Пир стервятников
«Виновен он или нет, — как дурак, сказал Джейме, — Ланнистеры всегда платят свои долги».
С тех пор он не сомкнул глаз. Он все время видел перед собой лицо брата с обезображенным носом, видел, как тот ухмыляется при пляшущем свете факела. «Бедный ты, глупый калека. Серсея — лживая шлюха, она спала с Ланселем, с Осмундом Кеттлблэком, а может, и с Лунатиком, почем мне знать. А я именно то чудовище, которым меня все считают. Да, это я убил твоего мерзкого сына».
Он не сказал, однако, что намерен убить отца. Если бы он сказал, я остановил бы его. Я пролил бы родную кровь, а не он.
Где же скрывается Варис? У мастера над шептунами, конечно, достало ума не возвращаться в свои покои, и при обыске Красного Замка его нигде не нашли. Возможно, он сел на корабль вместе с Тирионом, боясь неизбежных вопросов. Если так, то они давно уже вышли в море и распивают в каюте борское золотое.
А может статься, братец убил заодно и Вариса, оставив труп гнить где-нибудь в подземелье. Там внизу можно годами искать, прежде чем обнаружатся его кости. Джейме спустился туда с дюжиной гвардейцев, взяв факелы, фонари и веревки. Много часов они шарили в извилистых коридорах с потайными дверями, скрытыми лестницами колодцами, уходящими в кромешную тьму. Редко Джейме чувствовал свое увечье так сильно. Две свои руки человек принимает как должное — когда надо лазать по лестницам, скажем. Даже ползать однорукому трудно — не зря ведь говорится «на четвереньках». Другие, карабкаясь по перекладинам, держали факел в свободной руке, а вот он не мог.
И все понапрасну. Ничего, кроме тьмы, пыли и крыс. И драконов. Он вспомнил, как тлели угли в пасти железного чудища. Жаровня обогревала помещение на дне шахты, где сходилось с полдюжины туннелей. На полу Джейме увидел трехглавого дракона дома Таргариенов, выложенного черной и красной плиткой. «Я тебя знаю, Цареубийца, — будто бы говорил он. — Давно жду, когда ты придешь ко мне». Джейме узнал этот голос, эти стальные ноты — так говорил Рейегар, Принц Драконьего Камня.
Когда он прощался с Рейегаром во дворе Красного Замка, дул сильный ветер. Принц облачился в полночно-черные доспехи с трехглавым драконом, выложенным рубинами на груди.
«Ваше высочество, — умолял его Джейме, — пусть с королем на этот раз останется Дарри или сир Барристан. Их плащи столь же белы, как и мой».
«Твоего отца мой августейший родитель боится больше, нежели нашего кузена Роберта, — отвечал принц. — И по этой причине держит тебя при себе. Я не посмею лишить его этой подпорки в решающий час».
Джейме охватил гнев.
«Я не подпорка. Я рыцарь Королевской Гвардии».
«В таком случае охраняй короля, — рявкнул сир Джон Дарри. — Надев этот плащ, ты дал обет послушания».
Рейегар положил руку на плечо Джейме.
«После битвы я намерен созвать совет. Произойдут перемены. Я давно уже собирался… впрочем, что толку забегать вперед. Поговорим, когда я вернусь».
Это были последние слова, которые он услышал от Рейегара Таргариена. Одна рать ждала за воротами, другая уже выступила на Трезубец. Принц сел на коня, надел черный высокий шлем и отправился навстречу своей судьбе.
Вышло так, что он сказал чистую правду. После битвы действительно произошли перемены.
— Эйерис думал, что с ним ничего не случится, если я буду у него под рукой, — сказал Джейме покойнику. — Забавно, правда? — Лорд Тайвин, видимо, разделял его мнение — улыбка у него на лице сделалась еще шире. Похоже, ему нравится быть мертвым.
Джейме, как ни странно, не ощущал горя. Где слезы? Где ярость? В последней он недостатка никогда не испытывал.
— Ты сам говорил мне, отец, что слезы у мужчины — признак слабости. Поэтому не жди, что я стану плакать по тебе.
Утром перед помостом прошла тысяча лордов и леди, днем — несколько тысяч простолюдинов. Они шли в трауре, с печальными лицами, но Джейме подозревал, что втайне многие радуются падению великого мужа. Даже на западе лорд Тайвин пользовался скорее уважением, чем любовью, а в Королевской Гавани ему до сих не забыли разграбление города.
Великий мейстер Пицель, судя по всему, скорбел больше всех.
«Я служил при шести королях, — сказал он Джейме после второй службы, озабоченно принюхиваясь к запаху разложения, — но сейчас передо мною лежит самый великий из всех известных мне людей. Лорд Тайвин не носил короны, но был королем по сути своей».
Без бороды Пицель казался не столько старым, сколько ветхим. Тирион, побрив его, поступил крайне жестоко. Кто-кто, а Джейме знал, что значит потерять часть себя — ту часть, которая и делала тебя тобой. Борода Пицеля, белоснежная и мягкая, будто шерсть ягненка, доходила почти до пояса. Великий мейстер любил поглаживать ее, рассуждая о важных материях. Она придавала ему облик мудреца и скрывала разные неприглядные вещи: отвисшую кожу на подбородке, капризный маленький рот, недостающие зубы, бородавки, морщины, старческие пятна. Сейчас Пицель пытался отрастить ее заново, но это плохо удавалось ему. Из морщинистых щек и слабого подбородка торчали редкие волоски, не прячущие пятнистой розовой кожи.
«На своем веку я повидал много страшного, сир Джейме, — сказал старец. — Войны, битвы, ужаснейшие убийства. В Староместе, когда я был мальчиком, серая чума выкосила половину города и три четверти Цитадели. Лорд Хайтауэр сжег все стоявшие в порту корабли, запер ворота и приказал страже убивать всех, кто попытается убежать, будь то мужчина, женщина или младенец у матери на руках. Но как только чуме пришел конец, убили его самого. В тот день, когда он сызнова открыл порт, его стащили с коня и перерезали ему горло, а с ним погиб и его маленький сын. Городские невежды до сих пор плюются при упоминании его имени, однако Квентон Хайтауэр поступил как должно. Такого же рода человеком был ваш отец. Он всегда поступал как должно».
«Не потому ли он кажется таким довольным собой?»
Дух, идущий от тела, вышибал из глаз Пицеля слезы.
«Когда плоть усыхает, мышцы натягиваются и приподнимают уголки губ. Это не улыбка, а лишь следствие… усыхания. — Пицель смигнул слезы. — Прошу извинить меня, я очень устал». Опираясь на трость, он побрел прочь из септы. Скоро и этот умрет. Неудивительно, что Серсея называет его никчемным. Впрочем, сестрица половину придворных считает либо никчемными, либо изменниками: Пицеля, Королевскую Гвардию, Тиреллов, самого Джейме… даже сира Илина Пейна, безмолвного рыцаря и королевского палача. За темницы в качестве Королевского Правосудия отвечал именно Пейн. Лишившись в свое время языка, он передоверил их своим подчиненным, но Серсея все равно винила его за побег Тириона. «Он ни при чем, это все я», — едва не сказал ей Джейме. Вместо этого он пообещал вытрясти все, что можно, из главного надзирателя, скрюченного старика по имени Реннифер Лонгуотерс.
«Я гляжу, вы дивитесь, что это за имя такое? — проскрипел старикан. — Стародавнее оно у меня. Не люблю бахвалиться, но во мне течет королевская кровь. Я происхожу от принцессы. Отец рассказал мне эту историю, когда я еще мальцом был. — С тех пор прошло порядочно времени, судя по пятнам на лысине старика и белой щетине на подбородке. — Она была самой прекрасной из всех, заключенных в Девичьем Склепе. Лорд Окенфист, верховный адмирал, любил ее без памяти, хотя и женился на другой. Их незаконнорожденного сына она назвала Уотерс, или „водный“, в честь отца. С возрастом он стал славным рыцарем, а сын его, тоже славный рыцарь, поставил „Лонг“ перед Уотерс: в знак того, что сам он родился в законном браке. Так что во мне тоже есть частица дракона».
«Угу. Я чуть не спутал тебя с Эйегоном Завоевателем, — ответил на это Джейме. Уотерсами называли всех бастардов на Черноводном заливе, и предком старого тюремщика был скорее всего какой-нибудь незначительный рыцарь. — Меня, однако, занимает дело менее древнее, чем твоя родословная».
«Сбежавший узник», — кивнул Лонгуотерс.
«И пропавший тюремщик».
«Да, Рюген. Занимался третьим ярусом, каменными мешками».