Фатальная ошибка
Никогда не полагайся на других.
Для него все это было само собой разумеющимся.
Майкл О’Коннел доплелся до своего дома и поднялся по лестнице. В коридоре, как обычно, звенело кошачье мяуканье и завывание. Соседка, как всегда, выставила сюда миски с едой и питьем для своих подопечных. О’Коннел остановился и посмотрел на них. Некоторые, наиболее смышленые, бросились наутек. Они ощущали угрозу, хотя и не понимали, в чем именно она заключается. Другие, менее сообразительные, крутились поблизости. Он нагнулся и протянул руку, пока одна из доверчивых кошек не приблизилась настолько, что ее можно было погладить по голове. Быстрым и отработанным движением он схватил ее за загривок и понес в свою квартиру.
Кошка дернулась, пытаясь изогнуться и пустить в дело когти, но О’Коннел держал ее крепко. Пройдя в кухню, он вытащил большую сумку на молнии. Эта тварь присоединится к четырем другим в морозильной камере холодильника. Когда их наберется полдюжины, он выкинет их в какой-нибудь мусорный бак подальше от дома и начнет отсчет сначала. Вряд ли старуха способна уследить за каждым из своих питомцев. И разве он пару раз не просил ее уменьшить их количество? Именно ее упрямство служило причиной их гибели, а О’Коннел был лишь орудием судьбы.
Чем дольше Скотт слушал свою бывшую жену, тем сильнее он раздражался. И дело было не в том, что пренебрежительно отнеслись к его интуиции, которая оказалась права. Его злило то, как рассудительно и хладнокровно говорит Салли. Но препираться с ней не имело смысла.
— Я полагаю, — сказала Салли, — и Эшли со мной согласна, что было бы целесообразно, если бы ты приехал в Бостон и, возможно, отвез ее на пару дней к себе домой, где она могла бы спокойно обдумать, какую угрозу может представлять этот молодой человек.
— Хорошо, — ответил Скотт. — Поеду завтра же.
— На расстоянии обычно легче найти правильную точку зрения.
— Это уж тебе виднее, — съязвил Скотт. — И какова же твоя точка зрения?
Салли тоже хотела съязвить в ответ, но передумала:
— Короче, Скотт, ты можешь взять Эшли к себе? Я сама съездила бы за ней, но…
— Но у тебя слушание в суде или какое-нибудь другое дело, которое невозможно отложить.
— Да, так и есть.
— Я съезжу за Эшли. Это, помимо всего прочего, позволит мне наконец толком выяснить у нее, что к чему, и, может быть, мы выработаем какой-нибудь план. Или, по крайней мере, придумаем что-то более конструктивное, нежели бегство из города на два дня. Возможно, мне надо просто поговорить с этим парнем, и больше ничего не потребуется.
— Мне кажется, прежде чем ввязываться в это дело, надо дать Эшли возможность попытаться решить эту проблему самостоятельно. Она должна взрослеть, познавать жизнь…
— Ох, избавь меня, пожалуйста, от этих трезвых и разумных рассуждений! — вспылил Скотт.
Салли ничего не ответила, не желая заводить разговор в тупик. К тому же она признавала, что Скотт в какой-то степени имеет право быть недовольным. Такова была особенность ее мышления. Она рассматривала каждое произнесенное слово как луч света, проходящий через прозрачную призму и распадающийся на множество лучей, каждый из которых значителен. Это позволяло ей с блеском выступать в суде и иногда делало очень трудным человеком в повседневном общении.
— Может быть, мне лучше выехать сегодня же вечером? — предположил Скотт.
— Нет, — тут же откликнулась Салли. — Это внесет элемент паники. Лучше действовать без спешки.
Они секунду помолчали.
— Слушай, — спросил вдруг Скотт, — а у тебя не было подобных случаев?
Он имел в виду ее судебную практику, но Салли поняла его по-своему.
— Был, но только однажды, — ответила она. — Ты мне говорил, что будешь любить меня вечно.
* * *Наши местные газеты в течение нескольких дней освещали событие, которое вызвало широкий резонанс в Долине, где я живу. Тринадцатилетний мальчик-сирота был взят на воспитание в семью и умер при подозрительных обстоятельствах. Полиция и окружная прокуратура вели расследование, активно участвовала в нем и местная пресса, специализирующаяся на уголовной хронике. Но факты по этому делу были столь запутанны и противоречивы, что доискаться до правды не представлялось возможным. Ребенок был убит выстрелом из пистолета, произведенным с близкого расстояния. Приемные родители показали, что мальчик нашел пистолет отца, стал играть им и тот разрядился. Но не исключено, что он вовсе не играл, а совершил самоубийство. Кроме того, на руках и на теле мальчика имелись кровоподтеки недавнего происхождения, наводившие на мысль об избиении, если не о чем-нибудь похуже. А может быть, между ним и одним из родителей произошла схватка из-за пистолета и тот случайно разрядился. И самый худший вариант — это было убийство. Убийство, совершенное в приступе ярости, отчаяния или неутолимой страсти, либо просто-напросто убийство как следствие неспособности справиться с ударами судьбы.
Истина, сдается мне, сплошь и рядом от нас ускользает.
Целую неделю черно-белая фотография погибшего ребенка ежедневно появлялась на газетных страницах. У него была чудесная, слегка насмешливая и застенчивая улыбка и глаза, которые, казалось, обещали большое будущее. Может быть, именно это подпитывало длительный интерес к этой истории, нескоро угаснувший в непрерывно обновляющемся потоке событий. В этой смерти было что-то сомнительное. Попахивало обманом.
Никто не заботился об этом мальчике при жизни. По крайней мере, всерьез.
Я, наверное, реагировал на эту историю так же, как и все другие, кто читал о ней или слышал в ежевечерних новостях по радио или обсуждал около бачка с охлажденной водой. Она не оставила равнодушным ни одного человека, который хотя бы раз глядел на спящего ребенка и думал о том, насколько хрупка всякая жизнь и насколько непрочно то, что мы считаем счастьем. Я думаю, что примерно то же самое постепенно доходило до сознания Скотта, Салли и Хоуп.
12
Первые непродуманные шаги
На следующее утро Скотт двинулся на восток очень рано, и поднимающееся навстречу ему солнце, отразившись от поверхности водоема около городка Гарднер, залило своим сиянием все лобовое стекло. Обычно, проезжая по автостраде номер два через эту пустынную и самую скучную часть Новой Англии, он буквально летел на своем «порше», не глядя на спидометр. Однажды его оштрафовал лишенный чувства юмора полицейский, зафиксировавший, что он едет со скоростью более ста миль в час, и, разумеется, вручил ему повестку на серию лекций по правилам движения, которые Скотт проигнорировал. Когда он ездил в одиночестве на большой скорости, он забывал о своем возрасте. Все остальное время он вел себя как взрослый и законопослушный гражданин. Он понимал, что в этой бесшабашности находит выход какая-то более глубокая внутренняя потребность, но предпочитал не вдаваться в это.
«Порше» начал напевать характерную для него мелодию-напоминание, которая означала: «Если ты позволишь мне, я могу ехать быстрее». Скотт прибавил скорость, раздумывая над своим разговором с Эшли, состоявшимся накануне вечером.
Они не обсуждали дело, заставившее его отправиться за ней. Скотт начал было расспрашивать ее, но осознал, что, по всей вероятности, повторяет вопросы Салли и Хоуп, с которыми Эшли уже разговаривала. Так что он только дочь предупредил, что приедет рано, а она сказала, чтобы он не искал, где припарковать машину, а просто посигналил у ее окна, и она выскочит к нему. Скотт решил, что по дороге Эшли достаточно откровенно объяснит ему ситуацию и он сможет в какой-то степени оценить ее.
Он до сих пор не знал толком, что обо всем этом думать. Тот факт, что его первая реакция на письмо О’Коннела оказалась оправданной, сам по себе ничего не говорил.
Не понимал он и того, насколько сильно ему следует беспокоиться. Тем более что в данный момент этому мешала эгоистичная радость по поводу данной поездки: он сомневался, что ему в ближайшее время представится другая возможность выступить в роли отца. Эшли выросла и нуждалась теперь в нем, как и в матери, несравненно меньше, чем в детстве.