Твоя на одну ночь (СИ)

Поначалу она отказывалась и от денег, и только когда я сказала, что в таком случае ей придется объедать и без того нуждающихся солдат, она их взяла. Я не стала говорить ей о своем намерении приехать к ним в Сарези спустя пару месяцев – быть может, к тому времени она поймет, что поступила неразумно. Если Дидье будет по-прежнему ее сторониться, то захочет ли она оставаться там и дальше? Я знала, что Мелли слишком скромна, чтобы попросить о помощи.
Эти сборы хоть немного отвлекали меня от мыслей об Алане.
Я взяла с Мелани слово, что она снимет в ближайшем к гарнизону городке Сарези (где находился госпиталь, и где она сама собиралась остановиться) не какую-нибудь дешевую конуру, а приличный дом и наймет кухарку и горничную.
– Джейн, но ты же знаешь – я сама могу управляться с хозяйством, – всё-таки возразила она, – но если это тебя успокоит, то я поступлю так, как ты сказала.
Я собиралась поговорить и с генералом – чтобы он лично присмотрел за тем, как обустроится там Мелли. Я бы поговорила и с Дидье, если бы не боялась, что это обидит его сестру.
За этими хлопотами нас и застал маркиз Намюр. Он еще не знал о вновь обретенном брате, и рассказ Мелани привел его в изумление.
– Я поздравляю вас со столь счастливым событием, – искренне сказал он, – но я не понимаю необходимости вашей жертвы. Вы собираетесь отправиться в глушь вместе с братом, который не желает вас признавать?
От этих слов обычно кроткая Мелли неожиданно распалилась так, что даже притопнула ногой:
– Ах, ваша светлость! Как вы можете такое говорить? Да, Дидье пока не вспомнил меня, но это вовсе не значит, что он не желает со мною общаться. Напротив, он очень хочет обрести себя, а это скорее случится, если я буду рассказывать ему о каких-то событиях из нашего прошлого.
– Вы полагаете? – брови маркиза скептически выгнулись. – Но что, если несмотря на все ваши усилия, он так вас и не вспомнит? Вы потратите свою жизнь на прозябание в каком-то гарнизоне, в то время как достойны куда большего. К тому же, если вы уедете, мы с Джейн станем ругаться по всяким пустякам – ведь именно вы прежде удерживали нас от подобных ссор.
Мы с Намюром обычно прекрасно ладили, но да – иногда мы не сходились во мнениях, и тогда как раз Мелани бросалась нас мирить. Маркиз был единственным человеком из столичного высшего общества, с которым Мелли не стеснялась общаться. А он ценил ее спокойный нрав и умение принимать взвешенные решения.
Мы оба – и я, и Намюр, – видели, что несмотря на непоколебимое решение поехать в Сарези, Мелани заметно нервничала. Уверена, ей тоже было грустно от того, что она должна была обосноваться так далеко от нас. За эти десять лет именно мы – и я, и Джереми, и месье Понсон, и маркиз – стали ее семьей. И всё-таки она оставляла нас, чтобы быть ближе к тому, кто был её родней по крови.
Мы не знали, когда герцог Дюплесси отправится в путь, но он пообещал, что известит нас, как только уладит свои дела по продаже особняка или получит приказ от его величества. Мелли едва не спала на своих дорожных сундуках, готовая заскочить в карету по первому зову.
И потому, когда Берил утром (я как раз завтракала у себя в спальне) доложила о визите дамы, которая не пожелала себя назвать, я подумала, что это генерал отправил к нам с письмом одну из своих служанок. Хотя в этом случае отказ назвать свое имя был необъясним.
Каково же было мое удивление, когда, спустившись, я обнаружила у дверей Эдит Лурье. При моем приближении она подняла вуаль на шляпке, и я увидела, что у нее были покрасневшие глаза – как будто она долго плакала.
– Мадемуазель Лурье? – мы еще не были подругами, но уже могли считать себя почти приятельницами, и потому я посчитала возможным обойтись без церемонных реверансов. – Рада вас видеть.
Упоминать о слишком раннем для визитов часе было бы неучтиво, и об этом я промолчала. Но она всё прекрасно понимала и сама.
– Простите меня, ваша светлость, наверно, я не должна была сюда приезжать, но мне больше не к кому обратиться.
 
Она вся дрожала, и я поняла, что не от холода, а от страха.
– Что-то случилось, Эдит?
– Не знаю, – растерянно ответила она. – Я понимаю, вы имеете полное право думать, что я не в себе, раз приехала к вам и не могу ответить на этот вопрос, но давайте я расскажу вам всё, а вы сами решите, есть ли у меня повод для беспокойства.
Мы прошли в гостиную, я велела Берил принести мятного чаю, и когда горничная удалилась, мадемуазель Лурье начала свой рассказ.
– Скажите мне, ваша светлость, если бы близкий вам человек задумал совершить гнусное преступление, а вы могли его предотвратить, стали бы вы делать это, зная, что в таком случае пострадает этот самый человек?
Я сразу догадалась, о ком она говорит, и спросила без обиняков:
– Вы говорите о своем отце, мадемуазель?
Она не ответила, но ее поникшая голова была красноречивей всяких слов.
– Возможно, я сначала бы попыталась поговорить с самим этим человеком – быть может, он сам отказался бы от своего дурного плана.
Она подняла голову и горестно вздохнула.
– Нет, ваша светлость, он не из тех, кто прислушивается к чужим советам. Боюсь, если бы я попыталась его образумить, он не позволил бы мне выйти из дома до тех пор, пока всё не свершилось бы. Да, вы правы, я говорю об своем отце, герцоге Лурье. Между нами никогда на было особой любви и приязни, и я часто не понимаю его поступков, но всё-таки это – мой отец, и я не знаю, имею ли я право предавать его, даже если он делает что-то нехорошее.
Ее нерешительность уже начала меня раздражать. Если она приехала ко мне, то значит, уже должна была принять решение. А раз так, то какой смысл в этих сомнениях?
И всё-таки я ответила ей со всей мягкостью, на которую оказалась способна:
– Если преступление, которое намерен совершить ваш отец, действительно так ужасно, то вы обязаны попытаться его предотвратить. И действуя так, вы совершаете благо и для самого герцога – ведь рано или поздно за преступления придется отвечать.
Она кивнула – судя по всему, эти мои слова были вполне созвучны ее собственным мыслям.
– Вы хорошо знаете моего отца, и мне нет нужды рассказывать вам о том, что ради достижения цели он может идти напролом. И пока речь шла об обмане или мздоимстве, я не обращала на это внимания. Трудно быть облеченным властью и не пользоваться ею в своих интересах.
Подобная мораль была спорной, но не мне было осуждать ее.
Берил принесла чай и пирожные, но мадемуазель Лурье даже не притронулась к чашке.
– А вчера поздно вечером я услышала разговор, который поверг меня в шок. Я не могла заснуть, а в таких случаях мне обычно помогает кружка молока. А так как я уже отпустила горничную спать, я пошла на кухню сама. В коридорах было уже темно, и только из дверей кабинета выбивался свет. Я подумала, что отец, как часто бывало, сидит за бумагами. Я всего лишь хотела пройти мимо, но услышала чужой голос, сообщивший, что он может обставить убийство так, что на отца не упадет и тени подозрений. Я знаю, я не должна была подслушивать, но я всего лишь остановилась, а они говорили достаточно громко. От ужаса я не могла сделать ни шагу и всё слушала, слушала. Конечно, отец не собирался ничего делать своими руками, но разве это уменьшает его вину?
Я всё еще ничего не поняла из ее путанного рассказа.
– О ком они говорили, Эдит? Кого собирается убить его светлость?
Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами и молчала. Словно до сих пор не могла решиться на полную откровенность.
– Прошу вас, ваша светлость, пообещайте мне, что то, о чём я вам расскажу, вы не станете передавать никому, кроме тех лиц, которым знать это необходимо.
Она смотрела на меня выжидательно, и я дала ей это слово, решив, что меня никто не обязывает его сдержать. С нечестными людьми можно было поступать нечестно. А герцог Лурье был именно таковым.
– Хочу вас предупредить, ваша светлость, что при свидетелях я не подтвержу своих слов, – заявила она.