Злой рок. Политика катастроф

Во всей литературе о войне мы увидим общую тему: в тылу, или «на внутреннем фронте», не представляли, что происходит на военных фронтах – хоть на Западном, хоть на любом другом. Это главный мотив шедевра «Последние дни человечества» (1918), драмы венского сатирика Карла Крауса. Ричард Генри Тоуни, английский экономический историк, был тяжело ранен на Сомме, и все то время, пока выздоравливал, метал громы и молнии в простых британцев:
Я читаю ваши газеты, я слушаю ваши разговоры и ясно вижу, что вы придумали для себя войну, вы хотите видеть не такой, какая она есть, а живописной картинкой, которая льстит вашей тяге ко всему новому и вашему желанию пощекотать себе нервы… И я говорю вам, что вы сделали выбор и создали ее образ лишь потому, что правда вам не по душе или вы не можете выдержать правду[711].
И все же английская публика массово шла в кинотеатры, где шел официальный документальный фильм «Битва на Сомме», снятый в августе 1916 года. Удивительным образом кинохроника без прикрас отражала все, что пришлось пережить британским солдатам в войне на истощение. Не меньше 13 % от 77-минутной продолжительности фильма занимали кадры с убитыми и ранеными. В последней четверти таких кадров более 40 %. Титры тоже выглядели вполне жестко: «Британские томми спасают товарища под артиллерийским огнем. (Этот человек умер через 30 минут после того, как его донесли до окопа.)». Американские зрители сочли откровенность чрезмерной, но в Великобритании фильм имел огромный успех. Газета Kine Weekly назвала его «самой поразительной батальной картиной в истории». К октябрю 1916 года его показывали больше чем в двух тысячах кинотеатров по всей стране (из 4500 имевшихся)[712]. Только задним числом битву при Сомме стали считать катастрофой, а Хейга – бездушным мясником. Но во время войны массы относились к наступлению на Западном фронте с одобрением.
 Опять то же самое  
В британской истории XX века есть одна необычайная особенность: в 1920-х и 1930-х годах англичане совершили ту же ошибку, какую допускали и прежде, в 1900-х и 1910-х. Они не сделали ровным счетом ничего для наращивания военного потенциала, способного сдержать потенциальных агрессоров – прежде всего Германию, но также Италию с Японией. Зато были даны дипломатические обещания Польше и другим странам, приведшие (несмотря на все усилия Лиддела Гарта) к очередной «приверженности европейским обязательствам». Однако на этот раз Британские экспедиционные силы были разбиты немцами, и англичанам пришлось, бросив оружие, бежать с пляжей Дюнкерка. Подобные бедствия выпали на долю британских войск в нескольких местах, а самое унизительное поражение случилось, вероятно, в Сингапуре. Демократия может защитить страну от голода, но явно неспособна уберечь ее от военной катастрофы.
«Si vis pacem, para bellum» – хочешь мира, готовься к войне, – так гласит древняя максима[713]. Британская политическая элита, получившая классическое образование, знала, что значат эти слова. Доводы против такой позиции, звучавшие в 1930-х годах, прежде всего касались экономики. Избиратели требовали соблюдать обязательства военных лет и строить «дома, достойные героев». А кроме того, приходилось обслуживать раздутый государственный долг и изо всех сил пытаться вернуть фунт к довоенной стоимости в золотом исчислении. Британские политические деятели сначала пренебрегали защитой империи, а после просто забыли о ней. За десять лет (1922–1932) бюджетные ассигнования на оборону сократились более чем на треть, в то время как расходы итальянцев и французов на вооружение увеличились на 60 и 55 % соответственно. В августе 1919 года на заседании военного кабинета было принято удобное правило:
Следует предположить, что, согласно пересмотренной оценке, Британская империя в следующие десять лет не будет вовлечена ни в одну масштабную войну и что не потребуется снаряжать экспедиционный корпус… Основная функция сухопутных и военно-воздушных сил – это комплектование гарнизонов в Индии, Египте, на новых мандатных территориях и всех территориях, находящихся под британским контролем (кроме самоуправляющихся), а также оказание необходимой поддержки гражданским властям в метрополии[714].
 
До 1932 года «десятилетнее правило» ежегодно подтверждалось, а новые расходы ежегодно отклонялись. Обоснование было простым. В 1934 году Невилл Чемберлен заявил следующее: «Для нас невозможно помыслить одновременную войну против Японии и Германии. Мы просто не можем позволить себе такие расходы»[715]. Генерал Арчибальд Монтгомери-Массингберд, глава Имперского генштаба в 1928–1940 годах, имел лишь «единственную мысль: отложить войну, не смотреть в будущее»[716]. Следствием стала политика умиротворения: войну все время оттягивали («медлили», как выразился сэр Роберт Ванситтарт, постоянный заместитель министра иностранных дел), делая уступки Германии и другим воинственным государствам. Самой печально известной уступкой стал частичный раздел Чехословакии, на который Чемберлен и его французский коллега Эдуар Даладье согласились в Мюнхене в сентябре 1938 года[717].
5 октября Черчилль выступил с речью в Палате общин – и разнес политику умиротворения в пух и прах:
Я начну с того, о чем всем хотелось бы не вспоминать или даже забыть, но что тем не менее должно быть сказано: дело в том, что мы потерпели полное и ничем не оправданное поражение, и Франция пострадала еще больше нас…
Это лишь печальное последствие наших действий, а вернее, бездействия за последние пять лет – пять лет, исполненных бесплодных благих намерений, пять лет непрерывного отступления британского могущества, пять лет пренебрежения воздушной обороной…
Никогда не может быть дружбы между британской демократией и нацистской властью, той властью, которая попирает христианскую этику, которая сопровождает свое движение проповедью варварского язычества, которая восхваляет дух агрессии и завоеваний, которая черпает силу и извращенную радость в гонениях на людей и которая, как мы это видели, с безжалостной жестокостью прибегает к угрозе кровавого истребления. Такая власть никогда не сможет быть настоящим другом британской демократии[718][719].
Но пусть даже двадцать девять депутатов-консерваторов решили поддержать Черчилля и воздержались от голосования по окончании мюнхенских дебатов, саму речь встретили крайне враждебно. Нэнси Астор, прервав Черчилля, прокричала: «Чушь!» Daily Express назвала выступление «речью паникера, чей разум пропитан завоеваниями Мальборо»[720]. Влиятельный избиратель и бывший сторонник, сэр Гарри Гошен, подал жалобу председателю Консервативной ассоциации в Эппинге – в том самом округе, где избирали Черчилля: «…речь, с которой он выступил, нарушила гармонию в палате… Думаю, было бы намного лучше, если бы он промолчал и вообще ничего не произносил». Тори в Эппинге отреагировали на речь Черчилля с таким неодобрением («издевательство и позор», «угроза для парламента»), что ему вполне могли отказать в выдвижении на повторное избрание задолго до новых выборов, – если бы последующие события не подтвердили его правоту[721].
Морская база в Сингапуре была построена в 20-х годах XX века как ключевое звено британской обороны на Дальнем Востоке. Принятая в межвоенный период стратегия защиты Сингапура состояла в том, чтобы в случае нападения послать туда флот. Однако накануне японского вторжения флот был занят другими делами. В Малайе было всего 158 боевых самолетов вместо необходимой тысячи и три с половиной пехотных дивизии вместо необходимых восьми дивизий и двух бронетанковых полков. И разумеется, достойно сожаления то, что не была организована надлежащая оборона (минные поля, доты и противотанковые заграждения). Когда японцы пришли, они обнаружили, что неприступная с виду цитадель – на самом деле легкая добыча. 15 февраля 1942 года, в четыре часа пополудни, несмотря на отчаянный призыв Черчилля драться до последнего, генерал-лейтенант Артур Эрнест Персиваль и его гарнизон (16 тысяч англичан, 14 тысяч австралийцев и 32 тысячи индийцев) сдались, не зная о том, что их противники (30 тысяч японских солдат) истощены до предела, поскольку им пришлось передвигаться по Малайскому полуострову на велосипедах и у них почти закончились еда и боеприпасы. За две недели до капитуляции сингапурский студент Морис Бейкер прогуливался по коридорам Раффлз-колледжа со своим другом Ли Куан Ю. Внезапно они услышали жуткий взрыв – и рухнула дамба, соединяющая Сингапур с Малайским полуостровом. Ли Куан Ю, будущий премьер-министр Сингапура, обернулся к Бейкеру и сказал: «Это конец Британской империи».