Смерть и фокусник

В последнее время наши разговоры склоняются к теме глубокой тоски, от которой она никак не может избавиться. Я понимаю (хотя она не говорила об этом конкретно), что в настоящее время в ее жизни есть мужчина. Самым ярким доказательством этого было одно неосторожное местоимение «мы» в разговоре вместо «я». Во время наших сеансов я стал раскладывать по кабинету небольшие предметы, не столько для того, чтобы заманить ее в ловушку, сколько для того, чтобы помочь ей осознать темную сторону своей натуры. На последнем сеансе я налил стакан воды ей (и себе) и, когда ставил стакан перед ней, заметил, что ее рука зависла над золотой зажигалкой, которую я оставил на журнальном столике со стеклянной столешницей. Когда она поняла, что ее поймали, она замерла. Я спросил, что у нее на уме. Она посмотрела на меня пустыми глазами и просто ответила: «Ничего». Затем убрала руку. Когда сеанс закончился, я заметил, что зажигалка исчезла. Я не знаю, когда она ее взяла. В последнее время я пытался разобраться в ее прошлом, в ее семье, чтобы получить более полное представление о ее личных отношениях. Должен признаться, что в этой области у меня мало успехов. Но я хотел бы отметить случай, который произошел во время моего последнего сеанса с ней и который позволил сделать импровизированный снимок ее психики.
Сам сеанс был закончен. Пациентка В, которая ценит свою частную жизнь, но не чересчур, собиралась выйти из моего дома на улицу. По пути она столкнулась (и я имею в виду физически столкнулась) с посетителем-мужчиной, который заходил в дом. Этот парень здесь частый гость, он ухажер моей дочери, и после того, как он принес свои извинения, он посмотрел ей прямо в лицо, и его осенило. «О, [пациентка В]!» – воскликнул он, прежде чем пробормотать список театральных постановок, в которых она участвовала. Этот парень не имеет представления о такте, и такое выступление могло бы легко превратить менее уравновешенного пациента в желе. Но пациентка В весьма рассеянно – и даже холодно – одобрила такое поведение. Она вежливо, но без особого энтузиазма поблагодарила его, после чего извинилась и вызвала такси. Пока ухажер моей дочери стоял в недоумении, пациентка В незаметно удалилась.
Но что мне показалось интересным в этой маленькой встрече, так это то, что у мужчины к жилету были прикреплены золотые часы с брелоком – показное жеманство, гарантированно привлекающее внимание. Однако когда пациентка В села в такси, я увидел, что мой гость по-прежнему с часами. Это поднимает интересные вопросы о границах любви пациентки В к золоту. Почему она взяла зажигалку (когда ее уже почти поймали на воровстве), а не часы? Возможно, это связано с явным восхищением парня и его познаниях в области ее выступлений на лондонской сцене? Какова связь между ее карьерой и воровством? Этот вопрос требует дальнейшего изучения».
Но, конечно, Рис не дожил до того, чтобы его изучить.
Было уже поздно. Спектор на мгновение закрыл глаза и прислушался к потрескиванию камина. Ему предстояло еще многое прочитать: он даже не добрался до «Пациента С». Но ему почему-то казалось, что он лишь ходит вокруг да около. Что разгадка убийства доктора лежит в другой плоскости. Он решил, что сон – лучший выход для него в данный момент. Утром доктор все равно будет мертв. Картина также не будет обнаружена. А тайны запертого кабинета останутся такими же непроницаемыми, как и прежде.
  
Глава X. Краткий экскурс в проблему запертой комнаты
 
Понедельник, 14 сентября 1936 года
По пути к Спектору на следующее утро Флинт заехал в Блумсбери, где находился офис издателя Клода Уивера, Ральфа Твиди. Ему не нужно было назначать встречу: одного упоминания об убийстве было достаточно, чтобы попасть в комнату уважаемого издателя.
Парень оказался моложе, чем ожидал Флинт. Его лицо было гладким. Человек, который не имеет собственных заслуг, подумал Флинт. Избалованный ребенок, как Маркус Боуман.
– Один из ваших авторов – человек по имени Клод Уивер, верно?
 
Издатель чиркнул спичкой и зажег кончик сигары:
– Верно. Клод – один из лучших в своем деле. Вы знакомы с его творчеством, не так ли?
– Боюсь, что нет. Но не волнуйтесь, мой вопрос не об этом.
– Нет? – Твиди снова сел, зажав сигару между пухлых пальцев.
– Нет. Я хочу спросить вас об ужине с мистером Уивером два дня назад.
– Два дня назад? Двенадцатое, двенадцатое… – пробормотал Твиди. – О таких вещах лучше спрашивать мою секретаршу
– Мы уже спрашивали. В вашем ежедневнике записано, что у вас был ужин с Клодом Уивером. Это верно?
– Если так записано, значит, верно, – кивнул он, посасывая сигару, пока ее кончик не засветился оранжевым светом. – На самом деле… подождите минутку. Да, кажется, теперь я вспомнил. Клод хотел встретиться со мной, чтобы обсудить контракт на его новый роман.
– Вы встретились в восемь?
Он пожал плечами:
– Примерно так.
– Это было у Брауна?
– Мы всегда там встречаемся. Форель у них превосходная.
– И как долго вы пробыли вместе?
– О, довольно долго. – Повисла короткая пауза, пока дым поднимался вверх к неработающему потолочному вентилятору.
– Боюсь, мне понадобятся более конкретные ответы.
Издатель застонал:
– Два часа, может быть, три. Весь этот допрос очень неприятен.
– Мне нужно знать только одно: в котором часу Клод Уивер покинул ресторан?
– В какое время он вам сказал? У Клода память на такие вещи лучше, чем у меня.
Флинт оглядел его полуприкрытыми глазами:
– Если бы я не был уверен в обратном, я бы сказал, что вы пытаетесь что-то скрыть, мистер Твиди.
Издатель рассмеялся:
– Поверьте, это не входит в мои намерения.
Еще одна пауза.
– Вы знали, что Уивер посещает психиатра?
– Нет, я этого не знал, – ответил мужчина, – хотя это меня нисколько не удивляет.
– Почему нет?
– Он странный тип, с ним нелегко найти общий язык. Писатели, знаете ли. Слишком большие интроверты. Не от мира сего.
– И о чем вы говорили?
– За ужином? Да как обычно. Ему скоро нужно было сдавать роман.
– И о чем же он?
Издатель слегка улыбнулся, как бы признавая свое поражение:
– О психиатре, раз уж вы об этом заговорили.
– И вы говорили об этом три часа?
Издатель сидел, задумавшись. Единственными звуками в кабинете были скрип стула и шипение сигары.
– Если быть предельно честным, то нет. В тот вечер Клоду стало плохо.
– Плохо? Я впервые слышу об этом. Что с ним произошло?
– Тошнота во время еды. Он извинился, спотыкаясь, вышел в туалет и… Да, теперь вспомнил. Больше я его не видел.
– То есть за стол он не вернулся?
– Это было не так необычно, как кажется, инспектор. В моем бизнесе привыкаешь ко всякого рода артистическим выходкам.
– В котором часу он ушел?
– Ну, это было в середине ужина, так что, вероятно, около десяти.
– Он жаловался вам на плохое самочувствие?
– Отнюдь. Он говорил о романе, о разбивке на главы – это практически единственная тема, которая его волнует, – и вдруг замер, как будто увидел что-то через мое плечо. Я оглянулся, но там ничего не было.
– Вы ему что-нибудь сказали? Что-нибудь, что могло быть неправильно истолковано?
– Кажется, мы говорили о… – Тут издатель на мгновение задумался. – Точно! Я рассказывал ему о новой теленаборной машине, которую мы установили в цеху. – Не обращая внимания на пустой взгляд Флинта, он продолжил: – Это чертовски хорошая вещь, она поможет нам, если мы когда-нибудь решим заняться выпуском книг в мягкой обложке. Но, конечно, Клода нельзя назвать поклонником «популярной издательской деятельности». Именно об этом мы и говорили. Это не был жаркий спор или что-то в этом роде, просто вполне вежливая дискуссия. Клод пытался убедить меня, что книги в мягкой обложке – просто дешевая подделка под настоящие. Они могут обмануть необразованных людей, но ценители всегда отличат настоящего Клода Уивера от фальшивок.