Царская свара (СИ)
Надежных войск было восемь тысяч, из них полторы тысячи конницы, да еще на две тысячи всякого сброда, для создания видимости предназначенного. У фельдмаршала Миниха, как ему доложили вполне обученной и опытной инфантерии около шести тысяч, до тысячи драгун и конногвардейцев, полтора десятка пушек.
Панин даже не здоровался и не подбадривал части арьергарда — по насупленным лицам солдат предполагал, что ему могут сказать. А там и до бунта недалеко — Миних то совсем рядом. И как уже донесли, тот дезертиров привечает, в строй ставит немедленно, вооружает, кто без фузеи пришел. Так что лучше солдат до греха не доводить, и тем воинство «царя Ивашки» не увеличивать — их и так у него многовато…
— Господин генерал! Депеша от подполковника Полянского!
Нового командира полка подполковника Полянского, назначенного на место погибшего командира, Петр Иванович хорошо знал. По пустякам беспокоить не станет, только о действительно важном деле или событии. А потому сразу протянул руку:
— Давайте послание!
Панин взял бумагу от молодого лейб-кирасира, вид бодрый — все же надежный полк, там шефом воспитанник его старшего брата Никиты, цесаревич Павел Петрович. Развернул лист, прочитал.
— Господа! Времени у нас не будет для большого привала — нам его не дадут сделать на виду неприятеля. Наша кавалерия несет потери от стычек — вражеские егеря подло стреляют из-за деревьев и кустов, постоянно нападают драгуны. Так что на марше соблюдать внимание и быть готовыми к внезапным вражеским атакам.
Панин нахмурился — именно он в войну с пруссаками первым отметил, как удачно действуют вражеские «охотники», используя любой случай для «подлого нападения» на русских солдат, особенно настигнув их на марше или привалах. По примеру прусские егерей короля Фридриха, во многих русских полках начали создавать егерские команды из семидесяти нижних чинов при трех офицерах и сержантах.
Сам генерал Панин сформировал даже два батальона егерей, блестяще себя проявивших! Но которые были распущены Военной коллегией по окончании боевых действий против неприятеля без всякого объяснения, хотя их нужность и полезность отмечалась всеми генералами, в дивизиях которых им пришлось действовать.
Поразительный случай косности и головотяпства чинов Военной коллегии, стремления экономить копеечку там, где на ветер выбрасывают многие тысячи рублей!
Полковые егерские команды тоже распустили, но не все — оставили только тех, кто служил на границе с Финляндией. Тамошние леса и болота как нельзя лучше подходили для действий легкой пехоты, что фактически заменила кавалерию — для конницы действия в таких условиях резко стеснены, особенно в маневре.
И вот теперь как минимум две таких команды начали целенаправленно «охотится» на офицеров, всячески их выбивая выстрелами, и тут же удирая в болота или под прикрытие густого леса. А ведь за два дня, которые он предоставил Миниху по ошибки, егеря успели вдоль и поперек изучить здешние окрестности, и даже привлечь себе на помощь местных мужиков — такое было прежде под Шлиссельбургом.
Петр Иванович покосился на ближайший лес, густо покрытый подлеском и кустарником, сильно заболоченный. Возможно, вон за тем кустом сейчас притаился егерь и наводит на него ствол мушкета. Ожидание выстрела стало даже ощущением, от которого мурашки побежали по телу — сейчас из куста выплеснется белый пороховой дым, и тяжелая пуля весом в унцию раскаленного свинца пробьет ему грудь…
Глава 2
Шлиссельбург — река Нева
Капитан бота «Фортуна»
Капитан-лейтенант Петр Фомичев
после полудня 8 июля 1764 года
— Такой благоприятный момент грех упускать, — Петр Полуэктович пребывал в необычайном воодушевлении. Гвардия ушла на восток в почти полном составе — несколько часов тому назад он в подзорную трубу наблюдал, как уходили за леса последние колонны пехоты и конницы. Можно было подвести бот к самой крепости, оставив яхту с баркасами у северного шанца. А по Шлиссельбургу уже не стреляли, осадная артиллерия молчала. У массивных орудий даже не стояли канониры. Да и сам форштадт будто вымер — виднелись немногочисленные посты, на военных кораблях уныло бродили по палубе немногочисленные матросы. Изредка показывались разъезды драгун, и тут же скрывались за лесом. Правда у палаточного лагеря оставалась гвардейская инфантерия, но весьма слабыми силами, вряд ли больше двух рот, но может и меньше.
— Вы правы, Петр Полуэктович, — согласился с ним комендант Шлиссельбурга полковник Бередников, за эти дни взлетевший к бригадирскому рангу, чему Фомичев яростно завидовал.
— Государь приказал нам действовать по собственному разумению, но дерзко, всячески допекая гвардейцев. Мыслю, что генерал Панин с войсками уже ушел далеко, и вернуться не сможет. Лейб-гвардию ждет генеральная баталия с фельдмаршалом Минихом, а мы окажем нашим полкам помощь, выступим сикурсом немедленно.
Бередников чуть поморщился, покачал перемотанной окровавленной тряпкой головой. Но вид имел задорный. Хотя мундир, потрепанный и прожженный во многих местах, был жалок.
— Посему объявляю диспозицию. На бот и яхту вы примите две роты гарнизона — в каждой почти по сотне солдат, потери у нас большие. Надеюсь, что места на палубе у вас хватит?
— Примем всех, хотя битком забиты даже трюмы будут. Думаю, нам предстоит недолгое путешествие, на тот берег. Десант там высадим, господин полковник?
— Непременно. В северном шанце еще рота петербуржского гарнизона находится, ее принять можем? Она там бесцельно прозябает, а у меня еще пять баркасов после бомбардировки целыми в канале остались. Если их выведем, да потеснимся на палубах?
Моряк прикинул — три с половиной сотни солдат десанта многовато для двух маленьких корабликов и пяти баркасов. Будет теснота, на палубе не развернешься — а если пушки придется задействовать?!
— Я приму на борт яхты полторы сотни, а то и две, она больше бота. Зато «Фортуна» прикроет высадку своими пушками, — сидящий рядом с ним Карлов решил этот вопрос двумя предложениями.
— У столичного тракта, где переправа. Там пять рот нашей гарнизонной пехоты с кирасирами и две захваченных барки. Оставляем роту с плутонгом всадников, на всякий случай, если из Петербурга гонцы появятся или там небольшое подкрепление, то они справятся. Всех остальных перевозим на южный берег, думаю, за три часа управимся. После переправы идем быстрым маршем к протоке и каналу.
Фомичев немного подумал, и все же решил предложить свой вариант проведения высадки.
— Господин полковник, может быть, следует напасть сразу на тот берег. Не думаю, что «Самсон» по нам будет стрелять. Тогда после высадки мы захватим все суда, отправим несколько барок вниз по реке, и одномоментно перевезем всю пехоту и кирасир. Тогда не будет потеряно время на марш, а наше нападение может оказаться внезапным для неприятеля. Возможно, нам удастся захватить и яхту с ботами, на них паруса спущены и якоря отданы.
— А если по вам стрелять начнут?
— Так пушки на берегу не установлены, господин полковник. А вот если «Самсон» начнет обстрел, то тогда лучше уходить к переправе сразу — нам даже двоим с ним не справиться, если только на абордаж не возьмем. Но потери будут большие…
— А если другие корабли нас атакуют?
— Лучше на берег сразу выбросится, утопят сразу — у них втрое больше пушек. Как только мы от крепости отойдем, и выйдем из-под защиты ее пушек, станет сразу ясно, что нас ожидает. Если начнут поднимать паруса и выводить корабли, то с помощью баркасов сможем вернуться обратно к шанцу. Если же таких приготовлений не будет, и стрелять не начнут, то думаю, надлежит нам всем начать высадку.
Фомичев терпеливо ждал, пока комендант не примет решения. То, что он предлагал, было чистейшей авантюрой, беспрецедентной по наглости. Произвести высадку прямо у кораблей гораздо более сильной эскадры. Но что-то подсказывало ему — против своих моряки драться не будут, недаром «Самсон» за два дня лишь несколько раз поразил крепость своими бомбами, и то случайно — потому что комендоры стреляли куда угодно, кроме острова, вот и зацепили ненароком.