Кожеед (СИ)

Юрьевна перевернула страницу. Чисто для начала разговора.
- Медь, значит?
Через стол от нее, напротив сидел человек с характерной зэковской поджаростью, такую на воле не получишь.
Зэк поднял голову. Ухмыльнулся, коротко сверкнули фиксы.
- Ну, Медь, и что?
Половина зубов у него железная, между ними затесалась пара золотых. Юрьевна могла поклясться, что на одной из золотых “фикс” есть след от плоскогубцев.
Она покачала головой. Насмешливо и сочувственно:
- Меднов Сергей Александрович, семьдесят восьмого года рождения. У тебя уже сын взрослый, вторая ходка, а ты все Медь.
Зэк оскалил зубы – родные у него были желтые и мелкие. В стальном ряду они смотрелись как приемные.
- А ты моего сына не впутывай, он у меня пацан ровный!
Юрьевна наклонилась над столом, посмотрела на зэка в упор. И вдруг заговорила негромко, с доверительной интонацией:
- Сережа, мы с тобой, к сожалению, не один год друг друга знаем. Скажи мне, кто организовал побег. И я пойду дальше на работу, таких, как ты арестовывать, а ты обратно в камеру – в карты доигрывать… или чем ты там занят обычно? Сэкономим друг другу массу времени. Ну, как? Готов?
Медь спокойно улыбнулся.
- Вот ты неугомонная, - сказал он.
Светлана Юрьевна выпрямилась. Интересный поворот.
- Книжки читаешь?
Медь от неожиданности вскинул худой скошенный подбородок.
- Чего?!
Она улыбнулась.
- Книжки, говорю, полюбил читать, Медь? Слово-то книжное, не ожидала от тебя.
Он пожевал губами, жилы на шее натянулись, словно канаты в шторм. И подрагивали.
- Ну, полюбил, и че? – ох уж эта сидельческая дерзость. Юрьевна пожала плечами.
- Просто приятно видеть, как человек берется за ум. Пускай и под старость.
Зэк посмотрел на нее с ненавистью – и почти уважением.
- Чеканутая ты!
- Вот, другое дело. Теперь узнаю старого доброго Сережу Меднова.
- Чего тебе надо? Я ничего не знаю.
- Я и не сомневалась.
Юрьевна аккуратно отряхнула с блузки невидимые пылинки, вернулась к двери и подняла за ручки картонный ящик, стоящий на полу. Переставила его на стол, аккуратно сдвинула, чтобы он стоял параллельно краю стола — и начала приготовления. Медь смотрел. Юрьевна неторопливо доставала карандаши (простые, разной мягкости — от 2H до 2B), автоматические ручки (синие, черные, красные) и раскладывала их на столе, строго параллельно друг другу, на одинаковом расстоянии. Так, теперь стерки… корректор… Руки Юрьевны привычно порхал.
Медь угрюмо смотрел на ее приготовления. Юрьевна была права, они были знакомы давно. Но кажется, свой ритуал она при нем она проводила всего пару раз. Поэтому Медь не понимал, что происходит.
- Что?.. - начал он.
- Тихо, - она даже не подняла головы, продолжая раскладывать принадлежности. Блокнот для записей — с красной обложкой, это для важных фактов. Его слева. Блокнот с вынимающимися листами — для записи мыслей, которые приходят в голову во время допроса. Его место справа, чуть выше. Официальные листы, которые на подпись, — на своем, раз и навсегда определенном месте. Посередине — и чуть правее, чтобы удобнее было писать…
Наконец, Юрьевна закончила приготовления. Переставила пустой ящик на пол, к ножке стола, выровняла. Все должно быть идеально, симметрично и по линии. Юрьевна достала влажные салфетки и тщательно протерла руки, сложила их в отдельный пакет, убрала его в ящик.. Медь пялился на происходящее и иногда недоуменно моргал.
Юрьевна отодвинула стул, села и придвинула так, чтобы осевая линия стула совпала с осевой линией стола. Вот теперь хорошо. Она знала это за собой и не противилась.
Юрьевна посмотрела на Меднова и покачала головой.
- Врач сказал, ты на желудок жалуешься.
Медь неловким движением поджал губы, словно целиком подобрал подбородок. Острый кадык дернулся вверх и опал.
Медь посмотрел на Юрьевну. Глаза запавшие, с мучительным блеском.
Юрьевна сочувственно улыбнулась ему:
- А почему инвалидность себе не выбил? Хорохоришься все, а был бы идейным, в двадцать лет уже с инвалидностью ходил, чтобы в ШИЗО лишний раз не загреметь. Как, кстати, тебе пониженная норма питания? – она резко сменила тему. Медь поднял брови.
 
Медь угрюмо набычился.
- Пытку голодом в Совке еще отменили!
Она засмеялась. Медь набычился, замолчал.
Светлана Юрьевна ласково сказала:
- Ну, вот в Гаагский суд жалобу и напишешь. Бумагу с ручкой дать?
Медь отвернулся.
- Эй, Медь? Обиделся, что ли?
Медь угрюмо смотрел в сторону.
Юрьевна вздохнула.
- Ладно… Давай просто и вежливо. Мне, может, тоже неприятно с таким букой, как ты, здесь сидеть и разговаривать, но я же делаю над собой усилие. Кто это был? Постарайся, Сережа, блесни интеллектом. Не зря ведь книжки читаешь. А то будешь в «через матрас крутиться», пока язву не заработаешь. Оно тебе надо?
Жила на шее Меди дернулась. “Через матрас” — это когда заключенный отсиживает максимальный срок в штрафном изоляторе, ему дают переночевать одну ночь в общей камере, чтобы не нарушать нормы, — и снова засовывают на пятнадцать дней в одиночку, без общения, передачек с воли и солнечного света. На третий-четвертый цикл любой взвоет.
- Ты меня на понт не бери!
- А вдруг это рак желудка?
Медь замолчал. Сидел неподвижно, и только жилка под левым глазом, тонко задрожала.
- Врешь, - сказал он наконец.
Юрьевна пожала плечами. «Самое смешное, что мне даже врать не надо. Все так и есть. Ты сам за меня себе соврешь».
Она равнодушно улыбнулась. Медь насторожился.
- Как знаешь, - сказала Юрьевна. - Может, это просто запущенный дизбактериоз? Хотя можно было бы организовать проверку. Как считаешь? Если тебя что-то действительно беспокоит… можешь мне намекнуть, я пойму.
Медь молчал. Только его молчание теперь было другим. Юрьевна чувствовала запах этого страха – не перед ней, а перед тем, что сидит у Меди глубоко внутри, в кишках.
- А ты знаешь, что раковую опухоль представляют неправильно? - спросила она.
- Ч-что?
Медь растерянно огляделся.
- Это шаблон, - сказала Юрьевна. – Просто… Почему-то все думают, что раковые клетки — они черные. И опухоль черная. Возможно, это пошло от старых образов, еще из средневековья. Черная чума, черная смерть, черная весть… А она белая…
В глазах зэка вдруг заметались искры паники. Юрьевна кивнула.
- Даже не так. Раковая опухоль не белая, а нежно-розовая. Понимаешь? Она выглядит как совершенно здоровая ткань. Но при этом убивает. Не знаю, как тебе, а для меня это был шок.
Медь сглотнул, жилка у глаза дернулась.
- Хватит уже, - сказал он хрипло. – Спрашивай, что хотела.
- Розовая, а? Как тебе такое?
- Я сказал, хватит!
Юрьевна кивнула сочувственно.
- Я про то, Медь, что есть такие люди. Они как рак.
- Я вот что думаю. Ты не просто так отстал от этих двоих… - она помедлила, отметив, что Меднов как-то чуть напрягся, невольно выдавая себя. – Ты сбежал от них. И правильно, ты же нормальный человек, верно? А не эти… не этот… Я думаю, было так. Ты дождался, когда скорая притормозит на повороте, открыл дверь и выпрыгнул из машины. Ну, порезался, ну, побился. Ерунда. И правильно. Зато живой. Это я знаю, можешь не говорить. Но для меня вопрос, на который я никак не могу найти ответа. Зачем ты вообще в это дело влез? Зачем помог Реброву устроить побег, а?
Медь молчал. Но что-то в нем поменялось. «Сейчас», подумала Юрьевна. «Сейчас я его дожму».
Медь облизнул губы, быстро-быстро, словно змея высунула язычок. Она отслеживала его реакции. Вот руки на столе чуть задрожали. Ага, принимает решение.
Медь поднял взгляд – и открыл рот, чтобы заговорить…
С громким скрежетом металла открылась дверь. «Да блять», в сердцах подумала Юрьевна.
- Светлана Юрьевна… - сказали за спиной.
- Не сейчас, – произнесла она сквозь зубы. Юрьевна не оборачивалась, держа Медь взглядом.