Чертова Мельница

Сварог закивал. Не столь уж обременительный труд взамен великолепного укрытия. Плохо только, что после первой же ночи пойдут разговоры: «А у Оллана собака во дворе завелась». В такой глуши и это – интересная новость. Рано или поздно разговоры эти непременно дойдут… Ну что ж, придется рискнуть… очень уж ему повезло с этим добродушным толстяком…
Кивнув в последний раз, Сварог протянул хозяину лапу, которую тот машинально пожал, словно протянутую руку.
  
Глава XIV
 
В ученом обществе
 
Жизнь определенно приобрела некое благолепие: все относительно чего-нибудь да относительно…
Король королей Сварог Барг безмятежно распростерся возле своей нынешней резиденции – старой, но добротной конуры из потемневших досок, крытой ржавой жестью. Утреннее солнышко еще не припекало, но уже приятно грело, завтрак из первосортных колбас и ветчины оказался таким, что есть нисколечко не хотелось. Ночное дежурство выдалось не столь уж и обременительным: несколько раз и впрямь, заслышав шепотки-смешки и осторожные шаги по ту сторону забора и у ворот, приходилось, подойдя вплотную, рычать и лаять на совесть, но ближе к утру все угомонилось, должно быть, прошел слушок, что собака у Оллана вдруг да и завелась…
Прижился, можно сказать. Неизвестно, какую басню преподнес домочадцам Оллан, но приняли ее без особого удивления – а собственно, чему тут удивляться? Ну, купил по случаю батя собаку, дело нужное… Ранним утречком вышла посмотреть на Сварога «старуха» – собственно, не такая уж и старуха, ровесница Оллана, лет пятидесяти. Вид у нее, правда, был настоящей мегеры – чертовски неприятная баба. Постояла, поджав губы, глядя на Сварога так, словно собиралась потребовать подорожную и прочие удостоверяющие личность документы – но, конечно, ничего такого делать не стала, постояла-похмурилась да и ушла. Сварог слышал, как она в лавке сварливо заявила:
– Уж за два сестерция мог бы подыскать и получше… Вечно тебя, дурня, облапошат…
– Так ведь медные сестерции, не серебряные, мать, – с кротостью, должно быть, выработанной долгими годами, отозвался Оллан. – Хороший пес, верно тебе говорю. Всю ночь прогавкал. Сама видела – урона ни на грош, «марутники» как пришли, так и ушли… Что, не так?
– Ну, так… Смотри, чтобы малого не куснул…
– Да он не кусливый. Соображает, где хозяева, а где кто.
– Ладно, ладно… Положи уж чего пожрать…
Вскоре во дворе появился Оллан с большущей миской какой-то бурды, даже издали неаппетитной на вид – все кухонные остатки налицо. Подмигнув Сварогу, хозяин унес миску в свинарник, принес пустой, поставил рядом с конурой, проговорил тихо:
– Ну, я пошел лавку отпирать, а вы уж тут…
Потом выглянула прехорошенькая дочка – уму непостижимо, как у этакой мегеры… Во двор выходить не стала, с любопытством поглазела на Сварога и исчезла.
За ней появился «малой» – вихрастый и конопатый босоногий мальчишка лет двенадцати. Этот оказался посмелее сестры – подошел к конуре так, что от Сварога его отделяла лишь пара шагов. И долго разглядывал с этаким деловитым лукавством – явно замышлял, стервец, какую-нибудь проказу вроде привязанной к хвосту консервной банки. По хитрой рожице видно – вскоре что-нибудь такое да отчебучит, паршивец, нужно быть настороже…
Хорошо еще, что сорванец был уже в том возрасте, когда простой народ праздности у детей не допускает. Вскоре мальчишка появился уже в башмаках, открыл конюшню, вывел пузатую лошадку мышастой масти, умело ее запряг, распахнул ворота и поехал куда-то со двора.
– Эй, а ворота? – крикнула девушка, появляясь в двери.
Не оборачиваясь, мальчишка важно бросил:
– Сама закроешь. Не мужское это дело – ворота запирать…
И подстегнул лошаденку, пустившуюся рысцой.
– Чтоб тебя! – беззлобно воскликнула девушка. – Мужик нашелся… – покосилась на Сварога. – Эй, рыжий, ты не кусаешься?
Сварог, не двигаясь, старательно замолотил хвостом по земле. Она решилась, пробежала мимо, закрыла ворота и накинула перекладину. Возвращаясь, остановилась довольно близко, хотя вплотную подойти и не решилась. Улыбнулась во всем юном очаровании:
 
– Эй, рыжий, ты не кусаешься? А то мне по двору сновать, дел поутру куча…
«Куснул бы я тебя, конопушечка, будучи в другом обличье…» – философски подумал Сварог и вновь замолотил хвостом. Впрочем, судя по пятну у нее на шее, эта светлая мысль не ему первому пришла в голову не далее как прошедшей ночью…
Успокоившись, она принялась хлопотать: протащила тяжеленную бадейку с пойлом для свиней, насыпала зерна квохчущим курам, подоила корову, убрала какой-то мусор в углу двора. Девчонка, сразу видно, домовитая и хозяйственная. Сварог от нечего делать наблюдал за ней неотрывно.
Покончив со всем этим, подошла к конуре, присела на корточки и озабоченно уставилась на Сварога:
– Ах ты, рыжий… Мне ж еще теперь и за тобой убирать… Вот как бы тебя научить срать в одном месте?
Сварог замолотил хвостом, обуреваемый отнюдь не собачьими мыслями: ну конечно же, собачий нос великолепно ощущал запах юного здорового тела. Юбчонка подоткнута выше колен, корсаж не зашнурован, рубаха распахнута… Он как-то так невольно облизнулся.
Девушка чуть порозовела:
– Ну тебя! Как-то так уставился… – и машинально запахнула рубаху – а ведь почуяла некие флюиды, егоза…
– Илга! – громко позвал Оллан, появившись в дверях.
– Пап? – отозвалась она, не вставая с корточек.
– Что расселась? Иди быстренько помоги матери колбасы развешивать!
Голос его звучал как-то незнакомо – резкий, неприязненный даже… Едва слышно девушка пробормотала себе под нос:
– Ага, до первой стопочки мы зверем рычим… – и уже громко откликнулась: – Иду, пап!
Вскочила и убежала в дом. Тщательно – что-то очень уж тщательно – прикрыв дверь, Оллан быстрыми шагами направился к Сварогу, покряхтывая, опустился на корточки. Лицо у него было хмурое, озабоченное.
– Такое дело, господин обращенный… – сказал он тихо, очень серьезно. – Уходить вам надо, вот что… Вы уж так не смотрите, а послушайте… Вот буквально пару квадрансов назад, не успел я ставни открыть, заявился господин Гауртон, главный егерь господина Сувайна, и с ним еще двое, незнакомые, но тоже одеты, как егеря, со скрамасаксами и пистолями. Рожи у них весьма даже неприятные… И начали меня выспрашивать, не видел ли я тут собаку… по описанию в точности, как вы. И все бы еще ничего… – лавочник понизил голос до шепота, в глазах у него был натуральный страх. – Но у одного из тех, незнакомых, шнуровка на кафтане распущена, и этак вот за пазухой, – он показал на себе, – сидит какая-то крыса… ну, наподобие здоровенной крысы, только уши совершенно не крысиные, острые, и морда гораздо покороче крысиной будет… Лапами передними в кафтан вцепилась, удобно так сидит, усами пошевеливает, сама бурая, а глазки красные, и так она ими на тебя пялится, будто вот-вот заговорит… – его явственно передернуло. – Мерзость такая, сбросил бы на пол, да кочергой насмерть и пришиб… И нюхает, нюхает, носом водит, как гончак на следу… И отчего-то мне стало совершенно ясно, что совсем врать нельзя… Вот ясно стало, и все тут… Я и говорю: точно, мол, вчера под вечер, когда я уж запирать собирался, пролезла именно такая собака, как вы описываете, попыталась с прилавка круг колбасы сдернуть… Я, мол, хвать палку и на нее, а она, наглая рожа, вместо того, чтобы бегом бечь, еще на меня стоит и скалится, и взгляд у нее какой-то странный… Принялся я ее гонять по всей лавке, палкой махая, еле выгнал… Вот так, говорю, и было… А этот хренов крыс так на меня таращится… как будто вот сию минуту лапу вытянет и завизжит: «Брешешь!» Не знаю почему, но мурашки по спине… Но ничего, обошлось… Хоть и смотрели угрюмо… И говорят…
Вслед за тем Сварог выслушал пространное изложение версии со сбежавшим ненароком дорогущим гончаком, новым приобретением господина Сувайна, каковое при обнаружении следует вернуть владельцу за солидное вознаграждение. Значит, запустили все-таки в народ именно эту версию…