Кожеед (СИ)
- Что? - Сергеич очнулся от своих мыслей.
- Зарезать ее и расчленить тело. Ты никогда не думал об этом?
«Что он несет?». Сергеич помолчал. Выпитое виски неторопливо грело изнутри. Алкогольное опьянение обволакивало все вокруг мягким теплым сиянием. Покой. Уют. Безопасность. Сергеич перевел взгляд, посмотрел влево, вправо. Неужели кто-то сказал “зарезал?”.
- Конечно, думал, - незнакомец рассмеялся. - Я угадал? Все мы думаем. Нет, мы не убийцы. Пока еще нет. Просто… иногда мы действительно задумываемся. А почему так? Где справедливость? Почему она, он, а не я?
Сергеич почувствовал, как эти слова жгут его, словно кислота. Ее снимает теперь другой оператор. Анфиса ушла далеко вперед — и скоро, кажется, будет на первом канале, а там и своя передача, и сниматься в кино. А Сергеич остался позади, как обоссанный дорожный столб. Нет, жжет скорее как… Сергеич помедлил. Конечно! Как «белизна». Вот что это за запах…
Он посмотрел на незнакомца. Наметанный глаз оператора не подвел. Даже несмотря на ударную дозу алкоголя в крови, Сергеич все еще был лучшим в своем деле…
Сергеич даже протрезвел. Незнакомец спросил:
- Почему современным людям так нравятся маньяки? Серийные убийцы? Как вы считаете?
- Н-не знаю. - Сергеич решил, что должен продолжать играть роль. Иначе ему не уйти отсюда живым.
- Потому что именно серийные убийцы – супергерои нашего времени, - сказал незнакомец. – Я не шучу.
- Тайная власть. Могущество даже. Пренебрежение законами и личина.
Незнакомец говорил страстно и уверенно:
- Маньяки чувствуют себя в современном обществе совершенно свободно. И спокойно. Они знамениты. Про них снимают фильмы и передачи, их цитируют. Им пишут письма в бессрочное заключение. Тысячи фильмов и сериалов сделали из них героев современного общества, научили их, как и когда выходить на охоту, как охотиться, как заметать следы и скрываться от преследования. Мы звезды. Мы хищники.
- Вы сказали – мы?
Собеседник рассмеялся – легко и свободно.
- Прокололся. Давайте начистоту? - сказал он. И тут Сергеич понял, кто это. Значит, едкий запах хлорки ему не почудился…
«Правду говорят, что в таких случаях тебя парализует». Сергеич сглотнул. Тело как ватное.
- Вы меня убьете? - спросил он.
Незнакомец оглядел его с ног до головы. Сергеича пробил холодный пот, ноги заледенели. Словно опять снимаешь сцену по колено в ледяной воде и свет уже уходит. И это самое страшное. Скоро свет совсем уйдет — и все напрасно. Все твои муки. Кадр пропал. Все пропало.
Незнакомец улыбнулся.
- А вы этого хотите? - спросил он.
- Н-нет.
- Можешь успокоиться. Ты не мой типаж, - сказал он грубо. - Не моя точка фиксации. Так что успокойся, мне просто интересно с тобой поговорить. Ну, если не будешь шуметь, конечно.
Это «ты, тобой» почему-то вдруг резануло Сергеича. Я не столб, на который можно ссать. Хватит!
- Обращайтесь ко мне на «вы», пожалуйста, - сказал он холодно.
Собеседник перевел взгляд на Сергеича – и тому стало не по себе. Едкий запах хлорки стал сильнее.
И тут Доктор Чистота, Тимофей Ребров, ослепительно улыбнулся.
- Конечно, вы правы. Прошу прощения.
«Анфиса бы, наверное, душу бы продала, чтобы сидеть сейчас на моем месте». Если бы была настоящей журналисткой, конечно.
Незнакомец улыбнулся.
- Думаю, вы узнали меня. Верно?
- Доктор Белизна.
- Нет, что вы, - он поморщился. - Какое безвкусное прозвище. Зовите меня – Кожеед. Тот, кто грызет высшие истины.
«Какой дешевый пафос, боже мой», подумал Сергеич.
- Знаете, что? Я нашел свое величие на дне выгребной ямы.
Казалось, эту фразу он говорит уже не в первый раз. Сергеич видел, как ему нравится ее произносить.
Но фраза-то неплохая. Можно эпиграфом к передаче, ток-шоу там… Сергеич поежился. И это лицо… Вроде обычное, ничего примечательного… Но если взять чуть снизу, чтобы лицо казалась тяжелее и шире, а ноздри смотрелись черными дырами… И освещение приглушить и добавить жесткого света, чтобы все впадины и шрамы на лице смотрелись контрастно… Нечеловечески… И мертвенный свет единственного глаза… Угрожающе.
Черт, опять профессиональная деформация.
Тут бы выжить.
А лучше – в тайгу. Сергеич с тоской вспомнил про командировку, о которой полчаса назад отзывался только в матерных выражениях. Сосны шумят. Запах смолистый и чистый. Жизнь.
Нож вдруг оказался у его бедра. Больно уперся острием. Там артерия, вспомнил оператор беспомощно.
Сергеич взмок.
- Я же не ваша… – выдавил он. – Не твоя… точка фиксации. Не твой типаж.
«Вот мы и перешли на ты, - мелькнуло в голове. – Быстро».
Кожеед покачал головой, придвинулся ближе. Сергеич не видел нож, но знал, что он там есть. Внизу, у бедра.
Дыхание Кожееда было смрадным.
- Я соврал. На самом деле знаешь, что? Мне насрать, кого убивать. Пока есть стадо, я буду его резать. Потому что это моя миссия, мой “фатх”.
- Ч-что? – выдавил Сергеич.
- Мое ремесло. Я профессионал в своем деле, - Кожеед покивал. – Как и ты.
Сергеича словно окатило ледяным душем.
- Я тебя специально нашел, - сказал Кожеед. – После этой записи, - он мотнул головой в сторону телевизора.
- Это… не я…
- Ну-ну. Не прибедняйся.
Сергеич замолчал.
ДУМАЮ, МЫ УБИЛИ ЕГО, - стучало в его висках. - ДУМАЮ, МЫ…
“Сука ты лживая, боксер”, подумал Сергеич.
- Нет никакого света, - сказал Кожеед, наклонился ближе. От его дыхания затылок Сергеича покрылся мурашками. – Оглянись. Вокруг только мрак ночи. Отчаяние. Одиночество. Смерть. Думаешь, это просто так называется? Нет. Мир безжалостен.
Сергеич молчал.
- Ты никогда не думал о самоубийстве? Да думал, конечно, что это я… Все думают. Я серьезно. Все. Все-все. Поверь, я знаю. Как этот мир несправедлив. Как ужасен. Как утомителен. Я хочу покоя. Я хочу. Я хочу умереть. Мне такие мысли приходят каждый день. Каждый. Я не шучу. Не шучу. Я сейчас абсолютно серьезен. Ты когда-нибудь думал, как это клево? Нет, я серьезно. Очень классно. Взять веревку, надеть на шею и оттолкнуться ногами?! Просто. Раз — и все. Веревка сдавит горло. Ву-у-ух! И медленно качаешься себе… И наступит покой. Все закончится. Покой. Ты обретешь покой. Я тебе обещаю. Это будет прекрасный тихий покой. Просто прекрасный. И ты обретешь спокойствие. И вокруг всегда будет звучать хорошая музыка. Тихий джаз. Ты же любишь джаз? Ты веришь мне? Это неважно, веришь или нет. Ты знаешь, что это правда. Это правда. Правда.
От этого гипнотизирующего шепота хотелось выть. Сергеич чувствовал, как его охватывает тьма отчаяния. Острие, упирающееся в ногу, причиняло боль. Он сжал потными пальцами скользкое стекло бокала. Виски. В горле пересохло. Мочевой пузырь сжался в точку. “Я сейчас обоссусь тут”.
- Алкоголь не поможет, - продолжал шептать Кожеед. - Алкоголь наш друг, это правда. Но он не поможет. Есть вещи, которые ему недоступны. Да, так и есть. Вещи, которые он не может. Спокойствие. Спокойствие. Спо-кой-ст-вие. Заметь, как я выделил это “ст”. Да, алкоголь снизит нагрузку на тебя, сделает мир на мгновение лучше. А может, на целых два или три мгновения. Или на полчаса. Но он не спасет. Нет, не спасет. Мир ужасен. Мир ужасен и полон чудовищной херни. Ты это знаешь. Ужасная херня. Она везде. Посмотри туда, посмотри сюда. Видишь? Везде херня. Я не знаю, зачем мы родились посреди этой херни. А ты знаешь? Это странно и больно. Жить вообще больно.
Кожеед вздохнул. Сергеич замотал головой, попытался отодвинуться от него. Острие надавило. Сергеич застонал сквозь зубы. Кажется, внутри штанины, по правой ноге течет что-то мокрое и горячее.
- Сейчас мы медленно встанем, - сказал Кожеед. От его дыхания веяло жаром и гнилью, словно из открытой двери подвала. - И выйдем с тобой на улицу. Не волнуйся, я тебя сразу отпущу. Я не собираюсь тебя убивать. Главное…
Он еще что-то говорил, но Сергеич больше не слушал. “Выйдем на улицу и я тебя убью”.