Путешествие на Луну (ЛП)

— Об аэролите!
— О комете!
— О молнии!
Удивленный ещё более, профессор Осипов попятился назад.
— Какой аэролит? Какая комета? Какая молния? Я не понимаю… — проговорил он.
— Так вы ничего не видели? — разочарованным тоном спросили молодые люди.
Михаил Васильевич отрицательно покачал головою.
— Решительно ничего, — отвечал он. — Но кто вы, господа, такие, и чего ищете?..
— Мы студенты, занимающиеся в обсерватории Ниццы астрономией, — ответил один из молодых людей.
Едва он произнес эти слова, как старый ученый бросился к нему, стал душить в своих объятиях и восторженно закричал:
— Астрономы!.. Астрономы!..
На этот раз студентам в свою очередь пришлось попятиться и подумать, что они имеют дело с сумасшедшим.
— Дело вот в чем, — сказал тот, которого Михаил Васильевич обнимал с таким жаром, — к концу грозы мы заметили один крайне любопытный феномен, над которым тщетно ломали свои головы: одни из нас решили, что это аэролит, другие — что комета, третьи — что это просто молния…
Взрыв хохота сопровождал эти слова. Смеялся Сломка, который, подойдя к студентам, произнес:
— Ну, господа, вы все отчасти правы и отчасти неправы: то, что вы видели, действительно походило на аэролит, так как упало из атмосферы; походило и на комету, так как имело хвост; наконец могло быть принято и за молнию, так как было воспламенено. И все-таки это ни аэролит, ни комета, ни молния.
— Что же это такое? — в один голос спросили заинтересованные слушатели молодого инженера.
— Это аэростат, или точнее аэроплан, — отвечал последний, указывая на разбросанные по земле остатки " Альбатроса", — и вы видели наше падение.
— Но кто же вы такие, господа? — спросили наших героев студенты.
— Моё имя слишком малоизвестно, — скромно ответил Сломка. — Но вот этот мой спутник, — продолжал он, указывая на Михаила Васильевича, — должен быть вам известен… Это профессор Осипов из Петербурга.
Услышав столь известное в науке имя, студенты с уважением сняли шляпы, и один из них, который уже раньше беседовал со старым ученым, подошёл к нему со словами:
— Уважаемый учитель, — сказал он взволнованным голосом, — позвольте мне от лица всего французского студенчества, знающего ваши труды и восхищающегося ими, пожать вам руку… Позвольте также рассчитывать, что вы окажете нам честь, приняв наше гостеприимство в обсерватории: там всегда найдется помещение для друзей, в том числе и для вас с вашими спутниками.
Михаил Васильевич взглянул на Леночку и отвечал:
— Я не стал бы, господа, злоупотреблять вашею добротою… Но долгий путь истощил силы моей дочери, и это заставляет меня с благодарностью принять ваше предложение.
Старый учёный подал руку молодой девушке, которая едва держалась на ногах от усталости, и все тронулись по направлению к обсерватории.
Ниццкая обсерватория построена на вершине Мон-Боронского холма и возвышается почти на пятьдесят метров над уровнем моря. Из ее окон открываются восхитительнейшие виды, — с одной стороны на безбрежный простор Средиземного моря, с другой — на долину Пайльон, обрамлённую на горизонте снежною цепью Альп. Помимо ее климатических условий, в высшей степени благоприятных для подобного учреждения, — сама местность, в которой находится обсерватория, одна могла бы заставить выстроить последнюю именно здесь, чтобы взор учёных, утомленный созерцанием небесных светил, мог отдохнуть на этих прелестных ландшафтах. В этом случае строитель обсерватории, Бишофсгейм, руководился не только требованиями науки, но и вкусом художника.
Но чем особенно славится обсерватория Ниццы, так это своим громадным телескопом, величайшим в мире. Объектив этого гиганта имеет диаметр в 76 сантиметров, а фокусное расстояние в 18 метров. Вместе со станком исполинская труба весит не менее 25.000 килограммов, и эта громадная масса однако покоряется простой часовой пружине.
 
Одно из чудес современной техники составляет и тот купол, под которым находится гигантский инструмент: имея 21 метр в диаметре и более 30 метров высоты, он весит около 95.000 килограммов! Можно было бы на первый взгляд подумать, что это колоссальное сооружение для своего движения нуждается в значительной силе. Ничуть не бывало! Его строитель, прославленный впоследствии сооружением высочайшей в мире башни, инженер Эйфель, придумал в высшей степени остроумное приспособление, делающее вращение купола доступным даже слабой руке ребенка. Вместо того, чтобы утвердить купол на металлических валах, — как устроены подвижные башни в других обсерваториях, — он заставил его плавать на поверхности воды, налитой в герметически закрытый водоём. Достаточно ничтожного усилия, чтобы тяжелая башня стала вращаться, скользя своим основанием по поверхности воды.
Нечего и говорить, что первым делом Михаила Васильевича, по прибытии в обсерваторию, был осмотр всех этих чудес. Сначала, увлеченный всем виденным, всецело отдавшись своему любимому занятию, — созерцанию небесных пространств, старый ученый позабыл про свои невзгоды. Но когда вечером он присоединился к своим спутникам в небольшой зале, куда им подали ужин, то все заметили, что лицо старика носит печать глубокой грусти. Первая обратила на это внимание Леночка.
— Дорогой папа, — с участием спросила она, нежно обнимая рукой шею отца, — что с тобою? Какое тайное горе печалит тебя?
Михаил Васильевич покачал головой и тихо отвечал:
— Право, со мной ничего, милая Леночка.
Молодая девушка пытливо взглянула в глаза отцу, затем обратила свой затуманившийся взгляд на жениха. Гонтран понял, что требуется его участие, и, подойдя к старому ученому, весело проговорил:
— Держу пари, дорогой Михаил Васильевич, что я знаю причину вашей грусти.
Отец Леночки смутился, но не отвечал ничего.
— Готов биться, на что угодно, — продолжал молодой дипломат, — что виновница вашей печали — эта знаменитая труба, которая позволила вам вновь любоваться, после долгого промежутка, чудесами неба.
Старый профессор энергично тряхнул головою.
— В самом деле, — прошептал он. — как давно я не имел возможности созерцать мои дорогие лунные пустыни!.. Действительно, этот волшебный инструмент напомнил мне прежнюю счастливую жизнь в Петербурге, когда я не был еще тем, что я есть теперь, — несчастным изгнанником.
— И вы, конечно, вспомнили о своем проекте?
— Тс!! — прервал своего собеседника Михаил Васильевич, указывая взглядом на молодого инженера, который сидел в другом углу залы, уткнувшись в какую-то старинную книгу. — Не говорите этого при нем: зачем так доверять постороннему человеку?
При этих словах отца молодая девушка не могла удержаться от улыбки.
— Напрасно, дорогой папа, таиться от г-на Сломки, — заметила она. — Он все знает.
— Как! Зачем-же ему сказали? — проговорил, меняясь в лице, старый ученый.
— Он так интересовался вашей судьбой… Кроме того, я пригласил его принять участие в нашем путешествии по небу, — оправдывался Гонтран.
Михаил Васильевич недовольно пожал плечами.
— Что за идея пришла вам!.. не понимаю, — пробормотал он.
— Притом же Вячеслав только с этим условием согласился вас спасти, — сказал граф.
— Меня спасти!.. меня спасти!.. — проговорил профессор. — Да разве он меня спас? Уж не тем ли, что построил аппарат по вашим планам?.. Но ведь это его ремесло… Право, дорогой Гонтран, мне кажется, что вы слишком добры относительно вашего приятеля, который только и ищет случая, чтобы стушевать вас…
— Но, дорогой профессор, позвольте…
— Нет, но позволю! — с азартом прервал графа старый учёный. — Я все время прекрасно видел его старания вылезти вперед… Во время нашего путешествия, всякий раз, как я обращался к вам с вопросом, г-н Сломка непременно совался со своими ответами… Но он только попусту тратит время!