Жернова (СИ)

К угрюмому кузнецу — хозяину кузни, крепкого дома и большого рабочего двора, Бренн относился с боязливым уважением, стараясь лишний раз не попадаться на глаза или под руку. Рука у него была тяжелая — это Бренн хорошо прочувствовал на своей шкуре. Первый раз — когда он, не удержав тяжелый молот, который взял без спроса, чудом не отдавил себе пальцы на ногах, а второй — когда Морай услыхал, как он нагрубил матери.
Но сегодня случилось невиданное — Морай вдруг снизошел до белобрысого отпрыска своей темнокудрой служанки. Дверь отворилась, и кузнец неспешно вошел в кухню, кивнув присевшей у очага Кьяре. Увидав замершего на табурете Бренна, молча подошел и положил шершавую ладонь ему на загривок. Бренн невольно сжался, чувствуя горячую тяжесть на голой шее и опасаясь получить затрещину.
— Ты вроде хотел такую? — раздался над его макушкой глуховатый голос. Морай пошарил в кармане и перед глазами Бренна засверкала начищенной медью морская дудка-свисток.
— Она, конечно, старая, помятая слегка, — вроде как заоправдывался кузнец, — но зато у нее не три, а четыре разных свиста. Владей, парень.
Бренн онемел и даже не поблагодарил Морая, стискивая в потных пальцах небольшую, но тяжелую, и просто восхитительную штуку, если кто в этом разбирался.
Когда он станет мореходом…
***
— Собственными, прям-таки растопыренными от восторга глазами, вы увидите сногсшибательные чудесности, потрясающие цирковые номера, страшно потешных клоунов, монструозных, но симпатичных страхолюдов, а также живые картинки из истории древнего Лаара. В целом свете вы не найдете такой умопомрачительной всякой всячины, как в театре дядюшки Гримара! Поверьте мне, честному Хагану — не найдете в целом свете! — орал в большой медный рупор веселый карлик с длинными светлыми волосами. Он ловко перемещался над толпой на высоких пружинных ходулях. И карлик не врал — здесь было на что посмотреть, что правда, то правда. Кроме самой сцены взгляд привлекали пестрый шатер и большие разукрашенные фургоны за ним.
— Прикройте разинутые рты, господа — не то проглотите пару-тройку мух, когда увидите Воздушную Марибэллу! — вопил карлик.
Воздушная Марибэлла вызывала презрительные усмешки женщин, не ослабевающий интерес у мужчин и дикий хохот мальчишек. Это была невероятная по толщине дама, способная танцевать на кончиках пальцев, удерживая при этом кружку с элем, водруженную на огромный бюст, высоко поднятый лифом и обрамленный кружевными рюшами. Когда толстуха резво подпрыгивала, грациозно приземляясь на прогибавшиеся под ее тяжестью доски, пиво из кружки выплескивалось на шикарную грудь. Мокрое красное, как кровь, платье плотно облегало трясущиеся груди с торчащими сосками, и над площадью повисал довольный рев из десятков глоток, а на пышные округлости танцовщицы сыпался монетный дождь.
Бренн хихикал, но с почтением относился к бюсту Марибэллы, однако гораздо больше ему нравилась тоненькая девушка-змея Лея, которая немыслимым образом скручивалась вокруг толстого шеста, одетая лишь в трико из мелкоячеистой рыболовной сети, не скрывавшей ни упругих ягодиц, ни маленьких грудей с розовыми, длинными как у козы, сосками. Но больше всего Бренн восхищался двухметровыми братьями-силачами Руни. Они небрежно гнули подковы, монеты и железные пруты, разбивали лбом доски и разрывали на себе цепи. А еще они легко подбрасывали и ловили толстуху Марибэллу — так, что ее пышные юбки задирались, показывая пухлые розовые колени и короткие панталоны в воланчиках.
— Придержите свои глаза, чтоб не выкатились от удивления, а то их живо подберут наши жонглеры — умельцы на все руки и ноги Жуф и Жаф, — заявил карлик, и, как блоха, перепрыгнул на ходулях на свободный пятачок меж людских тел. Тут же на сцену выкатились два потешно одетых лохматых клоуна. Кувыркаясь и крутя колесо, они умудрялись подбрасывать и ловить цыплят и ежей, яблоки и груши, горящие свечки и даже раскаленные угольки.
— А теперь, почтеннейшая публика, в вашу честь и для вашего удовольствия будет исполнен номер, равного которому вы не увидите нигде! Так что, раскошеливайтесь, не стесняйтесь и встречайте — Всеядный Многожор к вашим услугам!
 
Такого номера Бренн еще не видел ни разу. Из-за сине-звездного занавеса на сцену вышел длинный, вихлястый, как глиста, человек в одних штанах до колен. Его ребра, позвонки и острый кадык торчали, а бледный втянутый живот, казалось, прилип к позвоночнику. Длинные клешастые руки свисали до самых колен.
— Несчастный Многожор, — он всегда уныл и печален, поскольку каждую минуту хочет жрать, — с грустью в голосе сообщил карлик и всхлипнул. И тут же братья-силачи притащили на сцену огромный котел, к которому Многожор жадно протянул свои жилистые длинные руки. С высоты фонаря Бренн видел, как в котле что-то шевелится, извивается, и замер от страха и омерзения.
Человек потянул узким носом, наклонился над котлом и вытащил за хвост живого морского карася. Зрители замерли, вытаращив глаза. А голодный страдалец широко распахнул огромный безгубый рот с торчащими вперед острыми зубами и стал заталкивать в него карася. Карась был жирный и пролезал в горло с трудом. Многожор сделал глотательное движение, его торчащий кадык дернулся, и Бренн увидел, как раздулась худая шея, когда трепыхавшаяся еда стала протискиваться в пищевод. Из щелястого рта мужика остался торчать хвост, но Многожор, даже не проглотив рыбу до конца, уже алчно шарил в котле.
В толпе визжали женщины, однако и они старались притиснуться поближе к сцене, чтобы рассмотреть все в подробностях. Конечно, зрители понимали, что эти выкрутасы им показывает димед, использующий яджу, но это нисколько не умаляло интерес к зрелищу. А мужик тем временем, ни капли не давясь, а лишь удовлетворенно рыгая, стал пожирать шипастых скорпен и морских ежей. Его впалый живот на глазах разрастался вширь и вперед, становясь толстым и круглым. Теперь Многожор походил на худую бабу на сносях, но упорно продолжал трапезу, пока не опустел весь котел. Последними он проглотил пару огромных ворсистых ядовитых червей, похожих на сплюснутых сороконожек.
Уфф, — Бренн ерзал на фонаре, передергиваясь от отвращения и восхищения одновременно, а горожане не скупились на монеты, швыряя их в опустевший котел. Ну, да — все это было здорово, и ему хотелось продолжения, однако в самый разгар представления над городом поплыл хриплый бой башенных часов, и пора было со всех ног мчаться к Рынку. Если опоздает, мать всерьез рассердится, и может несколько дней не выпускать его из дома, а то еще и не купит обещанный игрушечный парусник…
Мать была и нежной, и строгой, учила его считать, читать и писать корявые буквы и цифры. Она упросила Морая, и тот через пару лет обещался пристроить Бренна к делу — а это значит, что ему целыми днями придется помогать в кузне. А в семь лет — его ждала школа. Кьяра постоянно твердила, что это необходимо, если он собирается стать настоящим мореходом, как его отец. Но до того, как ему исполнится тринадцать, и он станет взрослым, много воды утечет, и потому за это время нужно обучиться кузнечному ремеслу, которое его прокормит, случись что.
И что получается? Получается, что ему придется и работать, и учиться, и помогать матери по хозяйству, — что не очень то справедливо и даже обидно! А когда жить?! Когда встречать и провожать огромные корабли в Серебряной гавани, носиться по площадям и улицам прекрасного города… Конечно, дети Канавы рано начинали работать, но никто не тратил драгоценное свободное время на просиживание в душных классах. Во-первых, незачем, а во-вторых — даже в самых бедных школах Нижнего города требовали плату. Правда, откуда у его бедной безмужней матери возьмутся деньги на учебу сына, причем, в одной из лучших школ для простолюдинов Грайорда, пятилетний Бренн не задумывался.
Вопящий карлик вдруг сделал несколько огромных шагов на ходулях, вмиг очутившись рядом с фонарем, за который цеплялся Бренн. Загорелое веселое лицо смеялось. Карлик подмигнул ему ярким голубым глазом, выглядывавшим из-под спутанной челки, пару секунд помолчал, скаля белые зубы, и вдруг тихо сказал: