Разрушенная любовь (ЛП)

— Ты понимаешь, Джеймерсон? — доктор сжала свой планшет, склонив голову набок.
Я кивнула, не доверяя себе говорить.
Она приняла мой ответ и взглянула на моих родителей.
— Мистер и миссис Холлоуэй, я хотела бы поговорить с вами о том, чтобы найти для Джеймерсон кого-то, с кем можно поговорить, — она жестом пригласила их следовать за ней в коридор.
— Мы скоро вернемся, детка, — папа провел рукой по моей голове и поцеловал в макушку. Мама обняла меня, заставив вздрогнуть от боли. Затем они оба последовали за доктором.
Я сидела в комнате с розово-желтыми шариками и цветами, выглядя такой же милой девочкой, какой всегда была. Внутри я кричала и рыдала от агонии и ярости, желая разорвать каждую красивую открытку пополам, разбить вазы об стену и растоптать каждый шарик.
Внутри меня все было разрушено.
И наполнялось темнотой.
***
— Давай, Джейм. Еще пару шагов, — подбадривала меня медсестра Шелли. За эту неделю чувствительность в ногах вернулась. Вместе с болью.
Медсестры начали заниматься со мной каждый день, наращивая мышцы и гибкость. Агония захлестывала мои чувства, и меня даже несколько раз рвало, когда боль становилась невыносимой. Мышцы вдоль спины были постоянно напряжены, прожигая каждый нерв, словно его скручивали в огне. Все тело горело. Ныло. И сводило судорогой. К концу второй недели я снова встала на ноги. Едва. Но это все равно было быстрее, чем ожидала мой лечащий врач.
Костяшки моих пальцев побелели, когда я вцепилась в спинку инвалидного кресла. Договор был такой: я должна дойти до фонтанчика в конце коридора, выпить воды, а потом медсестра отвезет меня обратно. Истощение, боль и усилия, необходимые для того, чтобы пройти по коридору, угнетали. Еще совсем недавно я могла бы сделать сальто назад и даже не запыхаться.
Но я шла. И была жива.
— Еще немного.
— Шелли, ты это уже говорила несколько шагов назад, — прорычала я сквозь стиснутые зубы. Пот струйкой стекал по моей щеке. Обе мои ноги и руки дрожали от напряжения.
— И я буду повторять это до тех пор, пока ты не доберешься до фонтанчика с водой.
Я пристально посмотрела на нее.
Она улыбнулась, наслаждаясь тем, что мучает меня. Мне нравилась Шелли. Она была дерзкой и честной. Она не приукрашивала вещи, что было освежающе, но в тоже время она была заботливой, не становясь при этом навязчивой. Мои родители балансировали на грани удушения своим постоянным присутствием, чрезмерным энтузиазмом и приторно вдохновляющими призывами выздороветь.
Иногда мой отец превращался в тренера, готовящего меня к большому матчу, а мама изо всех сил старалась притвориться, что все в порядке, перебарщивая с позитивным мышлением. Она хотела нарисовать мне картину совершенства, словно настоящий маркетолог.
Я полностью понимала их мотивы, но просто хотела, чтобы все были честными, говорили, что они на самом деле чувствуют. В моей семье мы друг друга дразнили и любили, но так много оставалось невысказанным. Раньше это меня не беспокоило. Может быть, я раньше просто не замечала, как много мы скрывали.
— Держу пари, ты хочешь пить, — поддразнила Шелли, идя задом перед инвалидным креслом. Ее яркие медицинские штаны резали мне глаза. — Прохладная, освежающая вода прекрасно прошла бы по твоему пересохшему горлу.
— Вообще-то, я бы предпочла, чтобы фонтанчик был наполнен морфином, — проворчала я.
Она нахмурилась.
— Ты же знаешь, что тебя постепенно отучают от него. Не хотелось бы, чтобы ты ко всему прочему стала зависимой1.
— Ты заставляешь меня захотеть стать зависимой.
— Ого, кто-то сегодня дерзкий, — ее бровь изогнулась вверх. Когда она это сказала, то я поняла, что дело не только в сегодняшнем дне. Именно так я себя чувствовала и думала большую часть времени.
Я протащила инвалидное кресло еще пару футов шагами зомби. Может, я и не была мертва, но и живой себя не чувствовала.
— Хорошо, на этот раз действительно осталось всего несколько шагов, — она постучала по фонтанчику.
Мои зубы застучали друг о друга, а шея сзади промокла. Халат на моей коже казался скорее тяжелой шерстяной курткой, чем хлопковым.
 
— Ваша награда, мисс Холлоуэй, — театрально указала Шелли на фонтанчик, словно ведущая игрового шоу.
— Ух ты, и все это для меня? — я, шаркая, подошла к крану и сделала глоток прохладной воды.
Наслаждаясь освежающей жидкостью, я услышала позади себя грохот и обернулась, чтобы взглянуть через плечо.
— Да пошел ты! — прогремел из комнаты глубокий голос, проносящийся по коридору мимо меня. — Можешь взять свое инвалидное кресло и засунуть его себе в задницу.
Страх сковал мое тело. Я выпрямилась, глядя в открытый дверной проем. Мои глаза остановились на нем, сидящем на краю больничной койки.
Его лицо. Его голос. Перед глазами все поплыло, когда горе сдавило мне горло.
— Воу! — Шелли схватила меня, прежде чем я упала. Это движение привлекло внимание кричавшего. Его голова дернулась вверх, и знакомые голубые глаза встретились с моими. Шелли поставила инвалидное кресло рядом со мной, но мой взгляд не отрывался от него.
Боль пронзила все мое тело, когда я рухнула в инвалидное кресло. Это было похоже на то, как будто я вижу привидение. Но я знала, что это не так.
Хантер.
Шелли развернула кресло, направляя меня обратно в мою комнату, и покатила вперед. Взгляд Хантера не отрывался от меня, и он вскочил на ноги, сжимая рукой поручень кровати. Он выглядел худее, чем я помнила, — бледный, уставший и хрупкий. Эти слова никогда не приходили на ум, когда звучало его имя: Хантер Харрис.
Его высокий, здоровенный медбрат бросился к нему.
— Что ты делаешь? Ты еще не можешь полноценно ходить, чувак. Лишь маленькими шагами.
Шелли провезла кресло мимо дверного проема, скрыв меня из виду. Я неотрывно смотрела на дверь, пока его пронзительный взгляд не исчез. Увидеть этого парня было все равно, что пережить пытку — словно кто-то вырвал мне легкие плоскогубцами. Колтон мертв. Я никогда больше не увижу любимого. Но каждый день мне предстоит видеть лицо Хантера — мучительное напоминание о моей утрате.
«Почему не Хантер?» — кричал голос в моей душе. Правда, скрытая в этой искаженной мысли, заставила меня содрогнуться. Но гнев на него и на себя за то, что я вообще могла так подумать, взял верх.
***
В течение следующих нескольких дней мы с Шелли часто совершали одно и то же путешествие. После той встречи дверь Хантера всегда была закрыта, словно он знал, что я буду проходить мимо, и не хотел меня видеть. Но сегодня она была открыта, а свет выключен.
— Где он? — спросила я.
— Кто, детка? — спросила Шелли и проследила за моим взглядом в его пустую комнату. — О, у него сегодня еще одна операция. Он был в гораздо худшем состоянии, чем ты.
Я тяжело сглотнула. Ужас заставил меня остановится, внутри возникло внезапное чувство того, что меня бросили. Меня поразила вспышка страха, что Хантер оставит меня совсем одну. Нравилось нам это или нет, мы были связаны.
— С ним все будет в порядке?
— Я надеюсь на это. Вы, ребята, молоды и уже через многое прошли, — Шелли вздохнула. — Он такой же боец, как и ты. Я верю, что он справится.
Она похлопала по инвалидному креслу, предлагая отвезти меня обратно.
— Садись, детка.
— Нет, — я замотала головой в ответ на ее жест. — Я хочу пройтись.
Сделав несколько шагов по коридору, я, побежденная и тяжело дыша, снова рухнула в инвалидное кресло.
Шелли покатила меня вперед.
— Ты не замечаешь невероятной силы, которая находится внутри тебя. Надеюсь, когда-нибудь ты ее увидишь.
***
Я поджала губы, подавляя подступившую к горлу желчь. Это был уже второй раз за день, когда я шла по коридору, и мое тело сообщало мне, что хватит. Я могла бы поклясться, что коридор стал длиннее, а расстояние до фонтанчика увеличилось.
На этот раз я была одна, без Шелли и инвалидного кресла. Мама наконец-то ушла на ночь, вернее, ее выгнали медсестры. Тихое больничное крыло перешло в “ночной” режим. Дежурили всего несколько медсестер, которые занимались экстренными случаями или особо настойчивыми любителями жать на кнопку вызова. Мое путешествие осталось бы незамеченным, если бы они не прошли мимо и не увидели меня. С моей скоростью, этот поход не сулил ничего хорошего.