Такое короткое лето

Канунников потрепал ее по голове, вытащил лодку на песок и пошел домой. Наталья уже давно ждала его. Печь была истоплена, на плите, прикрытый деревянной крышкой стоял чугунок с похлебкой.
— Есть, поди, хочешь? — спросила она и стала накрывать на стол.
Налила в чашку похлебки, нарезала хлеб. Подождала, пока за стол сядет Евдоким, сама села на другую скамейку напротив. Ей не терпелось узнать, что сказал Евдокиму Зиновьев, но она решила подождать, пока он не расскажет об этом сам. Однако тот словно не замечал ее нетерпения. Неторопливо отламывал от ломтя хлеба небольшие кусочки, не спеша пережевывал их. Наконец, не вытерпев, она спросила:
— Ну и что тебе там сказали?
Евдоким поднял голову, долго и молчаливо смотрел на нее, потом ответил:
— Ничего хорошего. Рыбалка Зиновьеву не нужна, он севом занят. Молотобойцем в кузню предложил.
— И что ты ответил? — Наталья нетерпеливо подалась вперед.
— Сказал, что подумаю, — соврал Евдоким.
— А, может, нам уехать отсюда? В Олениху вернулись бы, там все же свои.
Евдоким опустил голову. Перед глазами снова встала Олениха, большое красивое село с белокаменной церковью на взгорке, от которой открывался вид на реку и на поля, начинавшиеся сразу за лугами. Вся жизнь прошла около нее. В эту церковь маленьким мальчиком ходил он по праздникам с матерью. Около этой церкви высмотрел в кругу девчат Наталью и впервые ощутил, как сладостно замирает сердце от девичьего взгляда. Сколько вечеров ходил он, вздыхая, около нее, пока она не разрешила проводить ее до дому. Ах, Олениха, Олениха!
Конечно, жить там интересней, чем здесь. Но как изменилась ты с тех пор, когда началась коллективизация. Сейчас это уже другое село, живущее по другим законам. Вернуться туда — значит признать полное поражение свободной жизни. А у Евдокима в самой глубине души еще теплилась маленькая надежда на ее возможность. На то, что все еще может вернуться к старому.
— Нет, мать, в Олениху нам путь заказан, — с тихим вздохом сказал Евдоким. — Поживем здесь, посмотрим, что выйдет.
Спать легли каждый со своей думой. Евдоким долго не мог сомкнуть глаз. Смотрел в потолок, ворочался. Вспоминал прежнюю налаженную жизнь и все искал, кому она не дала покоя. Наталье тоже не спалось. В течение ночи несколько раз плакал сын, и она вставала к нему. Сон пришел только перед утром.
7
Проснулись они от собачьего лая. Было уже светло. За окном широко, вполнеба, светилась заря. Евдоким встал с постели, подошел к окну. Собака с рычанием металась по берегу, то отступая, то бросаясь вперед. Очевидно кто-то чужой ходил около лодки. Единственным своим здесь мог быть Спиридон, но он вместе с колхозом готовился к посевной. Евдоким начал натягивать штаны, чтобы сходить к реке, узнать в чем дело. В это время на берегу показался человек. Он сразу узнал в нем Гошку Гнедых. Тот держал в руке весло и не спускал глаз с собаки.
— Гошка приехал, — сказал Евдоким, не отрывая взгляда от окна. Наталья тут же торопливо соскочила с кровати. — Сюда идет. Встречать придется.
— Убьет он тебя, — испуганно прошептала Наталья. — Тогда не убил, сейчас убьет.
— Ты про тогдашнее молчи, — сказал Евдоким. — Может, и не он стрелял. Свидетелей нету.
Он отошел от окна, достал с печки берданку, вставил в нее патрон и положил у стенки с краю постели под одеяло. Проснулся и заплакал сын. Растрепанная Наталья взяла его на руки, стала качать. Евдоким отошел от кровати, выглянул в окно. Рядом с Гошкой появился еще один человек. Отбиваясь от наседавшей собаки, они направились к дому.
— Накинь на себя что-нибудь, — бросил жене Евдоким. — Гостей встречать надо, а то подумают, что боюсь.
Он вышел на крыльцо. Собака, почувствовав подмогу, еще яростнее набросилась на незнакомцев. Евдоким прикрикнул на нее и она, рыча и скаля зубы, остановилась у крыльца.
— Ну и кобеля же ты завел, — сказал Гошка вместо приветствия. — Подержал бы хоть, а то в дом не пустит.
Канунников спустился с крыльца, взял собаку за загривок и после паузы произнес:
 
— Проходите.
Гошка, а вслед за ним и его приятель прошмыгнули в открытую дверь. Гнедых сразу же увидел Наталью. Он остановился у порога и окинул ее долгим внимательным взглядом. Она сильно изменилась, став еще красивее, и это удивило его. Потом тихим, немного дрогнувшим голосом произнес:
— Здравствуй, Наташа. Дите уже у вас. Сын, дочь?
— Сын, — сказала она и отодвинулась от кровати, к которой подошел Гошка.
— Мы с Евдокимом в Усть-Чалыше встречались. Узнал, что вы тут живете, решил заехать. Вторые сутки гребем с Федором без отдыха.
Наталья посмотрела на Гошкиного приятеля. Он был старше Гнедых, под глазами у него резко обозначились мешки, лоб пересекли глубокие морщины. На заросших давно не бритых щеках пробилась седина, глаза от бессонницы покраснели.
— Отдохнуть пустите? — спросил Гошка, переводя взгляд с Натальи на Евдокима.
— Чего спрашивать-то, когда уже в доме? — ответила Наталья.
Евдоким внимательно наблюдал за непрошеными гостями. Тон разговора, манера поведения не выдавали в них никаких дурных замыслов. Так, во всяком случае, казалось на первый взгляд. На чалышский берег их занес случайный ветер или, скорее всего, темные дела. Не ради же прогулки они пластались на веслах всю ночь. Но о своих делах они ему все равно не расскажут. Евдоким сходил за дровами и растопил печь. Федор постоял около нее, погрел над плитой руки, затем подмигнул Гошке. Тот попросил Канунникова проводить его до лодки.
— Сходи сам, кобеля я подержу, — сказал Евдоким, которому не хотелось оставлять Наталью один на один с незнакомцем.
Гошка сходил на берег и принес бутылку водки. Пить с Гнедых не входило в намерения Евдокима, но по закону гостеприимства пришлось ставить закуску. Он положил на стол малосольных ельцов и вяленого язя. Наталья вылила из чугунка в чашку вчерашний разогретый суп. Гости жадно глядели на еду. Гошка даже сглотнул слюну. Федор взял у него из рук бутылку, разлил водку по кружкам.
— За встречу, — произнес Гошка и, не чокаясь, выпил водку залпом. — А ты чего не пьешь? — мотнув головой, обратился он к Евдокиму. — Иль не рад?
Канунников не спеша очистил ельца, положил его на стол и только после этого выпил, чтобы не вызывать у гостей подозрения. Федор с Гошкой, торопливо работая ложками, ели похлебку.
— Так и живешь бобылем? — спросила Наталья, покачивая на руках сына.
— Вот уляжется немного смута, женюсь, — ответил Гнедых и было непонятно, говорит он это всерьез или шутит.
— Так ведь улеглась вроде. Война кончилась.
— Что же вы тогда сюда забрались? — повернулся на скамейке Гошка.
— Мы для антиресу. — Наталья попыталась улыбнуться, но вместо этого у нее на лице появилась кислая гримаса.
— Федотовы, Князевы, Бурлаковы, Харины — да разве всех перечислишь, кто побросал свои дома и для антиресу подался из своей деревни невесть куда, — произнес Гошка.
Всех, кого он назвал, хорошо знала Наталья. Это были крестьяне, имевшие хорошие дворы и кое-что на подворье. С дочкой Князева, Татьяной, они были подругами. Неужели и они оставили родное село?
— Куда же они разъехались-то? — спросила Наталья.
— Поспали бы мы сейчас, — перевел разговор на другую тему Гошка. — Без отдыха до Усть-Чалыша не доплыть.
Евдоким обратил внимание, как зыркнул на него Федор, и понял, что Гошка сболтнул лишнее. Наталья, которой вдруг стало жаль Гошку, положив на кровать сына, сняла со стены одежонку, постелила гостям на полу у самой печки. Они тут же направились к постели.
— Народу у тебя много бывает? — спросил Канунникова Федор, разматывая портянки.
— Кто сюда поедет? — пожал плечами Евдоким.
— Ну вот мы же приехали, — сказал Федор и стал устраиваться на постели. Гошка уже лежал у печки с закрытыми глазами.
— За целый год первый раз навестили, — ответил Евдоким. — Когда появитесь еще?