Застава

Несмотря на запреты и удалённость, некоторые энтузиасты из пришлых, ученых и не очень учёных, пытались в Берлогу пробраться. Цели всегда были самые разные: от поиска других гибернийских городов и праздного этнографического любопытства до желания купить пушные шкурки без орденских посредников и подзаработать. Большую часть летних ходоков деревенские возвращали, осенние и весенние отказывались возвращаться сами, а зимних редко когда находили даже частично.
За последних — если их всё же находили — меня ругал Рахаил, как будто бы моей работой было их спасать. При этом, если я и вправду пыталась кого-то спасти, он злился ещё больше, но я к его непоследовательности уже как-то привыкла.
По дороге к Берлоге начал накрапывать мелкий дождь, и я достала термос с чаем, который мне вручил перед отправкой Бегейр. Как я и ожидала, Лир заметил посудину с намалёванными на голубых боках цветами и бросил на меня полный любопытства взгляд. Что ж, он побил рекорд в негласном пари и уже целые две недели не спрашивает меня о том, о чём обычно спрашивают в первые же дни и затем получают в зубы.
Своеобразной традицией за последние годы стала и отправка со мной в объезд новичков. Этакая проверка на вшивость перед зимовкой. Как он себя поведёт наедине со мной, про которую ему рассказывали столько разных вещей? Меня эти проверки бесили. Во-первых, от них не было никакого толка, раз. Весной нам прислали новенького механика, он спокойно съездил со мной в объезд, а потом переругался со всеми остальными механиками и подрался с Риммой. Рахаил немедленно оформил ему билеты обратно в Лиду и выписал нам Лира. Во-вторых, эти проверки были унизительными — для меня. Я жаловалась Рахаилу, потом ругалась с главным механиком и Риммой, но всё равно, Лира отправили со мной. Лично старик отправил, так хитро, что мне пришлось заткнуться и поехать.
Иногда я ненавидела людей из нашей крепости.
— Будешь? — предложила я, открывая термос.
— Не откажусь, — согласился Лир. — На месте надо будет отдохнуть. Я устал.
— Полчаса точно отдохнёшь, — я дождалась, когда наша машина встанет и передала парню жестяной стаканчик. Лир поблагодарил и всосал в себя чай. Он был на три года младше меня, а внешне — на все пятнадцать. Ложное впечатление складывалось из-за коротких вьющихся волос и ярких, чуть навыкате, прозрачных глаз. Если бы не складки на щеках и шее, я бы приняла его за совсем юного мальчишку, которому одна дорога — на железнодорожную станцию прямым поездом в Альдари доучиваться за школьной партой.
— А что там за деревня?
— Да самая обычная. Даже не самая мелкая. Душ сорок, наверное, — не стала врать я. — Живут пушниной, мёдом и орехами, нам особых проблем не доставляют.
— А почему мастер Рахаил запретил мне высаживаться в ней из машины?
Я чуть не подавилась чаем. Нет, я не удивилась, что его предупредили, но кто предупредил! Точнее, удивительно, что этот же человек перед выездом ничего мне об этом не сказал, просто поручил хорошенько присмотреться к новенькому и оценить его, узнать о семье, жизни и есть ли у него “личные привязанности”. И зачем меня было привлекать, раз уже сам начал? Буду себя чувствовать бессовестной сводней.
— Она самая обычная, пока ты сидишь на своём месте. И я не шучу, не вылезай. Там народ… есть некоторые особенности. Это трудно объяснить, но просто знай, что старику даже не придётся писать отчёт о потерях.
— Почему?
— Сам не захочешь возвращаться. На леспоповале тебе не рассказывали? На этом берегу много гиблых мест, где чёрт те что творится.
— Кое-что рассказывали, но я не очень верю в чертовщину. Она редко оказывается правдой. Если мы не в Норнале, разумеется, — он хрипло хохотнул.
— В этом лесу она вполне себе правда.
— Значит, мне сидеть и не высовываться?
— В точку.
— А тебе?
— А мне можно. Тиара защищает, — обычно эта фраза значила, что продолжать расспрашивать дальше бесполезно. Тиара защищает — и весь мир с правилами для простых смертных идут нахрен.
Лир всё понял верно и не стал настаивать, допил чай и повёз нас дальше. Бутерброды попросил оставить ему на отдых, пока он будет сидеть в машине и обозревать самую обычную лесную деревню, в которой нельзя выходить из машины.
 
Свой хлеб с мясом я съела, поглядывая на деревья.
— Слушай, я ещё хотел спросить.
— Ну.
— Мне кажется, или тут дорога меняется? Издали вижу одно, подъезжаем, другое.
— Давно началось?
— После второго камня. Это та самая чертовщина, из-за которой мне выходить нельзя?
— Вроде того. Здешние леса не очень дружелюбны.
— А тебя защищает Тиара?
— А меня защищает Тиара.
Первым признаком того, что мы приближаемся к жилью, стал чёрный гибернийский столб со сбитой верхушкой и увешанный верёвками с узлами и цветными тряпочками. Часть из них почти истлела за годы, а часть была совсем свежими. Это не было чем-то особенным: камень, торчащий у берега озера недалеко от станции, тоже обвешали лентами и лоскутами. И два дуба у ручья, где обычно молились Анахите. Боже, да во всех известных землях люди на такие места что-нибудь, да вешают. Но этот камень всё равно вызывал у меня тревогу и раздражение. Возможно, потому что он выглядел ужасно нормальным и знакомым, а берложники были не тем, о чём я хотела думать, как о людях.
Я подняла руку и попросила остановиться.
— Что-то случилось?
— Маленький инструктаж.
— Опять?
— Снова. Запомни, что тебе нельзя ни в коем случае покидать машину. Как бы ни хотелось.
— А если до ветру надо?
— Через бортик не сможешь?
— А если посрать?
— Тоже через бортик.
— А что будет, если покину?
Я задумалась, как бы объяснить.
— Скажем так. Останешься в этой деревне навсегда.
— Умру?
— Нет, просто останешься. Сам не захочешь уходить. Я же говорю, места тут с чертовщинкой, ну. Так что если хочешь успешно перезимовать, сиди внутри. С машины не спускайся, вообще ни под каким предлогом. Даже если начнётся верховой пожар, пришествие Амана, будут убивать детей и жрать их у тебя на глазах… Короче, каждому своё показывают, я не знаю, что они найдут у тебя в голове. Еды не бери. Питьё тоже, — на всякий случай ещё раз напомнила я.
— Козлёночком стану?
— Да. Буквально. Вообще ничего не бери.
— Понял. А что будешь делать ты?
— Пойду проповедовать им свет Тиары, — почти не соврала я. — Ну, и гвозди им надо отгрузить. А то не сумеют перезимовать, и припрутся к крепости, а Рахаил говорил, что патронов в этом году на них нам не прислали. А теперь пошли в кусты.
Справив все нужды, мы снова покатились вперёд. Дорога около Берлоги выглядела не так плачевно, как в выше на хребте. Её расчищали и поддерживали в порядке, хотя было видно, что пользуются редко. Лир молча следовал моим указаниям, только когда мы выехали из-под древесных крон на расчищенный межник перед деревней, спросил:
— А что будет, если они придут к крепости?
— Не знаю, спроси у старика. Он, говорят, это видел.
Лир покачал головой.
— Подписался на приключения, а.
Внешне Берлога выглядела деревня деревней. Домики, главная улица, полосы огородов. Сотни таких забытых всеми богами уголков разбросаны по землям Ордена, и тысячи — по всем Вольным Землям. Дела до них обычно никому не было, и я смутно представляла, зачем они вообще существуют. Нет, я сама выбрала жить в таком диком углу, но я жила хотя бы в крепости Ордена, где был телеграф, газеты и железная дорога, на которой можно отсюда уехать.
Берлога лежала в небольшой долине между двумя медвежьими хребтами. По дну д олины бежал ручей в каменном русле. На его правом берегу, если смотреть оттуда, откуда мы выехали, раскинулись две дюжины бревенчатых домиков с низкими замшелыми крышами. Некоторые так вросли в землю, что с трудом угадывались среди зелёной травы. Я не знала, живёт ли в них кто-нибудь на самом деле, во дворы летом меня не пускали. Точнее, не то, чтобы не пускали, я сама не решалась соваться. Для демонстрации смелости мне хватало проверенного маршрута в лавку и в горницу деревенской старостихи.