Лицензия на убийство (СИ)
Была только она.
Вот она сидит на кровати по-турецки и заливисто смеется над их идиотскими шутками. В другой раз, подобрав под себя ноги на кресле в гостиной, она что-то печатает на планшете, который вслух негромко дублирует ее действия. При этом телефон лежит рядом, и два опездола веселят ее по громкой связи. А сейчас я видел картинку, как она стоит возле кухни и уверенно нарезает хлеб, сыр, колбасу и помидор, при этом так красиво крутя нож в руке, словно это не холодное оружие, а обычная ручка с чернилами.
Это выглядело опасно и…
Сексуально.
Вчера, когда я впервые увидел, что она схватилась за нож, откровенно говоря, наложил в штаны и рванул к ней, боясь, что она поранится. Девчонка тактично отшила меня, сказав, что с этим у нее проблем нет.
Да у нее вообще проблем в быту не было. Она легко справлялась с любыми повседневными трудностями. Легко передвигалась по дому и единственное, о чем попросила, так это оставлять все вещи на своих местах. Она запоминала все, и если что-то меняло свое месторасположение, только тогда у нее возникали трудности.
И я старался минимизировать ей дискомфорт, чтобы она не выходила за рамки своей зоны комфорта.
Глядя на то, как она ловко стала нарезать колбасу, при этом смешно почесывая голой ступней одной ноги лодыжку другой, снова залип на ней.
Для девчонки она была достаточно высокой – выше метра семидесяти пяти, но на фоне меня все же была мелкой.
Хотя любая девушка казалась рядом со мной мелкой.
И она была очень худая. Мне хотелось ее откормить, поэтому кинув взгляд на идеально отрезанный ею кусочек колбасы, я подумал о том, что он слишком тонкий.
К слову о пастельном режиме. Она его безбожно нарушала и даже не стеснялась. Каждый раз говорила, что чувствует себя вполне сносно, что бы спокойно ходить по дому или отсиживаться в кресле в гостиной. Я помнил слова Мерча, что рана была не слишком серьезной и почти зажила полностью, пока она была в коме. Просто в тот день, когда я похитил ее из больницы, швы разошлись, что скорее нанесло вред ее кожным покровам, чем внутренним органам. Но все равно переживал за нее. Хотя невооруженным взглядом было видно, что она чувствует себя намного лучше. Болезненная усталость прошла. Румянец на щеках и громкий смех говорили о том, что ей становилось лучше.
Вчера мы больше не разговаривали. Вернее я не однократно пытался завести разговор, но она уже не была столь многословна.
Меня это расстраивало.
Очень хотелось наладить с ней контакт.
Но радовало то, что когда я приближался к ней, она не норовила удрать от меня, а просто молча продолжала сидеть рядом.
Собственно, так мы и провели сутки вдвоем.
Сегодня же весь день меня немного потряхивало от внутреннего напряжения, словно должно было что-то произойти. Я провисел вниз головой около двух часов, разбирая тот самый пистолет, но так и не получив спокойного душевного состояния, спустился к ней на кухню, сразу услышав, что она болтает с пиздюками по телефону.
Она не повернула головы, но я знал, что она услышала, как я пришел и уселся в кресло. Глянул вновь на нее и понял, что тревожное чувство меня отпустило.
Мгновенно так на душе стало не то что бы легко, но пусто. Не было внутренних терзающих мыслей, давящих тяжелым грузом на сознание. Было тихо, словно море после шторма успокоилось.
И мне понравилось это мое состояние.
– Антон, тебе сделать? – ее неожиданный вопрос вывел меня из своих мыслей, и я непонимающе уставился на нее. Она словно поняла, что до меня не доходит, поэтому уточнила. – Сэндвич! Тебе сделать?
– Давай, – согласился я.
Не сказать, что я хотел есть, но… От ее простого предложения у меня внутри словно спящая бабочка трепыхнула крыльями.
– Э-э-э… Я не понял, – заворчал Мерч. – Тоха, че за дела? Это ты должен там над ней трястись и обхаживать, так какого хера Сахарочек тебе делает сэндвичи? Алина, где мать его, МОЙ сэндвич? Я заслужил больше, чем он, – заворчал он шуточно.
– Так и мне полагается. Даже два, – запищал Аноним голосом Незнайки.
– Перебьешься, харя треснет, – фыркнул ему Мерч.
– Да с хрена ли? Я заслужил!
– Ссать, попадая на ободок, ты заслужил!
В телефоне послышалась возня. Придурки явно стали драться, сопровождая свои детские закидоны совсем не детскими матами.
Алина засмеялась в голос. Я лыбился, как придурок, и пока они там решали, кто больше из них заслуживает Алининых сэндвичей, она уверенной походкой подошла ко мне и протянула мне ладонь, на которой красиво лежал обычный хлеб, с идеально нарезанными кусочками колбасы, сыра, помидорки и листком зелени. И это, мать его, был самый красивый бутер, который я когда-либо видел.
Она чуть нависала сверху, смотря на меня стеклянными глазами и ждала. Я протянул руку, при этом нагло коснувшись ее запястья. По пальцам пробежал небольшой импульс энергии, и ее сгусток осел в районе солнечного сплетения. Кожа у нее была нежнейшая, тонкая и прозрачная. Я успел углядеть тонкую паутину вен, а потом увидел и почувствовал, как она ухватила пальцами мое запястье. Как тогда в машине, когда я запихивал ее насильно.
Хотелось продлить это прикосновение, но я не стал ее напрягать, поэтому был вынужден убрать руку, когда она предварительно разжала свои пальцы.
– Не смей его жрать, падла, это мой сэндвич! – заорал Мерч в тот момент, когда я нагло откусил кусок. – Вот собака сутулая, – Я знал, что придурки наблюдали за нами через камеры. – Вкусно тебе, скотина?
– Очень, самый вкусный сэндвич, который я ел, – не скрывая улыбки, ответил ему и помахал рукой в камеру.
Выкуси, засранец!
Алина уселась рядом со мной в соседнее кресло и стала наслаждаться своей едой. На подлокотник своего кресла, который был ближе ко мне, она поставила кружку с соком, и периодически отпивала из нее, пока Мерч рассказывал, как Сонька его чуть не сожрала от радости встречи.
Я же смотрел на Алину, и мне всегда казалось, что она чувствует мой взгляд. Поэтому когда она, отпив сока, протянула кружку мне, я одновременно удивился и в тоже время –нет. Нет – потому что она подтвердила, что знает, что я пялюсь, а да – потому что не каждый человек позволит пить или есть из своей посуды.
Я не брезговал, поэтому взял кружку. Опять же, вовсе не случайно на мгновение коснулся ее пальцев. Отпил, а потом вернул ей. И прибалдел, когда она коснулась кружки губами ровно в том месте, где мгновением ранее были мои губы.
Это же был непрямой…
– Кстати, Тох, ты должен поменять Алине пластырь, – вырвал меня из транса голос Мерча. Алина подавилась немного соком, осознав смысл слов Лехи.
– Я могу сама, – дёргано ответила она.
– Да не парься, Сахарочек, он итак уже все видел, – беззаботно брякнул Леха, а я наблюдал, как щеки Алины краснеют.
– Ну, ты и придурок, – выдал я.
Этот идиотина уже не первый раз ставил ее в неловкое положение. То свой член предлагал потрогать, то лекцию про ее новые трусы читал. И сейчас опять. Да, я уже видел ее грудь в ту ночь, но это было другое. Она была без сознания и в крови, а я на стрессе не акцентировал на этом внимание.
Дерьмовая затея…
Глава 41
Алина
Он постоянно смотрел на меня. Я чувствовала на себе его взгляд всегда, когда он был рядом. А рядом он теперь был почти всегда.
Мурашки постоянно пробегались жаркой волной по всему телу. Снизу вверх. Сверху вниз. И так по несколько раз.
В голове прокручивала нашу беседу и все больше удивлялась этому парню. То, как он вчера яро пытался доказать мне, что чувства – самое важное, что есть в нашей жизни, поражало.
И чего греха таить, я лукавила, когда говорила, что лучше ни к кому не привязываться. Вернее, мозг действительно так считал, стремилась к этому последние несколько лет жизни в интернате, но… но душа делала все иначе.
Самой себе не было смысла врать, что я не привязывалась к Алексею или к тому же хакеру.