Хроники вечной жизни. Иезуит (СИ)

Тремя днями позже к канонику Спиноле прибежал незнакомый юноша и позвал его к умирающей. Священник вошел в небогатый, но довольно приличный дом, пожилая служанка проводила его на второй этаж и постучала.
Дверь в комнату открыл мужчина средних лет в длинном темном одеянии.
— Здравствуйте, падре, — поклонился он. — Я доктор Пести.
— Как больная?
— Очень, очень плоха. Не знаю, как вы будете ее исповедовать, она еле говорит. Проходите.
На кровати, которая занимала полкомнаты, каноник увидел красивую молодую женщину с закрытыми глазами. Лицо ее было бледно, на щеках горел болезненный румянец, грудь под тонкой полотняной рубашкой вздымалась. Спинола сочувственно покачал головой и обернулся к доктору.
— Каковы ее шансы?
— Никаких, падре. У синьоры Бернолло последняя стадия синдрома Святого Макария.
Каноник не знал такой болезни, но по тону врача понял, что женщина находится на краю могилы. Он тяжело вздохнул.
— Позвольте мне начать таинство.
Пожилая служанка, все еще стоявшая в дверях, тотчас вышла, следом за ней комнату покинул и доктор.
Священник положил на столике рядом с кроватью Библию, крест и открыл маленький пузырек с елеем. Потом сел на стоящий рядом стул и, осторожно взяв больную за руку, мягко спросил:
— Вы меня слышите, синьора?
Веки женщины дрогнули, одними губами она прошептала:
— Да.
У каноника сжалось сердце: такая молодая, красивая, ей бы жить да жить!
— Синьора Бернолло, вам необходимо исповедоваться.
Она что-то прошептала, но Спинола не расслышал. Он наклонился к ее губам, пытаясь разобрать слова, женщина вдруг обвила руками его шею, ее дыхание участилось. С силой, удивительной для умирающей, она притянула голову каноника к себе и впилась губами в его губы.
От неожиданности он и не думал сопротивляться. Плоть его восстала, тело захватили горячие волны желания, и Спинола, позабыв обо всем, ответил на поцелуй.
Короткая возня, сплетение тел… Синьора Бернолло вдруг громко застонала, и в ту же секунду дверь отворилась. Вошедшая служанка замерла и в ужасе уставилась на каноника в задранной рясе, оседлавшего ее госпожу.
Священник плохо помнил, как унес оттуда ноги. Добравшись до дома, он попытался понять, что же произошло. Как умирающая вдруг так быстро ожила? Или это была ловушка? Зачем? Да и кто от всего этого выиграл? Непонятно.
Однако на этом злоключения каноника не закончились. Через несколько дней прямо в церкви к нему подошли два сбира-инквизитора и препроводили в Службу святого следствия. Там за столом, покрытым черным бархатом, сидели два священника и инквизитор-председатель.
Спинола не отличался трусостью, но и дураком не был, а потому ясно осознавал, куда попал. Отсюда обычно никто не выходил. Теперь понятно, для чего устроили представление с «умирающей» соблазнительницей. Кому-то он, отец Спинола, помешал, и его решили устранить самым действенным способом.
Председатель гнусавым голосом зачитал обвинение. Так и есть: синьора Бернолло пожаловалась на попытку соблазнить ее во время исповеди. Хотя мало кто из священников в действительности соблюдал обет целомудрия, случаи, когда кого-то ловили за руку, тщательно расследовались и наказывались. Каноник отчетливо понимал: его обвиняют в страшном грехе, и ему никогда не доказать, что он сам оказался жертвой соблазнительницы.
Тем не менее он отказался признать свою вину и был отправлен в тюремную камеру при инквизиционном трибунале «для размышлений о бесполезности упорствовать в грехе», как выразился председатель. Спинола понимал: у него есть день-два, а затем его начнут запугивать и пытать. Похоже, пора ставить на жизни крест.
Дверь камеры открылась, и вошел молодой, на удивление красивый иезуит в сопровождении уже знакомого Спиноле инквизитора-председателя. Каноник тяжело поднялся с накиданной на полу соломы, служившей ему постелью. Уже неделю находился он здесь, каждую минуту ожидая вызова на допрос и пыток, но почему-то на этот раз святая инквизиция не спешила. Зато нервы узника за эти дни были измотаны до предела.
 
Иезуит шагнул вперед и с поклоном сказал:
— Здравствуйте, отец Спинола. Мое имя Стефанио Надьо. Генерал прислал меня уладить это досадное недоразумение.
«Генерал? Он говорит о Вителлески? А этот здесь при чем?»
Внутреннее чутье подсказало канонику, что вопросов лучше не задавать. Поэтому он лишь поклонился в знак приветствия и молча ждал продолжения.
— Поскольку вы вступили в орден Иисуса, генерал имеет полномочия сам разбирать ваше дело. Вам следовало сказать господам из святого следствия, что вы иезуит, и тогда инцидент разрешился бы сам собой.
Стефанио пристально посмотрел на каноника и со значением спросил:
— С вами все в порядке? Вы ведь понимаете, о чем я говорю?
Каноник мгновенно сообразил, что ему представляется уникальный шанс спастись. Если он сейчас подтвердит слова молодого красавца, то вступления в орден ему не избежать, но теперь оно казалось Спиноле гораздо более желанным, чем пару недель назад. Скрывая волнение, он кивнул.
— Конечно, я все понимаю. Вы совершенно правы, брат Стефанио, мне следовало раньше сказать о вступлении в орден, но я как-то выпустил это из виду.
Инквизитор прищурился, сверля его взглядом.
— Вы подтверждаете, что являетесь членом ордена Иисуса?
— Конечно, — снова кивнул каноник и обернулся к Стефанио. — Вы ведь можете показать бумаги, не правда ли?
Тот едва заметно улыбнулся.
— Уже.
— Тогда вы можете идти, — сухо сообщил инквизитор. — Надеюсь, благочестивый генерал Вителлески не оставит ваше распутство без внимания.
Вскоре Стефанио и Спинола уже ехали к зданию коллегии в карете Роберто Беллармино.
— Я могу рассчитывать на вашу искренность, синьор Надьо?
— Сделайте одолжение, отец мой.
— Это вы… то есть ваши братья-иезуиты устроили представление с исповедью?
— Каноник, — ужаснулся Стефанио, — как вы могли такое подумать! Синьор Беллармино узнал о вашем аресте и послал меня, чтобы спасти вас, только и всего.
Спинола внимательно посмотрел на молодого человека, словно желая прочесть правду в его душе. Тот ответил прямым, честным взглядом, и опасения священника развеялись.
— Я верю вам, мой друг, — проникновенно сказал каноник.
Получасом позже, проводив Спинолу к ректору, Стефанио направился к дому, который снимала труппа Федели. Он спешил передать деньги актерам, сыгравшим синьору Бернолло, ее служанку и доктора. Плату Чикко, жуликоватому парню, спасенному им когда-то от разъяренных крестьян, а сейчас изобразившему посыльного, он вручил заранее.
Весной 1621 года Стефанио закончил обучение в римской коллегии. Роберто Беллармино проводил бывших студентов словами:
— Вам предстоит всю жизнь трудиться на благо нашего ордена, братья. Помните то, чему вас учили, используйте эти знания и таланты, данные вам Господом, на пользу дела нашего католического, и всегда держите ухо востро. Входите в мир кроткими овцами, действуйте там, как свирепые волки, а когда вас будут гнать, как собак, умейте подползать, как змеи.
Напутствованные таким образом, молодые иезуиты разъехались. Кто-то отбыл с миссией в Вест-Индию, Китай и Японию, кого-то направили преподавать в европейские коллегии. Стефанио же, как лучшего ученика, орден оставил в Риме, дав ему должность в Священной конгрегации обрядов и церемоний. Этот орган был частью Папской курии, в его ведение входили вопросы соблюдения литургий и других католических обрядов.
 
Андреа Кальво, мечтавший поначалу вернуться в графство да Корреджо, чтобы получить там со временем кафедру епископа, попросил разрешения остаться в Риме. Живя мечтой о мести, он хотел быть неподалеку от Стефанио, чтобы затаиться и дождаться момента, когда можно будет нанести удар.
Роберто Беллармино удовлетворил его прошение, и Андреа остался в Григориануме преподавать теологию.