Игра не для всех. Варяжское море. Воин (СИ)

— А что думаешь потом?
— Потом… Надеюсь выкупить пару-тройку рабов-христиан на местных рынках, обучить их за зиму ратному искусству. А весной, как закончатся штормы, наняться в охрану кому из купцов, идущих в Ладогу или Новгород, и сестер с собой взять. Свеи ведь не всех захватили в их родном граде, Выше. Мужиков они и вовсе хитростью выманили, не было дома воев в момент нападения Сверкера. Так что поселение живо — вот и доставлю девок домой. Сам же брошу клич между вдовыми мужами и молодцами, вошедшими в силу, позову за собой, мстить свеям. Срубим ладью, глядишь еще кто присоединиться к дружине — ну, и с ответным визитом, пощипать викингов… Это для начала.
Горыня удивленно поднял брови:
— Только для начала?
Я согласно кивнул головой, словно говорю само собой разумеющиеся вещи.
— А вот если войду в силу, соберу дружину, чтобы три полных ладьи за собой вести, да срублю градец с острогом где-нибудь в устье Двины, там, где купцы ходят «из варяг в греки». С кем торговать буду, а кого и на меч возьму…
Товарищ только восхищенно покачал головой:
— Вот это да! Но как же… Слушай, а если бы я стал христианином и женился бы на Беляне, так ты бы и меня в свою дружину бы позвал?!
— Отчего же нет? Еще как позвал бы! Если бы ты первым принял крещение, да женился бы на Беляне, то за зиму, я глядишь, и других сестер замуж бы отдал. А уж весной бы мужей за собой в поход позвал — мне опытные бойцы нужны! Тогда бы и рабов покупать не пришлось бы…
Варяг всерьез задумался, и на лице его отобразилась напряженная внутренняя борьба. Впрочем, даже спустя пару минут она никаких особых результатов не дала, и после паузы венд лишь добавил:
— Из рабов-христиан ты сможешь купить только сакса или того же дана, но поверь — лучше этого не делать. Предадут и ударят в спину в первом же бою, а то и во время воинских упражнений. Лучше купи вендов, кого в холопы обратили или кто сам в холопы запродался — глядишь, за свободу согласятся и веру сменить, и в дружину войти.
А после короткой паузы добавил:
— А ты не боишься, что ливы градец твой сожгут, а людей перебьют, покуда целиком построиться, да закрепиться не успеешь?
Я лишь усмехнулся.
— До этого еще далеко. Но коли получится — нет, не боюсь. С кем из вождей их в союз войду, кого разобью. Даже если сперва я найду врагов — так у любого врага есть свой враг, ведь так? А враг моего врага — это мой друг!
Горыня недоверчиво хмыкнул на мои доводы:
— А если ни с кем из вождей ливов договориться не сможешь, то что тогда? Будешь искать врага всего племени?!
— А что его искать?! Есть такой, князь Велеслав Полоцкий. Его еще оборотнем кличут — может, слышал про него?
  
Глава 9
 
Сентябрь 1060 года от Рождества Христова (6569 год от сотворения мира).
Уппланд, восточное побережье современной Швеции. Усадьба ярла Сверкера Хитрого.
Дружно гребли свеи, налегая на весла, упорным трудом заглушая стыд, всецело их охвативший после поражения вендам. Нет выше бесчестия, чтобы утратить оружие, добровольно отдав его победителю! А в Вальхаллу, на вечный пир Одина, воин может попасть, умерев лишь с оружием в руках! Но с другой стороны, они ведь выполнили условие хольмганга вождей, который викинги почитают свято… Их уцелевший драккар, незамысловато, но от того не менее символично прозванный «Морским змеем», уже миновал узкие проливы скалистых островов, именуемых шхерами, и сейчас уцелевшие хирдманны Сверкера Хитрого были уже совсем рядом с домом.
У родных берегов скалы глубоко вгрызлись в море, образуя укрытый от суровых северных штормов фьорд, один из немногих в Уппланде. Камень здесь покрыт лишь пожелтевшей травой и мхом, и в ненастную осеннюю погоду серый цвет морской воды практически сливается с серым камнем, на котором редкими островками зелени виднеется мох… Ничего общего с красотой фьордов соседней Норвегии, при виде которых порой замирает сердце — но это был дом, который не выбирают. Их общий дом.
 
Усадьба Сверкера показалась за изгибом залива как всегда неожиданно. Вот выступающий из воды скальный участок, словно огромный зуб устремившийся к небу — а вот уже виднеется на вершине холма частокол, защищающий родовое владение семьи Хитрого. Сама усадьба — это огромный по меркам вендов, продолговатый, длинный деревянный дом с большим залом для пира, где стояли примкнутые друг к другу скамьи и крепко сбитые столы.
На время похода в усадьбе остался лишь десяток хирдманов под началом старого, но опытного воина Гуннара, помнившегося Сверкера еще мальчишкой. Гуннар был уже негоден для долгих морских переходов, он уже не мог наравне со всему грести веслом — но разум избранного хирдмана не растерял остроты, а руки по-прежнему крепко держали что меч, что топор. На попечительстве ветерана остался и младший, тринадцатилетний сын Хитрого Флоки. Он еще не получил своего прозвища — потому как не выделялся физической силой и удалью старшего брата, а разум… Что же, вряд ли бы сыну ярла дали прозвище его отца, а заслужить собственное, созвучное его душе, Флоки просто не успел.
Впрочем, те люди, кто действительно знал замкнутого, немногословного юношу, вечно прибывающего в тени удалого старшего брата, про себя звали его «коварным» и «бесчестным»…
Причалив к пристани и бросив якорь, понурые хирдманы, оставшиеся без оружия (фактически лишившись достоинства), понуро побрели к усадьбе, возвышающейся над поселком вольных бондов. Напрасно матери, отцы и жены с тревогой всматривались в лица прибывших — большинство карлов, свободных поселенцев, взявших в руки оружие ради выгодного похода, остались на дне морском. Уцелели в большинстве своем наиболее опытные, умелые и удачливые дружинники-хирдманы, теперь понуро шагавшие мимо родственников погибших, не смея поднять глаза. Уже начали выть бабы, осознав страшное, хоть и боясь в него поверить, заревели малые детки — а воины шли наверх, к холму, навстречу с новым ярлом.
Гуннар заранее отправил мальчишку-посыльного встретить прибывших и узнать, почему вернулся лишь один из драккаров, и где отстал второй. Вскоре растерянный посыльный вернулся, сообщив, что воины идут без оружия, а ярла и его сына среди них нет! И Флоки, обладающий отличной интуицией еще небольшого, но уже опасного хищника, все для себя понял. Горечи от потери отца он не испытал, и тем более не жалел самодовольного и самовлюбленного брата, вечно его задирающего и вечно над ним издевающегося.
Нет, он не горевал о потерях.
Более того, часть души Флоки ликовала — он стал ярлом! А вот его разум уже усиленно работал, соображал, прикидывал — в непростое время ему довелось стать ярлом, ох в непростое… Кто-то разбил его отца и брата, бывших умелыми, славными воинами, кто-то уничтожил половину дружины — и обесчестил вторую, лишив оружия. Флоки уже пробежал глазами по стенам зала, где Сверкер закатывал свои славные, шумные пиры — к бревнам были прикреплены топоры, ножи и короткие копья. На востоке, в Гардарике сталь очень дорога, но в Уппланде преуспевший ярл мог позволить себе украсить стены собственного дома оружием! Теперь его хватит, чтобы снарядить десяток другой хирдманов.
Мало. Но хоть что-то.
Выходя к возвратившимся воинам Флоки думал о том, что если не найти обидчика и не отомстить, ему недолго оставаться ярлом. На добротную усадьбу, подвластную слабому хозяину, обязательно найдутся более удачливые и сильные охотники. Нет, отомстить за унижение нужно обязательно — и сегодня же, с первого дня его правления, необходимо заставить воинов уважать себя как ярла, считаться с ним и подчиняться только ему!
 
А между тем, Гуннар уже построил хирдманов и теперь ходил вдоль строя, испепеляя их взглядом своих серых, начавших выцветать глаз:
— Как вы могли?! Как могли принять этот позор?! Почему не умерли вместе с ярлом, как должно настоящему воину, с оружием в руках?!
— И погибни они, с кем бы я пошел мстить врагу, а, Гуннар? Кто бы остался в усадьбе этой зимой, защищать ее от непрошенных гостей, кто бы вошел в мой хирд?! И почему ты, Гуннар, обратился к прибывшим ДО своего ярла?!