Сжигая запреты (СИ)

Сквозь кружево, которое по большей части и является, мать вашу, платьем, ощущаю жар ее кожи. Понимаю, на каких пределах сама Маринка сейчас находится. Она оборачивается, подтверждает это взглядом.
И снова выдает то, что мне, блядь, ни хрена не подходит:
– Чуть позже. Побудем еще на празднике.
Да что за хуйня?
У меня глаза не слезятся. Их какими-то другими жидкостями заливает. Горючими.
Маринка это видит.
– Смерти моей добиваешься?
– Жизни, – просто отвечает она.
И улыбается. Той самой загадочной улыбкой, от которой у меня второе дыхание открывается.
Не выпускаю жену из рук, не только потому, что мне их парализовало аккурат под изгибы ее тела, но и для того, чтобы каждая перевозбужденная тварь видела, кому она принадлежит.
Вообще не понимаю, какого хуя смотреть на чужих жен! Запасная жизнь в наличии? Или че? Если бы не уважение к старшим Чарушиным, я, скорее всего, уже бы сорвался и объяснил некоторым парнокопытным гостям, чем чревата эта «влажная» болезнь, если пускать слюни на чужую женщину.
Около десяти часов вечера, когда меня уже буквально распирает от буйствующих в груди эмоций, мама Таня собирает детвору на ночлег. Маринка тоже идет с ними, потому как наша Дынька без нее засыпать еще не приучена. Завязали с грудным вскармливанием пару месяцев назад, но некоторые фишки от этого ритуала сохранились. Малыхина ладошка пренепременно должна касаться голой маминой кожи. А еще Чаруше нужно дышать на дочь и прочесывать пальцами ее волосики.
Если Дынька отрубалась, как правило, проблем уже не возникало. Могла спать до шести-семи утра. Потом, чтобы пролонгировать сон, приходилось забирать к себе в кровать.
Все, на что я сейчас надеюсь – это то, что мы с Маринкой не останемся на гулянке до этого продления.
– Я быстро, – обещает она, пока я расцеловываю малышку. – Повеселись, – еще и подмигивает, прежде чем ускакать.
А я смотрю на ее удаляющуюся задницу и понимаю, что ни хрена уже меня эта свадьба не вставляет. Не хочу я здесь находиться. Знаете, как сабвуфер дрожит, когда его разрывает музыка? Точно так же в моем теле бомбит пульс. Причем, кажется, что точек воздействия, будто способен множиться, с каждой секундой становится больше.
Я упорно стараюсь ослабить давление. Иду за Прокурором и Бойкой, когда зовут к столу. Закидываю еще пару рюмок за молодых. И, наконец, понимаю, что пора завязывать с бухлом. Отставляя стопку, поднимаюсь. Едва отхожу, на шею ложится горячая рука. Поддаюсь, пока губы Прокурора не утыкаются в ухо.
– Будь братом, организуй пляж.
Когда встречаемся взглядами, не могу не ухмыльнуться в эту счастливую захмелевшую рожу.
– Мне с океаном, что ли, договориться? Что тебе еще организовать? Вышел в двери и пиздуй.
– Тоха, давай, блядь, не выебывайся, – толкает Жора в своей обычной манере superтанкера. – Ты знаешь, что делать, чтобы вот эта вся прекрасная половина человечества потекла радугой. Ну, ментально, короче.
Потекла, блядь… Ментально… Вся… Нахуя мне эта радость, когда у меня своя шестнадцать месяцев не ебаная?
И знаете, что самое-самое странное? Я, блядь, в душе не гребу, как теперь к этому процессу подступиться. Я! Кто меня знает, в жизни не поверит. Это не то чтобы фиаско... Это адовый апокалипсис!
– Соррян, без меня сегодня, – отмахиваясь, решительно иду на выход.
По дороге в комнату думаю о том, что завтра на свежую голову запрягу с Маринкой серьезный разговор. В сотый раз удостоверюсь, что она продолжает глотать контрацептивы, и что эта ультранадежная хреновина все еще находится внутри ее матки. Свяжемся по видеосвязи с гинекологом. Лично задам ей вопросы, на которые у моей кобры не найдется ответов. Просчитаем все и вместе подумаем, как спокойно и безопасно вернуться к полноценному сексу.
Возможно, начнем с тантры. Сейчас, когда столько гормонов на ее защиту пашет, я мог бы прикоснуться членом к ее сердцевине. Наверное, допустимо даже кончить.
Нет, с «кончить» лучше повременить.
Постепенно. Все будет постепенно.
Обдумано. Принято.
 
Только вот все мысли выносит из головы, когда я открываю дверь и вижу свою Маринку. И выносит их ядреным вбросом крови. Давление настолько мощное, что кажется, полетит фонтанами из ноздрей и ушей.
Цепляюсь за тот факт, что Динь-Динь стоит посреди нашей спальни с бокалом вина, но обмозговать этот простой факт не способен.
Почему здесь, будто ждала меня? Почему пьет, если за весь праздник даже фужера шампанского не оприходовала? Почему так смотрит, словно на грани истерики?
В глазах стекло. А за ним – убийственно много эмоций.
Губы, плечи, руки – все дрожит.
Что это? Почему?
Нет, никаких ответов я не нахожу. Логика в моем сознании отсутствует. Я не могу думать.
Я охренеть как не в себе. Далеко за пределами не только нормальности, но и своего тела.
– Даня…
Под ее взглядом, будто под раскатами молний. Разряд, и меня фигачит насмерть.
Ломлюсь на нее агрессивно, словно вырвавшийся на свободу Халк. На деле, конечно, обыкновенная дубина стоеросовая. Да, дубина. Между ног так точно. Она мной сейчас руководит. Центр управления там. Горит и пульсирует.
Монстр-Бог на выгуле, а Динь-Динь не двигается. Только вздрагивает и с шумом тянет воздух.
Вырабатывая поражающую меня самого скорость, стягиваю по пути через голову рубашку. На нее у Маринкиных ступней приземляется бокал. Звенит стекло. По белой ткани растекается алая, словно кровь, жидкость. Замечаю это, когда Чаруша вскрикивает, и мне в мозг ударяет необходимость проверить, не порезаны ли ее ноги.
Пока смотрю на замызганную красными каплями кожу, саму Маринку все крепче сжимаю.
– Шатохин… – рваный выдох мне в шею. – Если ты сейчас попросишь минет, клянусь, что убью тебя…
Медленно, будто робот, поднимаю взгляд. И едва мы встречаемся глазами, из ее брызгают слезы. Я давно не видел, чтобы она плакала. Очень давно, но дело даже не в этом. А в том, что сейчас подобного меньше всего ожидал.
– Даня… – зовет то ли умоляюще, то ли требовательно.
Только я говорить неспособен. Не могу даже предупредить, какой прорыв совершаю.
В попытках растормошить Маринка бьет меня кулаками в плечи. Помогает, да. Я выхожу из ступора. Глубоко вдыхаю и делаю то, что хотел сделать еще днем – стягиваю кулаками декольте и располовиниваю чертово платье.
Есть, блядь!
Рву все то ебаное кружево, что на ней надето. А когда не остается ничего, сваливаю свою голую ведьму на кровать. Набрасываясь, не целую. Кусаю – шею, грудь, соски, живот, лобок... Маринка дрожит капитально, отрывисто повизгивает. Когда мой рот оказывается между ее ног, неожиданно яростно раздирает мне ногтями спину.
– Нет… Не хочу больше так… Нет… Ты тоже не этого хотел…
Впиваюсь зубами ей в клитор, потому что накрывает такой волной, что в моей проклятой душе вмиг абсолютно темно становится. Маринка отбивается всеми конечностями, пока не удается меня оттолкнуть.
Только мне ведь уже залило зрение кровью.
– Даня… Хватит… Пожалуйста, хватит… Мы справились! Уже!
Глаза в глаза. Мерцают раскаленные чувства.
У нас была какая-то проблема?!
Мать вашу, да, конечно, у нас есть чертова проблема!
– Данечка… Данечка…
Делаю вдох и толкаюсь на Маринку обратно. Ловлю запястья, вытягиваю их над ее головой. Она затихает. Затихает, когда понимает, что свободной рукой я расстегиваю ремень. Дергаю брюки с бельем по бедрам вниз. Маринка всхлипывает и, изловчившись, ступнями скатывает ткань настолько далеко, что мне, чтобы полностью освободиться, остается только тряхнуть ногами.
– Данечка… – продолжает извиваться, пока не отпускаю руки.
Она тут же закидывает их мне на шею, словно хомут. Прижимает с такой силой, что у меня позвонки хрустят. Застываю, перевожу дыхание и позволяю себе приникнуть всем телом. Нижней частью включительно. Маринка встречает этот контакт стоном. Я и вовсе скулю, словно побитая псина.