Пир стервятников
Королева остановилась в ста ярдах от башни, глубоко вздохнула, перебарывая головокружение, и сказала:
— Можете начинать, лорд Галлин.
Пиромант, откашлявшись, махнул факелом. Лучники на стенах прицелились и послали в разверстые окна около дюжины огненных стрел.
Башня, охнув в ответ, осветилась изнутри красным, желтым, оранжевым… и зеленым, зловещей темной зеленью, цвета желчи, жадеита, пиромантовой мочи. Алхимики именуют это вещество «субстанцией», но в народе оно зовется «диким огнем». В Башне Десницы установили полсотни горшков этой самой субстанции, переложив их дровами, бочками со смолой и имуществом карлика по имени Тирион Ланнистер.
Королеву овеял жар зеленого пламени. По словам пиромантов, только три вещи на свете горят жарче его: драконий огонь, подземный огонь и летнее солнце. Дамы заахали, увидев в окнах первые языки пламени, длинные и зеленые. Мужчины вскричали «ура» и подняли вверх заздравные чаши.
Как он красив, этот огонь, думала Серсея. Красив, как Джоффри, когда его впервые приложили к моей груди. Ни один мужчина не доставлял ей такого наслаждения, как этот нежный ротик, прильнувший к ее соску.
Томмен смотрел на пожар круглыми глазами, завороженный и напуганный одновременно. Маргери сказала ему что-то на ухо, и он засмеялся. Рыцари бились об заклад, скоро ли обрушится башня. Лорд Галлин мурлыкал что-то себе под нос, покачиваясь на каблуках.
Серсея вспоминала всех десниц, которых знала на своем веку: Оуэна Мерривезера, Джона Коннингтона, Карлтона Челстеда, Джона Аррена, Эддарда Старка, своего брата Тириона. И отца, лорда Тайвина Ланнистера. Отца прежде всего. Горите, с тайным ликованием повторяла она про себя. Горите ярким пламенем со всеми своими секретами, заговорами, изменами. Это мой день. Мой замок и мое королевство.
Башня внезапно издала стон, заткнувший рты болтунам. Часть ее верхушки грохнулась наземь, подняв столб дыма и пыли. От проникшего в брешь воздуха огонь взвился ввысь, в самое небо. Томмен попятился, но Маргери, взяв его за руку, сказала:
— Смотри, он танцует. Как мы с тобой, моя радость.
— Да, — с трепетом произнес мальчик. — Посмотри, матушка, как пляшет огонь.
— Я вижу. Как долго он будет гореть, лорд Галлин?
— Всю ночь, ваше величество.
— Славная свечка, надо сказать. — Леди Оленна, опираясь на трость, стояла между Правым и Левым. — Чтобы добраться до постели, другой уже не понадобится. Старые кости устали, а молодые достаточно повеселились на эту ночь. Пора проводить короля с королевой в опочивальню.
— Да, верно. Лорд-командующий, — сказала Серсея Джейме, — проводите их величества на покой.
— И ваше величество тоже?
— Нет нужды. — Серсея не чувствовала сонливости. Дикий огонь очищал ее, выжигал гнев и страхи, наполнял ее свежей решимостью. — Я хочу еще немного полюбоваться этим великолепным зрелищем.
— Вам не следует оставаться одной, — настаивал Джейме.
— Со мной останется сир Осмунд. Ваш брат по оружию.
— Как вашему величеству будет угодно, — сказал Кеттлблэк.
— Мне угодно, чтобы меня охраняли вы. — Она оперлась на его руку, и они вместе стали смотреть, как бушует огонь.
Падший рыцарь
Ночь выдалась необычайно холодная даже для осени. Ветер свистал в переулках, вздымая дневную пыль. Северный ветер. Сир Арис Окхарт поднял свой капюшон, чтобы скрыть лицо. Если кто-то узнает его, будет худо. Две недели назад в теневом городе убили купца, совершенно безобидного человека — он приехал в Дорн за финиками, а нашел свою смерть. Вся его вина состояла в том, что он прибыл из Королевской Гавани.
Сира Ариса могли счесть еще более тяжким преступником, но он встретил бы нападение почти с радостью. Его рука скользнула по рукояти меча, наполовину скрытого под складками полотняных одежд. Сверху на нем была надета длинная туника с бирюзовыми полосками и рядами золотых солнц, под ней другая, оранжевая. Дорнийская одежда весьма удобна, но его покойный отец ужаснулся бы, увидев сына в таком наряде. Отец, житель Простора, в дорнийцах видел заклятых врагов, о чем свидетельствовали гобелены Старой Дубравы. Арису стоило только закрыть глаза, чтобы вновь их увидеть перед собой. У ног лорда Эдгеррана Отверстая Длань высится пирамида из ста дорнийских голов. Три Листка лежат, пронзенные дорнийскими копьями, на Принцевом перевале, и Алестер на последнем дыхании трубит в рог. Сир Оливар Зеленый Дубок, весь в белом, гибнет бок о бок с Молодым Драконом. Дорн — не место для человека из рода Окхартов.
Еще до того, как умер принц Оберин, рыцарь чувствовал себя неуютно, выходя из замка в теневой город. Все пялили на него глаза, и взирали на эти черные дорнийские бусины с плохо скрытой враждебностью. Лавочники норовили его надуть, трактирщики, вполне вероятно, плевали в его вино. Мальчишки-оборвыши как-то раз забросали его камнями и разбежались, лишь когда он выхватил меч. А после гибели Красного Змея дорнийцы распалились еще сильнее. Правда, когда принц Доран заточил песчаных змеек в башню, страсти на улицах поутихли, но появляться там в белом плаще значило напрашиваться на стычку. Плащей он привез с собой три: два шерстяных, один легкий, другой тяжелый, а третий — из тонкого белого шелка. Не имея одного из них на плечах, рыцарь казался самому себе голым.
Ничего, голым быть лучше, чем мертвым, думал он на ходу. В плаще или без него я остаюсь рыцарем Королевской Гвардии, и она должна отнестись к этому с уважением. Должна понять. Напрасно он дал втянуть себя во все это, но, как сказал певец, любовь кого угодно делает дураком.
В знойные часы дня теневой город казался покинутым — лишь мухи жужжали на его пыльных улицах, — но к вечеру оживал. Из-за решетчатых ставен струилась музыка, и быстрый ритм танца с копьями, отбиваемый кем-то на барабане, звучал как пульс самой ночи. В месте, где под второй из Кривых Стен встречались три переулка, Ариса окликнула с балкона перинница. Одежду ей заменяли драгоценности на блестящей от масла коже. Горбясь и пригибаясь от ветра, он прошел мимо. Человек слаб. Натура предает даже благороднейших из мужей. Король Бейелор Благословенный изнурял себя постом, чтобы укротить похоть. Может, и ему, Арису, следовало бы соблюдать пост?
В арке какой-то коротышка жарил ломти змеиного мяса, поворачивая их деревянной рогулькой. От запаха острого соуса у рыцаря заслезились глаза. Он слышал, что в такой соус добавляется капля яда наряду с горчичным семенем и драконьим перцем. Мирцелла привыкла к дорнийской еде столь же быстро, как к своему принцу, и сир Арис, желая сделать ей приятное, тоже пробовал здешние блюда. Пища обжигала ему рот и заставляла хвататься за вино, а при выходе жгла еще злее, чем при входе. Но маленькая принцесса была довольна, а это главное.
Он оставил ее и принца Тристана за игорным столиком двигать точеные фигуры по клеткам из яшмы, сердолика и ляпис-лазури. Мирцелла ушла в игру целиком — пухлые губки оттопырены, зеленые глаза точно щелочки. Игра эта зовется кайвассой. Ее завезли в Дощатый город на волантинской торговой галее, а сироты разнесли ее вверх и вниз по Зеленой Крови. При дорнийском дворе все помешались на ней.
Сира Ариса она приводила в бешенство. Десять фигур, каждая из которых ходит по-разному, а доска меняется с каждой игрой, смотря как игроки перемешают свои квадратики. Принц Тристан быстро ей обучился и Мирцеллу научил, чтобы она могла с ним играть. Ей еще нет одиннадцати, а ее жениху тринадцать, но в последнее время она частенько стала выигрывать. Тристана это как будто не обижает. Двух таких несхожих детей еще не бывало на свете — он оливково-смуглый, с прямыми черными волосами, она беленькая, с целой копной золотых кудряшек: свет и тьма, королева Серсея и король Роберт. Арис молился, чтобы девочка со своим юным дорнийцем обрела больше счастья, чем ее мать со своим штормовым лордом.
Уходил он с тяжелым сердцем, хотя Мирцелле в замке ничего не грозило. В ее покои в Солнечной башне ведут только две двери, и у каждой сир Арис поставил двух часовых — домашних гвардейцев Ланнистеров, приехавших вместе с ним из Королевской Гавани, закаленных в боях и преданных до мозга костей. Кроме них, Мирцеллу опекают ее служанки и септа Эглантина, а Тристана сопровождает его собственный щит, сир Гаскойн с Зеленой Крови. Никто не потревожит ее, говорил себе Арис, а через две недели мы и вовсе уедем отсюда.