Долгая дорога к дому (СИ)

— Возьми его себе, — предложил Элари. — Похоже, ты куда лучше разбираешься в таких вещах.
— Это твой трофей, — удивился Анмай. — Тебе и владеть. Ты не представляешь, как много ты мне уже дал. Это тело, друга и свободу. Больше я ни о чем и не мечтал. Спасибо, — он порывисто обнял Элари. Тот лишь пискнул в его объятиях — файа был гораздо сильнее его и явно не сдерживал свои чувства. — У тебя сердце бьется, как испуганный зверек, — вдруг тихо сказал Анмай и отпустил полузадушенного юношу. — Садись.
Они сели на ещё теплый камень друг против друга. Первые лучи восходящего солнца уже окрасили одевшуюся снежной белизной шапку чудовищного гриба и он стал похож на покрытое снегом невероятное дерево. Это была картина из сна и Элари больше всего боялся проснуться и понять, что этот до жути реальный сон закончился.
— Во время слияния ты весь был у меня вот здесь, — файа протянул красивую смуглую ладонь. — Теперь, освободившись, я многое забыл — правду говоря, сейчас во мне не больше тысячной доли того Анмая, каким я был в машине. Разум, память — всё это пропало. Но я всё же помню… я видел тебя изнутри. В нашем языке для таких, как ты, есть слово "марьют" — живая драгоценность. Именно таких Ньярлат убивал, чтобы заставить меня служить ему. Он был глуп — он убивал сотни, чтобы заставить меня убивать миллионы. Я не мог. Просто не мог.
— Как тебе там было? — спросил Элари. — Как… ну, как ты там себя чувствовал?
— В машине? Частично я был ей, но это не объяснить словами. А частично — так же, как здесь. Это была иллюзия, но очень правдоподобная. Только… если знаешь, что всё вокруг тебя ненастоящее — даже самое приятное становится мерзким и злит. А если бы я не знал, то мне очень бы там понравилось, — Анмай улыбнулся.
— А ты мог бы… помочь всем нам? — спросил Элари. — Когда я… когда мы были вместе в машине? Мог бы?
— Нет. И теперь нет смысла говорить об этом, — он показал на клубящийся гриб. — Я постараюсь помочь тебе и моему народу, но теперь я могу не очень много.
— Ты много знаешь, — глаза Элари возбужденно блестели. — Тебе пять тысяч лет. Ты должен знать всё — что там, за горами Безумия, откуда взялись сурами…
— О, я знаю — этого-то я не забыл. Но не скажу. Прости. Я не хочу причинять тебе вреда, — а такие вещи знать вредно. Кстати, не только тебе.
— Но ты же сказал, что ты мой друг!
— Да. Но ты ещё мальчишка, Элари, и впечатлительный мальчишка. Потом, когда ты станешь старше, ты поймешь меня. А пока… извини.
— А тебе не кажется, что мерзко, когда один из товарищей скрывает что-то от другого, говоря, что он до этого не дорос? Тебя это выставляет самовлюбленным болваном, меня унижает.
Анмай слабо улыбнулся.
— Кажется. Но я привык делать то, что должен, а не то, что хочу.
— Но о себе-то ты рассказать можешь? Откуда ты?
— Из мира, которого давно не существует — но это долгая история, Элари, а времени у нас совсем не много.
— Ладно. Не только ты такой терпеливый. Но всё же — почему ты убил тех файа в Унхорге? Ведь не все же они были… такими, как Ньярлат и его… его подруга?
— Не все. Но многие… большинство… нет смысла обсуждать прошлое. Видишь ли… они предали свой народ. Раньше мы не были такими. Даже в этом мире. Если хочешь, я расскажу тебе одну историю. Давно, когда мой народ ещё не знал машин, один могущественный государь — а он был великим завоевателем, — решил напасть на наши земли. Огромная армия выступила в поход. Всё предвещало победу. Но, когда до земель файа оставался всего один день пути, солдаты поймали мальчишку-файа, разведчика. Его привели к государю, но он не сказал ничего, лишь назвал свое имя — Анмай… у нас это обычное имя, ведь все мы широкоглазые. Тот велел подвергнуть мальчишку пытке — страшной пытке — но он не издал больше ни звука. Гнев владыки подстегнул рвение палачей и истерзанный мальчик умер в их руках… не издав ни единого стона. В тот же день он повернул свою непобедимую армию назад, — потому, что теперь в его войске все знали, кто такие файа. Такими мы были — а кем стали теперь?
 
— Но это ведь просто сказка, — удивился Элари.
Анмай долго молча смотрел на него и вдруг тихо сказал:
— Нет, не сказка.
  
21.
 
Какое-то время они молча сидели на склоне, не глядя друг на друга. Потом красные лучи восходящего солнца легли параллельно равнине и остекленевшие откосы скал вспыхнули мириадами злобных багровых глаз. Здесь склон осыпи был узок и сплошь засыпан черным щебнем. Дальше долина расширялась. Прямо позади них высилась огромная зазубренная стена. Вокруг в неподвижном молчании громоздились другие гребни и стены — все чистого черного цвета, будто вырезанное из полированного гагата, с непостижимой резкостью выступая на ярко-синем утреннем небе. Ниже пологие склоны и днища ущелий покрывал абсолютно черный щебень. Его сплошной панцирь был здесь столь плотным и блестящим, что казался рябью на бездонно глубокой воде.
Глядя на всё это, Элари замер, словно завороженный. Удивительно чистое небо бросало яркий свет на обнаженные остроребристые скалы, покрытые черной, блестящей корой. Как будто облитые смолой, они блестели в лучах солнца тысячами черных зеркал. Отражавшийся от них свет жемчужной дымкой окутывал далекие вершины. Снизу горы обрамляли тускло-черные оплывы осыпей. Никаких признаков жизни, даже сгоревшей растительности не осталось вокруг.
Не слушая возражений Анмая, Элари подошел к ровному, словно витрина, срезу одного из утесов — в утреннем солнце он сиял алым, как исполинский гранат в чугунной оправе. Блестящая, с красными бликами поверхность казалась совершенно прозрачной, окном в затвердевшую пустоту. Казалось, она уходила бесконечно далеко в глубь каменного массива, а отражение юноши выступало вперед четким, бестелесным призраком.
Несколько минут Элари стоял, забывшись, перед призрачной дверью внутрь скал. Она вела, казалось, не только в глубину горных масс, но и в бездны прошедших времен невообразимой длительности. Затаив дыхание, будто заглянув в запретное, он представлял себе людей, живших шестьдесят или сто миллионов лет назад — хотя и понимал, что такого не могло быть. Тем не менее, ему грезились странные города, скрытые под покровом вечной ночи, огромные черные дома, словно бы сросшиеся друг с другом, туманные каменные улицы, освещенные кроваво-красными фонарями, смутные фигуры в черных свободных одеждах — фигуры, которые, быть может, вовсе не были людьми — и только крепкая рука файа, встряхнувшая его за плечо, вывела юношу из этого оцепенелого созерцания. Он яростно помотал головой и отошел в сторону, ощущая в то же время странную потребность обернуться. Ему очень хотелось узнать, какие видения явились бы ему до мига, когда на этом горном зеркале погаснет последний солнечный блик — хотя и понимал, что лучше не знать этого.
Небо начало хмуриться. Над их головами поплыли огромные, серо-буро-малиновые тучи. Одна из них закрыла восходящее солнце и сверкающая чернота вокруг исчезла. Щебень и склоны ближних гор стали темно-фиолетовыми, острые зубцы за ними — светло-лиловыми, гигантская тень погрузила даль в темно-серую пелену и только впереди остался небольшой просвет. От этого серебряного небесного озера, в котором парили палевые облака, на поле щебня легла блестящая дорожка — они словно оказались на дне зловещей фиолетовой бездны и только впереди и вверху было окно в светлый сияющий мир. Это столь точно отражало внутреннее состояние юноши, что у него защемило в груди.
— Я хочу вернуться в Лангпари, — тихо сказал он. — Ты поможешь мне?
— Конечно, — так же тихо ответил Анмай. — Всё равно, нам больше некуда идти.
  
22.
 
Они стремительно мчались над пустыней в свете наступающего дня. Внизу по-прежнему тянулись бесконечные поля черного щебня. Отдельные группы больших угловатых камней сверкали среди него в низком солнце почти ослепительно, как полированный металл, и это сияние черных предметов, столь характерное для Темраук, было поистине странным. Потом хмурые тучи всплыли над черными пирамидами гор, засвистел ледяной ветер. Они обогнули продолговатую черную скалу, гребнистую, как спина чудовища, и помчались на юг под вихрем внезапно налетевшего снега. Всё вокруг стало вызывающе мрачным и темным. Густой черный цвет гор ещё больше усиливал ощущение одиночества и угрюмости — но всего через несколько минут шквал утих и на безоблачном небе вновь засияло солнце.