Н 8 (СИ)
Разминка на поле была сплошным удовольствием — только представишь, что рядом море, так сразу и силы появляются, и прорезается второе дыхание. А на солнце смотришь, к закату клонящееся, на небо это синее, и тянет зацвести.
Был бы выходной, погрело бы солнышко наши макушки во время матча, а так — среда, и игра традиционно в шесть вечера.
В раздевалке все было сенсорным: двери разъезжались сами, кран включался, стоило поднести к нему руку, мыло изливалось на ладонь, унитаз тоже понимал, когда и сколько вылить воды. Спасибо хоть задница автоматически не подтиралась. Я быстро приспособился к умным девайсам, а Самат шипел в соседней кабинке, не соображая, как смыть. Причем шипел все громче и громче, и я написал ему: «Открой дверцу, там автоматика».
Сэм открыл, донесся свист опорожняющегося бачка, потом обернулся, распахнул и захлопнул дверь, ничего не понял и насупился.
Напротив одной лавки было огромное ростовое зеркало, и я сел к нему спиной. Вообще, любые отражающие поверхности неприятных ощущений не вызывали, меня корежило именно на зеркала, причем чем толще рама, тем больше корежило. Но достаточно было залепить зеркало фольгой, которая выполняла ту же функцию, или зеркальным полиэстеролом, как страх уходил. Так я поступил со своей машиной.
А когда попадались такие зеркала, как здесь, я замечал их издали и просто отводил взгляд. О фобии моей знала разве что Дарина, парням я не говорил.
Подождав, пока мы рассядемся на лавках, Димидко осмотрел нас, задержав взгляд на каждом, будто бы в душу заглядывая и читая мысли, кивнул.
— Вижу, что вы настроены серьезно, а не как в прошлый раз.
Я тоже окинул взглядом команду: все собраны, немного взвинчены. Понятное дело — мандраж.
Сан Саныч сразу зарядил:
— Играем в технику. Впереди — Видманюк и Цыба. Центр — Левашов, оборона — как обычно. Саня, ты как?
Я пожал плечами.
— Как всегда: готов к труду и обороне!
— Вот и хорошо.
За грудиной зарождалось солнце, разбрасывало лучи по рукам и ногам. Нет! Еще рано, если сразу включить талант, могу к концу второго тайма сдохнуть, попытаюсь обойтись собственными силами, а способности подключу в середине игры, как Микроб всегда делает.
— Кто выйдет во втором тайме, игра покажет. — Сан Саныч посмотрел на Сэма, который не ерзал и не вертелся, а был предельно собран. — Раз все готовы — в поле!
Мы поднялись одновременно, словно невидимый манипулятор дернул за нити. Видманюк протянул кулак, все сделали так же, соприкоснулись ими — получилась этакая ромашка — и направились играть. Не потрусили, не поплелись — мы шагали уверенно, всем своим видом показывая, что «титаны» — готовы!
На трибунах колыхалась человеческая масса; выла и рукоплескала, когда объявляли состав наших соперников, свистела на нас, но чувствовалось, что без злой ярости и желания убивать, как было в Киеве. Ни одного свободного места не наблюдалось, и это понятно: город-миллионник выбрался к морю на променад, а заодно решил поболеть за своих.
В общем, чувствовалось, что приехали мы на серьезную официалку. И нас хотели поиметь. А вот хрен вам, хоть вы люди и хорошие!
Мы с соперниками пожали друг другу руку, перешучиваясь и улыбаясь. Ощущалась какая-то легкость, и крылья расправлялись за спиной.
Я встал на ворота, превратился в органы чувств. Прозвучал свисток, и наши рванули вперед. Сосредоточившись, я вставал на цыпочки, перемещался вправо-влево, чтобы следить, как оно там вообще. А оно там было не очень, что становилось понятно и по радостному ору трибун.
Выдержав первый навал, черноморцы спокойно взяли мяч и прижали наших к воротам. Что интересно — одесситы как бы чувствовали друг друга. Порой казалось, что они все поголовно телепаты. Это, конечно, не так, просто отлично сыгранная команда, у них даже пасы пяточкой проходили! Вот — хоба! И прошло!
С другой стороны — пока ничего сверхсложного. Чувствовал я себя спокойно и уверенно, выходя на дальние удары и на перепасы. Вот и снова мне скинули… И еще. И опять. Получается, я уже как полевой игрок, что ли? Или как это понимать?
В общем, выходило так, что в вязкой игре в центре поля наши все больше и больше проигрывали, и все чаще и чаще отправляли мяч назад, мне. Левашов, чувствуя ответственность, бесился, но сделать ничего не мог. А чем больше бесился, тем чаще ошибался.
Получив мяч, я растасовывал — то ли налево кинуть, то ли направо, то ли поиграться с черноморским нападающим, пофинтить, обыграть под гул трибун… Ну, это опасно, хотя и прикольно.
«Болотный» по ощущениям, тяжелый и муторный первый тайм медленно подходил к концу. А опасности не было ни у их ворот, ни у наших.
И вдруг…
Да, пакость всегда внезапна. Потеря мяча нашими, обрез. Полкоманды осталась на чужой половине поля, трое в одного понеслись, гулко стуча по мячу, передавая слева направо…
Вот теперь опасно! Я выскочил вперед, сосредоточился, пытаясь предугадать удар. Стоять в рамке на линии при таком преимуществе — дело бесполезное. Ну?
Ну⁈
Крики на трибунах слились в однотонный рев.
Нападающий бить не стал, передал налево. Я сместился туда. Но и краек не бил, они знали, что я — крутой вратарь, и любой предсказуемый мяч возьму, потому пытались меня обмануть. Краек резко прострелил направо, я тоже сместился, думая, что это дальний пас. Но тут вперед рванул нападала, что вроде как уже отбегавший назад. Тюк — и в ворота. А я — с другой стороны, у другой штанги, куда сместился, ожидая удара справа. Хотя и понимал, что бесполезно прыгать, а нарушать поздно, я все равно сиганул рыбкой. Всех с детской школы учат: мяч летит быстрее, чем ты бежишь.
Гол.
Валяясь на траве, я смотрел, как скачет от счастья нападала, забивший гол, пасть разинул так, что мяч пролетит. Я представил, как он будет хвастаться знакомым, что самому Нерушимому забил, и зло взяло. Одесситы его облепили и тоже давай скакать, а потом, чтобы потешить публику, они стали перепрыгивать друг через друга.
Блин. Собаки вы сутулые!
— Где все защитники? — заорал я своим, чтобы немного стравить злость.
Круминьш возмущенно развел руками — дескать, я-то что? Я как раз-таки тут был. А вот Борода виновато потупился.
— Вы не видите, что творится? Какого хрена атаковать пошли? Чтоб ни шагу, ясно?
Думченко кивнул.
В центре поле разыграли мяч. Я глянул на табло: один-ноль. Хозяева ведут. И пока не видно никакого нашего преимущества, хотя наши из штанов выпрыгивают. Преимущество? Да мы проигрываем!
Тут пошли атаки волнами на чужие ворота и на мои. Удары издали я четко фиксировал, прижимал к себе мяч, выкидывал в поле на ногу своего… А игры как бы и не было. Команда настроилась, команда крушила. Команда на равных играла с «топами». А тут вдруг, неожиданно и как-то…
Удар! Я отбил кулаками в поле.
Добивание!
Я прыгнул, растопырившись в полете — наугад, скорее почувствовал, чем увидел опасный момент, метнулся в левый угол. И ошибся. Мяч летел низом — в центр, но врезался в мою ногу и отскочил. Я упал, выхватил взглядом Димидко, закрывшего лицо ладонями. Он еще не знал, что я отбил.
Вскочив, я заорал:
— Защита! Что за лажа! Мы тут играемся или играем?
Но ко мне никто не повернулся, потому что в центре поля за мяч развернулась нехилая борьба.
Свисток на перерыв вызвал вздох облегчения — Сан Саныч подскажет, ему ведь виднее, и сделает замены, если надо. Давно его не видел таким взвинченным. Не сдержав эмоций, он подошел ко мне, обнял, похлопал по спине. Потом отстранился и зашагал в раздевалку.
Подождав, пока все рассядутся и присосутся к бутылкам с водой, Саныч приготовился говорить, но я встал и наро-матерным языком объяснил каждому его место на поле и в списке игроков. Потом эстафету взял Димидко. Он кричал, кидался планшеткой, пальцем тыкал в проштрафившихся Думченко и Бороду.
А потом вдруг успокоился, извинился, но сказал, что — замена. И не потому, что плохо играли, а потому что — так надо! Наверное, он так резко включил заднюю, потому что сам сделал неправильную расстановку с начала.