Бедная Лиза (СИ)

– Крайне любопытная история, – сказал тот, как бы отвечая на незаданный вопрос. – Метиса, которого мы с твоей и Божьей помощью законопатили в полицию, зовут Виктор Сайес Мануэль Герреро. К счастью, местные стражи закона не отличаются особенной неподкупностью. Я внес за сеньора Герреро небольшой залог или, точнее сказать, просто всучил им взятку, и его отпустили на все четыре стороны. Однако, прежде чем расстаться, я имел с ним небольшой разговор. И могу сказать определенно: теперь мы точно знаем, как выглядит маркиз Эдуардо де Вальфьерно.
– Значит господин в сюртуке, которого он душил – это и есть наш маркиз?
Нестор Васильевич кивнул: именно так. Если верить господину Герреро, человек он совершенно отвратительный – лгун, вор и закоренелый преступник. Кроме того, он стал причиной смерти брата Герреро, некоего сержанта Диего.
Тут Нестор Васильевич посмотрел на часы и прервал себя.
– Нам нужно успеть на одно мероприятие. Наймем экипаж, а по дороге я расскажу тебе все подробно…
Пока они ехали, действительный статский советник рассказал помощнику все, что поведал ему Виктор: и о святыне народа таи́но, и о похищении золотой богини у отца Маурисио, и о многомесячной гонке за похитителем, и о гибели его брата Диего. После убийства брата Виктор загорелся жаждой мести, и решил уже ни о чем не разговаривать с Вальфьерно, а просто уничтожить его при первой возможности. Однако справедливому возмездию помешали Ганцзалин и Загорский.
Тем не менее, неудачное покушение слегка охладило Виктора. Он понял, что все-таки первейшим его долгом будет отнять золотую богиню у Вальфьерно, и только потом можно будет отправить на тот свет лживого маркиза.
– Это значит, что нам нужно будет поторопиться, и отыскать Вальфьерно раньше, чем его отыщет Герреро, в противном случае нам достанутся рожки да ножки, – подытожил Нестор Васильевич. – Наше счастье, что Герреро временно потерял своего врага, но он идет за ним, как ищейка.
Их экипаж, наконец, остановился возле помпезного здания, в котором, как гласила табличка у входа, располагался шахматный клуб кубинской столицы.
– Историческое место, – заметил Нестор Васильевич, останавливаясь у дверей. – Здесь в 1862 году величайший шахматист девятнадцатого века Пол Морфи сыграл матч с чемпионом Кубы, негром Феликсом. И знаешь ли, что самое интересное? Что Феликс даже не был свободным человеком, он был рабом некоего плантатора Сикре. С другой стороны, чего удивляться, Эзоп ведь тоже был рабом. Это очень ясно говорит о человеческих нравах, когда выдающиеся по своим способностям люди лишены всяких прав и ходят в рабах.
По словам Загорского, в конце прошлого века и в начале нынешнего в Гаванском шахматном клубе играли чемпионы мира Стейниц и Ласкер, блестящие английские шахматисты Блэкберн и Гунсберг, американские чемпионы Гарри Пильсбери и Фрэнк Маршалл. Но особенно популярен в Гаване был великий русский шахматист Михаил Иванович Чигорин, который сыграл здесь два матча за звание чемпиона мира с Вильгельмом Стейницем.
– Интересно, – пробурчал Ганцзалин. – Но мы-то не Стейниц с Чигориным, зачем нам шахматный клуб?
Нестор Васильевич лишь загадочно улыбнулся: скоро он все узнает. Он снял свой пробковый шлем, отдал его Ганцзалину, сам взял его панаму и надвинул ее так, чтобы она полностью прикрывала лицо. Двери перед ними открылись, и они вошли внутрь.
В клубе, очевидно, шел сеанс одновременной игры. Несколько десятков покрытых бесцветным лаком черно-белых шахматных столов выстроились покоем, за ними сидели любители шахмат – разновозрастные и, как это принято здесь, на Кубе, разного цвета кожи. С внутренней стороны вдоль столиков ходил молодой человек лет двадцати пяти с темными, густыми, чуть вьющимися волосами, расчесанными на прямой пробор, несколько удлиненным лицом и красивыми черными глазами. Он задумчиво и как бы чуть улыбаясь глядел сверху вниз на то, как разворачиваются события в разыгрываемых им партиях.
– Кажется, все-таки опоздал, – с легким разочарованием проговорил действительный статский советник. – Очень жаль, так хотелось сыграть…
 
Услышав это, Ганцзалин, не задумываясь, прошел в другую половину зала, приволок оттуда шахматный стол, стул, приставил к ряду столиков еще один, решительно расставил на нем фигуры и сказал:
– Играйте!
Загорский улыбнулся, сел за столик и передвинул ферзевую пешку на два поля вперед.
Когда сеансер вернулся к началу ряда, он увидел, что в сеансе появился еще один участник, лица которого было не разглядеть под широкополой соломенной панамой. Правая бровь сеансера поднялась вверх, но он ничего не сказал, а лишь переставил своего королевского коня на «эф-6».
Если бы Ганцзалин разбирался в шахматах чуть больше – ну, хотя бы так же, как его господин, – он, несомненно, узнал бы в молодом человеке, дававшем сеанс, гроссмейстера Капабланку. Тот научился играть в четыре года, наблюдая за игрой отца и его сослуживца, а в двенадцать лет, еще не зная толком теории дебютов, уже обыграл чемпиона Кубы шахматного мастера Хуана Корсо. Молодой Капабланка обучался в Колумбийском университете, однако, отучившись пару курсов, оставил учебу, чтобы полностью сосредоточиться на шахматах. В 1909 году Капабланка с разгромным счетом обыграл в матче чемпиона США Фрэнка Маршалла. Несмотря на молодость, он был особенно хорош в разыгрывании эндшпилей, что традиционно требует высочайшей техники, которая обычно приходит уже в зрелости. В 1911 году молодой кубинец занял первое место на международном турнире в Сан-Себастьяне, при этом в турнире участвовали все сильнейшие шахматисты, кроме чемпиона мира Ласкера. Победа эта дала право Капабланке вызвать Ласкера на матч за мировое первенство. Однако стареющий чемпион вовсе не стремился испытать на себе мощь молодого кубинского льва и ловко уклонялся от поединка, выставляя неприемлемые для противника условия.
Сегодня Капабланка давал сеанс одновременной игры для трех десятков любителей шахмат в своем родном шахматном клубе. Противники были разные, начиная от детей и заканчивая древними старцами. Среди них было несколько по-настоящему крепких игроков, способных в сеансе дать бой даже Капабланке. Судя по всему, одним из таких игроков оказался и неизвестный господин в панаме, слегка опоздавший к началу мероприятия.
Молодой гроссмейстер все чаще задумывался, останавливаясь возле его доски, потом, наконец, попросил себе стул и прочно уселся напротив соперника, рассчитывая варианты в головоломной позиции. Нужен ли ему был стул для того, чтобы спокойно подумать, или он надеялся, усевшись, все-таки разглядеть лицо противника, сказать сложно. Так или иначе, противник его по-прежнему сидел, опустив голову в панаме, и лица своего разглядеть так и не давал.
Когда Капабланка, продолжая сеанс, отошел от доски Загорского подальше, сзади к Нестору Васильевичу склонился помощник и негромко сказал по-русски:
– Если хотите, могу украсть у него ладью…
– Уймись, – отвечал Загорский так же негромко, – тут тебе не Париж и не бульвар Монпарнас. Красть ладью в сеансе – это уже чересчур.
Китаец кивнул понимающе: если ладью – чересчур, он может украсть легкую фигуру, например, коня.
– Во-первых, Капабланка это сразу заметит, во-вторых, если бы я хотел сжульничать, я бы сам отлично с этим справился, – заметил Нестор Васильевич. – Отойди, Бога ради, не мешай играть.
Обиженный Ганцзалин отошел и растворился в теплом воздухе шахматного клуба, напоенном глубокими стратегическими планами и неожиданными тактическими уколами.
Сеанс подходил к концу, на всех досках партии уже закончились, кроме той, где играл действительный статский советник. Партия перешла в обоюдоострый ладейный эндшпиль, которые известны своей непредсказуемостью. Игра сейчас шла, как говорят шахматисты, на три результата. Капабланка устал от многочасового сеанса и решил не рисковать.
– Сеньор, – сказал он несколько велеречиво, – вы прекрасно играли. Позвольте предложить вам ничью.
Противник неожиданно замешкался с ответом. Капабланка удивленно поднял бровь: неужели неизвестный соперник будет стоять до последнего? Однако после небольшой паузы тот кивнул.