства – назови мне их имена.
Старик снова нервно стучит тростью по полу, и эти звуки причиняют мне невыносимые страдания.
— Взамен обещаю держать своего помощника, - он ухмыляется и недвусмысленно кивает взглядом на Бугая, - на цепи.
Вот мы и подошли к самой интересной части подобных разговоров – мы стали торговаться. По принципу «баш на баш, но я все-равно тебя одурачу». Как будто я не понимаю, для чего ему это нужно. Если я заговорщица и успела переманить на свою сторону кого-то из его семьи, он в любом случае попадет в немилость к новоиспеченному императору. И кем-то обязательно придется пожертвовать. Логичнее всего забрать наследника, потому что это равносильно прижиганию головы гидры – обезглавленная таким образом, она больше не отрастит новую башку. Старый скарт не может этого не понимать, потому решил выбрать из двух зол меньшее, пока у него еще есть выбор. И меньшее зло – обезглавить тех несчастных, чьи имена я назову, и в качестве жеста раскаяния преподнести их Императору. Смирение всегда эффективно против гнева, тем более, когда оно насквозь пропитано трагедией - ради справедливости и чтобы доказать свою верность, отец обезглавливает собственных детей! Император будет вынужден принять жертву, а как иначе?