Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)

— После убийства Лиды я не могла оставаться в теткином доме и вскоре уехала к матери в село под Таганрогом.
— Как убивал этот мужчина Лиду, я не видела. Но, когда мыла полы, нашла револьверную гильзу и выбросила ее в сад. Наволочки на кровати, где спала Лида, были в крови, я их сняла и выстирала. Когда земля в погребе начала оседать, тетка велела засыпать яму золой. Она часто лазила в погреб, но что там делала, — не знаю.
— Вскоре после того, как нашли труп, тетка прислала письмо, в котором писала, что ее вызывали в местечко Д., допрашивали, но труп опознать не могут. Бояться нечего, только не надо ни в чем признаваться. Письмо это я уничтожила».
Кто же приходил к Сокуриным? Опять бесконечные допросы свидетелей. И вот всплывает некто Антон Кушевар. Он в свое время был осужден за какое-то преступление, в 1945 году вышел на свободу, но вскоре после этого умер. Все это было выяснено следователем. Наталья Байдиченко без труда опознала его фотографию, которую ей предъявила следователь среди других, близких по типу.
Мария Сокурина была арестована. Она категорически отрицала свое участие в убийстве Лиды Коваль и ее ребенка.
— Убежала она от меня, вот святой истинный крест, убежала. Да еще и вещи мои прихватила, — клялась и божилась Сокурина.
На одном из допросов Сокурина вдруг заявила, что после отъезда Лиды, примерно через месяц, она получила от нее письмо, как будто из Владимира.
— Где письмо?
— Наверное, выбросила.
Запросили Владимир. Ответ: по данным адресного стола, Лидия Коваль в городе никогда не проживала.
Дело Сокуриной и Байдиченко слушалось в открытом судебном заседании в местечке Д. Байдиченко подробно рассказала о всех обстоятельствах трагической гибели Лиды. Сокурина продолжала отрицать все и лишь в последнем слове заявила, что признает себя виновной в том, что не предотвратила преступления…
Суд воздал преступникам по заслугам.
Так молодой следователь «с косичками» показала высший класс следственного мастерства — пример, на котором могли бы поучиться и убеленные сединами прокуроры и следователи…
  
ВЫСТРЕЛ В ОКНО
 
На рыхлой мягкой земле перед окном дома Елены Волошиной отчетливо виднелись следы сапог. Старший следователь прокуратуры Юрий Клименко и капитан милиции Степан Коваль склонились над ними.
Закругленные носки, вдавленный каблук, вмятинки от гвоздевых шляпок. След как след.
— Считай, вся деревня такие сапоги носит, — заметил Степан Коваль.
— Пусть себе носит на здоровье, а проверить надо, — ответил Юрий Петрович.
Они снова тщательно осмотрели следы.
— Да, человек, оставивший их, тяжел на ногу. Чуть косолапит. Ходит отклонившись назад, — видишь, каблук как здорово вдавлен. И роста высокого, — рассуждал Клименко. — Впрочем, пока это ничего не значит.
Кроме следов на месте, откуда по предположению Клименко мог стрелять преступник, они ничего не нашли…
…Сухо щелкнул выстрел. Женщина упала.
— Елена, — не своим голосом тихо сказала мать. И потом громко и протяжно закричала:
— Ле-на!
Дочь лежала неподвижно. Побелевшие пальцы сжимали недочитанную газету.
Прижав руки к груди, мать остановившимися глазами глядела на нее. Потом безотчетно рванулась к окну, в стекле которого зияла дыра с паутиной трещинок вокруг. За окном осенняя ночь и ничего больше. Ни людей, ни шагов, ни шорохов. Тишина. Мать без сил опустилась на пол возле дочери и, вглядываясь в ее лицо, пыталась понять, что же произошло. Кому мешала ее дочь?
Свалившееся на нее горе спутало все мысли, не давало сосредоточиться, последовательно вспомнить, как прошел сегодняшний день.
Пришла Елена домой, зябко кутаясь в платок. Осенние вечера прохладны. Мать, как всегда, приготовила ужин. Поставила на стол тарелки. Лена устало опустилась на стул. Соскользнул с плеч платок. Мать невольно залюбовалась ею. Гордый профиль, чуть откинута голова под тяжестью золотого, туго закрученного узла волос. Наспех поела. Спросила газету.
 
И вот все кончено…
Утром Коваль разузнал, что и впрямь почти вся деревня носит такого типа сапоги, следы которых отпечатались под окном убитой женщины.
Пулю, извлеченную из тела, отправили на экспертизу.
«Да, вот тебе и завязка», — подумал Клименко, сидя вечером следующего дня за своим письменным столом с оранжевой лампой.
Дальше, как в детективном рассказе, должно развиваться действие и потом финал — развязка. Но до этого еще далеко. И действия пока никакого нет…
Коваль машинально пробежал глазами странички начатого им рассказа. Писать — это было не просто увлечением следователя областной прокуратуры. Это была вторая его жизнь, другое дело, не менее важное, чем то, которому «по штату» он отдавал свои знания, силы, нервы.
Юрий Петрович не раз говорил друзьям, что следственная работа помогает ему писать и, с другой стороны, творческий процесс развивает умение остро видеть окружающее, глубоко чувствовать и точно все анализировать, приходит ему на помощь при расследовании преступлений.
Свет настольной лампы ложился круглым, ярким пятном на листы бумаги, где теснились строки, перечеркнутые вдоль и поперек. Клименко писал не только детективы: они реже всего выходили из-под его пера. То тяжелое и мрачное, что приходилось встречать ему по роду своей деятельности, вызывало у него протест. Может быть, именно поэтому рассказы его — их нередко публиковала областная газета — были простыми и легкими, а люди в них жили радостные и хорошие.
…Но сейчас ему было не до рассказов. Перебирая исписанные листки, он мучительно думал о женщине, которую видел лежащей на полу, безжизненной. Какому негодяю понадобилось убивать ее? За что? Он вспомнил, как отзывались о Волошиной односельчане. Скромная, уважительная, она работала бухгалтером в колхозе. Люди говорят, что уж очень близко принимала все к сердцу, болела за правду. Слышал ее выступление на собраниях, где она не стеснялась критиковать самих руководителей.
Клименко снял телефонную трубку, набрал номер:
— Попросите капитана Коваля.
В трубке громыхнул густой бас.
— Степан? Скажи мне, в вашем селе за последние годы совершались убийства?
— В нашем-то нет, — ответил Коваль, — а вот у соседей в прошлом году чуть не убили человека, тяжело ранили в живот, да вот выжил, дюжий парень оказался…
— Дюжий, говоришь, — это хорошо, — раздумчиво произнес Клименко, кладя трубку на место…
Федор Бирюк был работящим. Трудодней в колхозе зарабатывал больше всех. Под стать ему была и жена Настя. Их неоднократно награждали. В тот год Федор и его жена получили в качестве премии поросенка. Старательно, как делали все, они ухаживали за ним. И вырастили кабана без малого в сто килограммов. Как положено, хотели к Новому году его зарезать.
Как-то ночью услышал Федор тревожный лай своей собаки. Она гремела цепью, рвалась, будто хотела на кого-то броситься. Не зажигая света, выглянул в окно. В потемках, во дворе возле сарая Федор разглядел фигуру человека.
«Кабана хочет выкрасть», — догадался он.
Федор был не из робких, решил выйти во двор. Мельком глянул на ходики — двенадцать.
«Время для вора подходящее», — подумал про себя. Быстро оделся, отпер дверь и, уже близко увидев незнакомца, спросил:
— Что вам нужно?
Человек от неожиданности вздрогнул и, подскочив к Федору, выстрелил. Федору обожгло живот. Теряя сознание, он упал. Очнулся в больнице. Врачи сказали, что нужна серьезная операция. Долго пробыл в больнице Федор. А когда вышел — не узнал себя. Тяжелое поднять нельзя, много работать тоже нельзя. Преступник сделал его инвалидом. Загрустил человек. И еще было обидно, что не разглядел Федор того, кто стрелял в него.
 
Несколько раз спрашивали его работники милиции о приметах стрелявшего.
— Ночь была, да так быстро все случилось, что не успел приметить, — виновато отвечал он.
— А колхозника Петренко вы знаете?