Лавина любви

— Я очень ждала этого дня, — откровенно призналась Джинджер. — Я хотела пойти в театр и посмотреть «Отверженных». Знаю, эта пьеса идет уже лет сто, но, хочешь верь, хочешь нет, я ни разу ее не видела. — Она провела кончиком пальца по кромке бокала, потом поднесла его к губам и стала мелкими глоточками пить вино.
— Охотно верю, — усмехнулся Мэтт. — Спектакли обычно совпадают по времени с часами работы ночных клубов.
Джинджер изумленно уставилась на него.
— Да… так и есть. Но неважно. Посмотрю спектакль в следующую субботу. Да, так ты хотел обсудить, где возвести оранжерею или теплицу. Лично я здесь особой проблемы не вижу.
— Я только хочу убедиться, что теплица будет возведена на месте, — пробормотал Мэтт, потирая большим пальцем ножку бокала. Потом он поднял его и осушил одним глотком. — Это ведь дом, а не квартира, которая у меня в деловой части города.
— Да что ты? — Джинджер неожиданно для себя почувствовала, что ею овладело любопытство. — А как она выглядит? Меня это интересует как дизайнера, — поспешила добавить Джинджер, чтобы он не подумал, будто она напрашивается в гости.
— У меня… как бы это сказать… очень мужская по духу квартира. Может, «мужская» не совсем то слово. Лучше так: там не чувствуется женской руки. Совсем. Все очень функционально.
— По-моему, тебе нравится такой стиль, — беззаботно сказала Джинджер, после того как сделала заказ. — Насколько я могу судить, тебе не по душе всякие цветочки в вазах, картиночки на стенах и прочие следы женской экспансии.
— Неужели я так говорил? — Он недоверчиво покачал головой. — Возможно. Но сейчас… — он выждал, пока официант снова нальет ей вина, — я начинаю думать, что пора кончать походную жизнь. Так можно существовать до поры до времени — минимум мебели, мини-кухня и тренажер в комнате для гостей.
— Значит, грезишь о фамильном замке, — поддела его Джинджер.
— Замок — это уж слишком, но, возможно, настала пора пустить корни и посмотреть, что получится.
— У тебя уже есть кто-то на примете? — Джинджер почувствовала, как ее желудок сжался в комок. Разумеется, для нормального мужчины желание обзавестись семьей вполне естественно… Скорее всего, на такие мысли его натолкнул сам особняк. А может, он специально купил дом в расчете на будущую семью? Что было раньше, курица или яйцо? Какая ирония судьбы — обставлять дом человеку, в которого влюблена, с тем чтобы он положил его у ног женщины, с которой, очевидно, хочет связать свою жизнь.
— Можно не отвечать? — Он рассмеялся, словно реагируя на хорошую шутку.
Один — ноль в его пользу. Джинджер оставалось только улыбнуться в ответ. Она надеялась, что он расценит ее гримасу именно как дружескую беззаботную улыбку.
— А детей ты собираешься заводить? — вежливо спросила она, поборов приступ тошноты. — Такой особняк просто идеально подходит для большой семьи. Много места и большой сад.
— И правда идеально подходит. В Нью-Йорке я не решился бы жить с семьей. Сам я вырос на просторах Айовы и не представляю, каково это — расти не на земле, а на асфальте, а в парк ездить только по выходным, да и то если погода позволит.
Разговор естественным образом перешел на сравнительные достоинства города и деревни. Спор имел бы больше смысла для Джинджер, если бы она понимала, что он носит сугубо теоретический характер. Однако у нее появилось стойкое впечатление, что у Мэтта есть женщина. Мысль эта не отпускала ее во все время разговора.
Но лишь когда они допивали кофе, до Джинджер дошло: то, ради чего и был затеян этот ужин, они так и не обсудили. Об оранжерее они не говорили вовсе. В ответ на ее вопрос он на минуту смутился, а потом предложил заехать к нему на квартиру и на досуге посмотреть чертежи.
— Ты ведь не на машине?
— Нет, но…
— Вот и хорошо. Когда мы закончим, мой шофер отвезет тебя домой.
— Уже довольно поздно…
— Я виноват. — Он шутовским движением поднял руки над головой, признавая свою вину. — Но мне и в самом деле необходимо обсудить с тобой все чертежи, чтобы Тому было ясно, что делать. Если ты думаешь, что твой отец будет волноваться, позвони ему. Но я обещаю, что до полуночи ты будешь дома.
 
Он подкрепил свои слова настолько очаровательной улыбкой, что все возражения Джинджер увяли, не успев родиться. Она молча наблюдала, как он подзывает официанта, расплачивается, подходит к стойке и звонит шоферу.
Пока она лихорадочно обдумывала новый кошмарный поворот событий, настоящее испытание для ее и так вымотанных нервов, Мэтт поддерживал непринужденную светскую беседу. Заявил, что считает глупостью езду на машине в состоянии алкогольного опьянения. Именно поэтому он держит персонального шофера на случай, если придется выпить. Мэтт говорил и о своей работе и даже заставил ее улыбнуться, когда рассказал, что он типичный трудоголик и, поскольку у него нет времени на физические упражнения и поневоле приходится вести сидячий образ жизни, завел специальный тренажер, который держит в комнате для гостей.
Несмотря на то что на заднем сиденье его «ягуара» было тепло, Джинджер куталась в куртку и отделывалась краткими, по большей части односложными ответами.
Они пробыли в машине не больше получаса, хотя для Джинджер поездка показалась вечностью. Мэтт попросил шофера подъехать к подъезду примерно через час. Когда она выходила из машины, ею овладела паника. Следом за Мэттом она на негнущихся ногах прошла в вестибюль — просторное, отделанное мрамором помещение. Они поднялись на лифте на четвертый этаж.
Его квартира точно сошла со страниц глянцевого журнала. Он не лукавил, когда заявил, что обстановка у него спартанская, хотя во всем чувствовался хороший вкус. Никаких ярких красок; строгая черная кожаная мебель; функциональные источники света. Лишь большой персидский ковер в центре выделялся на фоне приглушенных тонов теплым пятном.
Однако долго любоваться обстановкой ей не дали. Мэтт провел ее в кухню, почти такую же большую, как и гостиная, сверкающую хромом, в которой все было новое, современное и дорогое, включая внушительных размеров кофеварку.
— Я сторонник натурального кофе, — сообщил он, заметив, что она не отрываясь смотрит на кофеварку, сверкающую черным и серебряным. — Особенно люблю капуччино. Ужасно мне нравится молочная пенка — в этом есть какой-то налет богемности, что-то упадочное.
Слова «налет богемности» заставили Джинджер покраснеть. Она сама иногда употребляла это выражение, только подразумевая под ним отнюдь не такие невинные вещи, как потребление натурального кофе.
Мэтт принялся умело манипулировать со сложной машиной. Спустя несколько минут он передал ей чашку дымящегося кофе со взбитой молочной пенкой сверху.
Потом он разложил на столе чертежи. Кухонный стол был сделан из прочного черного дерева. Его окружали шесть металлических стульев с высокими сиденьями. Джинджер скептически взирала на это великолепие.
Мэтт придвинул себе стул и сел. Его большая рука поглаживала чашку с кофе.
— Все это совершенно бессмысленно, — медленно проговорила Джинджер, садясь рядом с ним. Легкое опьянение выветрилось у нее из головы в ту минуту, когда они вышли из ресторана и садились в машину, и теперь голова ее была ясной и свежей. К ней вернулась подозрительность и настороженность.
— Что бессмысленно? — Мэтт успел снять кремовый джемпер и закатать рукава кремовой же рубашки до локтя.
Он весь казался таким настоящим, неподдельным… Но здесь, в этой квартире, Джинджер показалось, будто она обнаружила под верхним его слоем еще один. Сложный человек! Сколько у человека может быть слоев? Ну почему она не такая же сложная и загадочная личность? Ничего удивительного, что первое его впечатление о ней было неутешительным. Пустышка! Вероятно, он и до сих пор считает ее глупенькой пустышкой. Ничего общего с теми глубокими, сложными и загадочными натурами, с которыми он общается.
— Совершенно ничего общего с твоей хижиной, верно? — Джинджер заставила себя улыбнуться. — Черное дерево и хром. А в хижине мебель грубая и… не новая. Что ты за человек? — В голосе ее поневоле послышались обвинительные нотки.