На грани фола (СИ)

Следующее, что я чувствую, когда моргаю, это боль в затекшей шее. Затем вижу силуэт передо мной.
— Эй, ты почему еще здесь?
Я тру лицо, сажусь, заправляю за уши волосы и разминаю шею, а следом начинаю шипеть, ощутив, как по левой ноге расползаются ужасно неприятные мурашки.
— Что…
— Ты должна была уехать домой.
Я пытаюсь соображать быстрее. Больница. Мама Громова. Бургеры с медом.
— Я решила дождаться утра, чтобы сразу…
Договорить мне не дают, а я не могу признаться, что тупо застряла здесь из-за ее сыночка, который вполне может теперь подать на меня в суд.
— Уже утро. Пойдем.
Прежде чем встать, я смотрю на настенные часы и понимаю, что прошло четыре часа. За окном светает. В больнице по-прежнему немноголюдно. А мама Громова все еще меня пугает. Я даже не спрашиваю, куда мы идем, пока не оказываемся в двухместной палате, на одной из коек в которой спит… боже мой, это ведь Громов!
— Я не…
— Подожди здесь. Дежурного врача я предупрежу, только, — она останавливается в дверях и строго хмурит брови, — лучше будет, если ты ляжешь на отдельной кровати. Не злоупотребляйте моей добротой.
Я даже ответить ей ничего не успеваю, а она уже исчезает из виду. Что может быть ужаснее, чем прикончить богатого дурака со связями? Разве что его мама попросит не заниматься с ним сексом, пока тот в больнице.
Полный провал.
Оглянувшись по сторонам, я нахожу дверь в уборную и прячусь там. Умываюсь, полощу рот, приглаживаю волосы — все бесполезно. Выходить не спешу. Я не хочу оставаться с Громовым в одной комнате три на три. Не могу я. Это слишком: душно, страшно, неприлично. А еще стыдно. Да, несмотря на то, какой он дурак, мне стыдно за то, что я натворила. Пусть и не специально — чувству вины это не объяснить. За непредумышленные убийства ведь тоже наказывают тюремным сроком.
Просидев в туалете на крышке унитаза еще какое-то время, я все-таки высовываю нос из-за двери и проверяю, спит ли Арсений. Зло обычно не дремлет. Медленно подхожу к кровати, пока каждый шаг дается с трудом. Я не хочу его видеть, смотреть на него, и все равно глаза так и примагничиваются к безмятежному лицу и голым плечам. Сейчас, когда Громов спит, он кажется таким… обычным? Нет высокомерия во взгляде, презрительной ухмылки, из его рта не лезут пошлые шуточки. Он спокоен, расслаблен и будто бы улыбается. Даже скулы не такие острые, как обычно.
Застыв прямо над ним, я против воли и всех доводов разума разглядываю его шею, кулон на ней, ключицы, подкачанную грудь, наполовину прикрытую больничной простыней. Я не могу не признать, что он чертовски хорош собой. Такой Громов, возможно, мне даже мог бы понравиться. Конечно, если бы на планете Земля не осталось других парней, но все же. Да, мог. Понравился бы. Может, даже…
Я вздрагиваю, потому что Арсений дергается и поворачивает голову в сторону. Затем еще раз. И еще. Его начинает откровенно трясти, а меня снова накрывает это чувство полной безысходности. Я теряюсь, хлопаю глазами. Понимаю, что нужно кричать, звать на помощь, но, как во сне, не могу произнести ни звука. В горле застревает ком. Сжав кулаки, чтобы унять дрожь, я набираю воздуха в легкие и оборачиваюсь к двери.
— По-мо-ги… — еще не разогнавшись до полной громкости, мой голос обрывается, потому что я ощущаю на ягодицах ладонь, которая толкает меня ближе к кровати. Все происходит слишком неожиданно, и я, не удержавшись на ногах, почти заваливаюсь на улыбающегося Громова. Сердце колотится навылет, дыхание сбивается, в нос бьет чужой запах. Его. — Ты!
Я возмущена до предела и застигнута врасплох. Одним коленом я упираюсь в пружинистый матрас, а двумя руками — в подушку по обе стороны от довольной морды. Между нашими лицами тают и без того жалкие сантиметры, пока мы смотрим друг на друга. Он — пошло задрав бровь, я — испуганно вытаращив глаза. Не помню, когда была так близка с кем-то. Чтобы тело к телу и глаза в глаза. Мы оказываемся настолько рядом, что я вижу, как его радужка отливает золотом, когда луч света пробивается в окно. И это завораживает. Даже слишком.
 
— Ты такой придурок! — мотнув головой, чтобы избавиться от наваждения, я пытаюсь оттолкнуться, но Громов не дает. Он, напротив, только сильнее сдавливает пальцы на моей талии, не позволяя мне сдвинуться. — Отпусти! Нельзя так шутить!
Он не отпускает. И улыбаться не перестает.
— Должен же я отомстить тебе за то, что ты меня чуть не убила.
Не смешно. Вообще не над чем ржать, но ему весело. Он и правда идиот. Или аллергическая реакция перетекла на мозг, гипоксия, все дела.
— Я совершу еще одно покушение, если ты не отпустишь меня! Прямо. Сейчас, — я бы и хотела, чтобы это прозвучало грозно, но больше похоже писк.
И это не действует.
— Незабываемый вечер ты нам устроила, Булочка, а? — тянет он насмешливо. — Я себе, конечно, не прогулку до больнички представлял, когда звал тебя в гости.
Ауч. Без сомнения я заслужила. Но можно было бы и промолчать сейчас, мысленно-то я себя и сама уже розгами исполосовала за идею податься в высокую кухню и смешать соус. Поел бы мажор Арсений чистого майонеза, ничего подобного бы не случилось.
— Я не знала, — пищу я. — У кого вообще бывает аллергия на мед?
Игнорируя вопрос, Громов совершенно наглым образом перемещает одну ладонь на мой затылок, другой цепляет край свитера и гладит полоску кожи над джинсами, пока я не дышу.
— Как твоя рука? — шепчет он, прижимая меня к себе, а я сильнее теряюсь. Какая рука? А, моя? Я и забыла про нее.
— Не отвалилась.
Арсений поглаживает мой локоть и тянет воздух, зарывшись носом в мои волосы. Простой звук. Обычный. Но внизу живота у меня начинает пылать.
— Я серьезно. Все хорошо. Твоя змеиная мазь помогла, и это совсем не значит, что я…
— Шшш… — шипит Громов мне на ухо. Я замираю и незаметно кусаю губу, чтобы сдержать стон. Не могу перестать думать о том, что не чистила зубы.
Боги, зачем я об этом думаю?
— Охуенно пахнешь, Булочка, — Громов выбивает из меня дух всего парой слов. Я забываю, как меня зовут, упускаю момент и не сразу замечаю, что касаюсь пальцами его голой каменной груди, которая так круто…
— Гхе-гхе, — доносится покашливание из-за спины, и я отскакиваю от Арсения на несколько метров в один прыжок, чтобы через секунду столкнуться со строгим взглядом его мамы.
  
Глава 14
 
Арсений 
Лицо Огневой в тот момент, когда в палате появляется моя мама, — это, конечно, нечто. Если бы сфотографировал, фотка могла бы стать отличным материалом для мемов. Испуг, ужас, смущение и все еще восторг, который девчонка наконец-то испытала в моих объятиях. Дааа, сколько бы ни воротила нос с видом, будто я ей противен, когда мы остаемся одни — она плывет. Впрочем, я тоже, что уж скрывать. В физическом плане на самом примитивном уровне мы как-то неожиданно совпали. 
— Привет, ма, — говорю с улыбкой. 
— Судя по всему, чувствуешь ты себя нормально, — натянуто произносит она, испепеляя Булочку взглядом. 
— Так точно, отлично себя чувствую, — подтверждаю я. — Мне Виктория Огнева как раз помогала… ммм… немного взбодриться с утра. 
— Я вижу, — мама сводит идеальные брови на переносице, но глаза ее подозрительно блестят. Смеется она, что ли? — Врач сейчас на обход придет. Давай ему ваши упражнения для бодрости демонстрировать не будем. 
Я беззвучно смеюсь. Из угла, в котором прячется девчонка, доносится какой-то сдавленный звук. Это мольба о помощи или желание меня убить? Подозреваю, последнее. 
Не следовало, конечно, подставлять Булочку, но я не удержался. Уж очень занятно наблюдать, как румянец с ее щек распространяется на шею и, скрываясь под свитером, дальше на грудь, которую я не вижу, но которая там точно есть. Снова подвисаю, вспомнив, как Огнева выперлась к нам с пацанами полуголая, а девчонка в это время в ужасе дышит так часто, что скоро, кажется, потеряет сознание от гипервентиляции легких, и мне придется делать ей искусственное дыхание рот в рот. В принципе-то я не против, но мама в качестве третьей — фу, короче.