Такое короткое лето

Я молча кивнул.
— Не говори мне о нем. Скажешь, когда вернемся в Москву. Хорошо?
— Хорошо, — ответил я.
Утром за завтраком не оказалось Марека с Фаркашем. Они появились с двумя огромными карпами в руках, когда мы уже допивали кофе. Как выяснилось, Марек еще с вечера договорился о рыбалке с поваром и тот дал ему свою удочку. На пруд они с Фаркашем отправились на рассвете и просидели там не зря. Карпы отливали крупной, величиной с полтинник, золотистой чешуей, каждый из них весил не менее двух килограммов. Марек чувствовал себя героем. Официант тут же принес ему кофе, но он попросил еще фужер вина. Выпив вино, Марек пододвинулся ко мне и сказал:
— Прости, Иван, я вчера был не совсем галантным.
— Я этого не заметил, — сказал я.
— Ты настоящий джентльмен, — произнес Марек, поцеловал руку Маше и отодвинулся на свое место.
После завтрака деловые партнеры Поспишила попрощались с нами и уехали. Марек с Фаркашем пошли на кухню выведать у повара кое-какие кулинарные секреты. За столом остались мы с Машей и Поспишил со Зденкой и двумя чешскими писателями. Я понял, что это было не случайно.
— Как вы относитесь к переменам в своей стране? — спросил меня Поспишил.
— Они сделали нашу жизнь хуже, — сказал я.
— Почему? — Поспишил внимательно посмотрел на меня.
— Мы перестали быть единым народом.
— Вы имеете в виду распад государства?
— И это тоже. Я не хочу говорить о мусульманских республиках, но то, что славяне, общей матерью которых была киевская Русь, разделились на три отдельных государства, очень плохо. Миллионы русских оказались во враждебной среде в Казахстане и Прибалтике.
— Я не могу понять русских. Никто не будет отрицать, что вы являетесь великим народом. Но у вас все время ощущение тревоги. В книгах, философских статьях, даже в музыке. Возьмите, например, Шостаковича. Откуда эта тревога? И почему русские писатели все время описывают мятущуюся душу?
— Человек всегда борется со злом, которое постоянно стремится проникнуть в его сердце, — сказал я. — Мы много размышляем об этом, поэтому и кажется русская душа такой мятущейся. А что касается тревоги, ее тоже можно понять. Мы тысячу лет живем во враждебном окружении. У нас самая большая территория, самый суровый климат. На наши богатства постоянно зарятся другие.
— А зачем вам такая большая территория? — Поспишил даже улыбнулся. — Чем меньше страна, тем легче в ней навести порядок.
— Бедуины живут в песчаной пустыне, — сказал я. — Пустыня сформировала их мировоззрение, характер, нравы и обычаи. Пересели их сейчас на Лазурный берег и они станут самым несчастным народом. Все, чему они учились веками, окажется ненужным. Они потеряют самих себя. То же самое и с русскими. Нас, как нацию, сформировали пространство и климат. Лиши нас этого и мы перестанем существовать. Но тут есть и другая проблема. У вас большая квартира? — спросил я.
— Я живу в вилле, — сказал Поспишил, насторожившись.
— А если вашу семью переселить в комнату в общежитии? Вы будете стремиться к тому, чтобы вернуть свою виллу? Тем более, если она досталась вам по наследству от отца и деда?
— Конечно, — ответил Поспишил. — Это совершенно естественно для каждого человека.
— Территория для нас все равно, что для вас ваша вилла. Нам не надо чужого. Но свое мы отстаивать будем до тех пор, пока существуем.
— Может быть поэтому через всю русскую литературу проходит трагическая тема, — сказал Поспишил, немного задумавшись. — В вашей книге, кстати, тоже есть ощущение все время надвигающейся беды.
— Я писал так, как чувствовал, — сказал я.
— А что стало с вашим книгоиздательством? Ведь Россия была самой читающей страной мира. — Поспишил перевел разговор на другую тему.
— Все местные издательства умерли, — сказал я. — Как живут центральные, я не знаю. Сейчас в Москве возникли новые издательства. Но они печатают в основном детективы и полупорнографическую литературу.
— И народ читает это? — Поспишил посмотрел на меня с нескрываемым удивлением.
— Определенная часть общества, да, — сказал я. — У другой части на покупку книг нет денег. Но даже если бы они были, наладить книгоиздание в прежних размерах очень трудно. Для этого надо восстановить оптовый книжный рынок. Он тоже разрушен.
 
— Нам надо создавать этот рынок вместе, — заметил Поспишил. — На Западе художественную литературу читают мало. Там делают деньги на сенсациях. Таких, например, как мемуары Моники Левински о сексуальных отношениях с президентом США Билом Клинтоном. Но это ведет лишь к падению культурного уровня людей и разрушению морали. Не хотите выпить вина или пива?
Поспишил перевел взгляд с меня на Машу. Она отрицательно качнула головой. Я понял, что деловой разговор закончился.
Мы вышли наружу. Солнечные лучи, похожие на серебряные стрелы, пронизывая лес на склоне горы, отражались в зеркале пруда. Его поверхность блестела, словно разлившееся масло. Карпы, закончив утреннюю трапезу, отдыхали в глубине.
Недалеко от мельницы росла высокая старая яблоня, увешанная начинающими желтеть плодами. На ее вершине, задрав голову, пел черный дрозд. Его песня была красивой и мелодичной. Солнечные лучи отражались на его маленькой черной головке, придавая перьям сизоватый оттенок и делая их блестящими. Потом дрозд то ли закончил песню, то ли посчитал нас недостойными слушателями, вспорхнул с яблони и скрылся в лесу. Мы подошли к пруду, постояли у скалы, наблюдая за водой. С берега она не казалась такой таинственной. Пруд жил своей обычной жизнью. Над его поверхностью летали стрекозы. По самой воде, стремительно передвигаясь, отмерял шаги жучок-водомер. У небольшого островка камыша качнулось несколько камышинок. По всей видимости, их задел отдыхающий там карп. Он благодарил судьбу за то, что не попался на крючок Марека Томашевского.
Когда мы собрались к обеду, официант поставил на стол большую фарфоровую суповницу, из-под крышки которой торчала ручка поварешки. Ласло Фаркаш с заговорщическим видом посмотрел на меня и встал с места. Открыл суповницу, протянул руку к моей тарелке, налил в нее две поварешки красной густой жидкости, в которой плавали какие-то кусочки, и торжественно произнес:
— Халасли.
При этом на его лице просияла царственная улыбка. Я понял, что все время до обеда он проколдовал на кухне над двумя карпами с единственным намерением поразить меня своим кулинарным искусством. Я подождал, пока он разольет магическое блюдо остальным, зачерпнул из тарелки полную ложку красной жидкости и втянул ее в себя. Дальше произошло совершенно неожиданное. Я почувствовал, как полость рта и пищевод охватило пламя. Жидкость почти целиком состояла из жгучего красного перца. Она даже при самой большой фантазии не напоминала уху. Выпучив от нестерпимого жжения глаза и протянув руки над столом, я попытался попросить воды, но из-за того, что перехватило дыхание, не мог произнести ни слова. Единственный, кто догадался о том, что произошло, была Маша. Она схватила со стола бутылку вина, налила полный фужер и протянула мне. Я залпом выпил вино, выдохнул и, глядя на Ласло, произнес:
— И это ты называешь ухой?
Он отхлебнул из своей тарелки одну ложку, потом другую, пожал плечами и сказал, немного нахмурившись:
— Нет, русские определенно не понимают толк в рыбе.
Все засмеялись и взялись за ложки. Марек без видимых усилий съел всю уху, изрядно запивая ее вином. Я выловил из своей тарелки лишь кусочки рыбы. Маша, чтобы не обидеть Фаркаша, отхлебнула несколько ложек.
Вечером мы вернулись в Прагу. Комната в отеле показалась мне родным домом. Маша раздвинула на окне шторы и кивнула на высящийся над Влтавой Пражский Град:
— Завтра обязательно пойдем туда.
— Да, — сказал я, думая о том, как бы побыстрее лечь в постель. От усталости я засыпал на ходу.
— А как называется этот храм? Я забыла.
— Храм Святого Вита, — ответил я.
— Как думаешь, в нем проходят службы?
— Думаю, что проходят, — ответил я, стягивая рубашку. — Ведь это главный храм государства.