Пятнадцать ножевых 3 (СИ)
Томилина продолжала задавать вопросы, на которые у меня не было ответа. Остался единственный способ прекратить этот поток эмоций — перевернуть на живот и поставить Лену на четвереньки.
В самый ответственный момент... раздался звонок телефона.
— Не бери!
Лена разошлась, трубка продолжала разрываться.
— Если возьмешь — прокляну!
Телефон не умолкал. Да кто такой настойчивый то? И голосовых ящиков еще не придумали...
— Извини, мой ненасытная, — я попытался сгладить все шуткой. — Он не даст нам закончить.
— Тебе никто не даст с таким отношением, Панов, — ядовито произнесла Томилина переворачиваясь на спину и закутываясь в одеяло.
— Вместе в дурке веселей. Больница Кащенко. Слушаю.
В трубке раздался мужской «кхм...», Лена не выдержала, засмеялась.
— Это квартира Панова?
Я узнал в телефоне голос Раппопорта.
— Александр?
— Да, я в Союзе. Вы говорили о готовности встретиться.
Меня всего прям продрало от ощущения того, что нас слушают. Поди, 7-е управление КГБ не спит — пасет всех приезжающих иностранцев.
— А вы звоните...
— Из таксофона — в трубке раздалось понятливое хмыканье.
Тоже не гарантия, но уже лучше.
— Хорошо, давайте встречаться. Где и когда вам удобно?
— Меня довольно плотно... опекают. Как насчет выходных? Планируется культурная программа, надеюсь, я смогу вырваться. Сможете меня ждать в субботу в полдень в ресторане «Арбат»?
А вице-президент «Джонсон и Джонсон», оказывается, подкованный. Кто-то его очень так хорошо проконсультировал насчет крупнейшего в Москве рестика — аж на 2 тысячи мест! Но и встретиться там будет не просто.
— Смогу.
— В полдень воскресенья — запасной вариант, если я не приду в субботу.
Раппопорт повесил трубку не прощаясь. А я внимательно так посмотрел на Лену. Которая вытащила стройную ножку в черном чулке из под одеяла, облизала губы.
— Продолжим?
Александр приехал за конкретикой, пустыми словами от него не отделаешься. Надо дать описание теста, формулы. И желательно на английском.
— Ага, продолжим. Ты знаешь, я с нашей скорой ухожу.
* * *На новую работу я пошел заранее. Скажем даже — меня туда вызвали. Понятно, что не в заводскую медсанчасть устраиваюсь. Тут куда ни ткни — везде небожители. Плевать не рекомендуется. Вот меня и пригласили в кадры. А точнее — в первый отдел. В нем сидят суровые дядечки и проверяют анкеты и допуски, Это я так думал, основываясь на богатом опыте упоминаний в книгах и фильмах. Меня пытал какой-то совсем не старый, точно моложе пятидесяти, мужик, чем-то неуловимо похожий на отчима Федю. Такой же весь правильный до зубной боли. Мне он таким показался, этот Антон Герасимович Викулов. Звания своего не сообщил, хотя название той самой трехбуквенной организации разве что не во лбу светилось.
Никакого недовольства или раздражения от того, что пришлось заниматься каким-то студентишкой, он не показал. Положил перед собой папку — обычную картонную, с тесемочками, довольно тощую, причем с моего места я там ничего подсмотреть не мог. И началось — где родился, как учился. Кто родители, почему в разводе, и всякое такое. Насчет всесилия конторы у меня возникли сомнения. Обо мне они располагали только анкетными данными. Даже про Вену спросил этот мужик как бы походя. А про разборки с ментами насчет якобы украденного магнитофона и вовсе разговора не возникло. Удовлетворился безопасник моим коротким «не привлекался».
Короче, про первый сексуальный опыт и успеваемость в шестом классе не спрашивали. Неинтересны органам такие сведения. Насчет контактов с иностранцами — по верхам прошлись. Тоже достаточно было заявления, что в активной переписке не состою, родственников за границей, известных мне, не имею.
Зато про работу мне рассказали во всей красе. И едва ли не каждое ценное указание сопровождалось письменной подпиской. Неужели нельзя было сотворить одну всеобъемлющую бумагу и давать ее подписывать? Проще было бы. Хотя, может у них наоборот, есть желание запутать человека на собеседовании? Но все ЦУ свелись к одному большому завету: ты есть никто, к контингенту инициативно не обращаться, отвечать только на их прямые вопросы, строго выполнять указания руководства. Попытаешься решать какие-то проблемы в обход — увольнение без разборок. А остальное, типа быть опрятно одетым и тщательно выбритым и подстриженным — так, приложение.
* * *К Шишкиным отправился с цветами. Это для мамаши. Для профессора купил бутылку «Юбилейного» коньяка. Цена этого чуда из Армении тридцать шесть рублей с копейками, но дело того стоило. Купил напиток совершенно спокойно в гастрономе. Ради такого богатого покупателя продавщица даже бутылку протерла.
— А что за повод? — удивился Николай Евгеньевич открывая дверь и разглядывая врученный коньяк.
— Повод есть. Меня берут в ЦКБ на работу.
— Вот это новость! И куда же?
— Пока фельдшером в скорую на Волынке.
— Тебе же учиться год осталось? — мы прошли в гостиную, профессор сразу достал коньячные бокалы. А Шишкин то сегодня в хорошем настроении.
— Да, год. Но там можно ходить уже без обязаловки. Зимней сессии нет, а госы сдать — сами знаете, надо сильно постараться, чтобы их запороть. Ну и интернатура еще год.
— У нас и пройдешь. На Волынке сильные специалисты.
— А что за повод? Что отмечаем?
В гостиную зашли Анна Игнатьевна и улыбающаяся из-за ее спины Лиза. Девушка явно была рада меня видеть. Я быстро сориентировался, разделил букет тюльпанов на два. Ну, и отложил один цветочек в сторону, чтобы ни в одном новом букете не возникло нефэншуйного четного количества. И только после этого вручил.
— Устроился на работу в ЦКБ. Лично Чазов проводил собеседование.
Эта новость произвела впечатление. Анна Игнатьевна засуетилась, начала накрывать на стол. Припахала Шишкину.
— Лиза, извини, — я поймал девушку за руку, когда она расставляла тарелки. — На майские поехать не получится... Я на работу должен выйти. Может даже не увидимся — первая неделя самая адская.
— Что ты! Я все понимаю
— А я вот не понимаю! — профессор разлил коньяк по бокалам. — Почему мы еще не выпили?
От Шишкиных я выходил на подрагивающих ногах. Во-первых, «Юбилейный». Голова ясная, а ноги не идут. Во-вторых, все эти маневры. Будто по минному полю ходишь. Шаг влево, шаг вправо...
* * *Если бы я не знал, как работают диспетчера, то подумал бы, что нам специально подсовывают сложные вызова. Но нет, посылают в очередь, нас не выделяют. А скорая как будто клеем намазала и не отпускает. Может, надо принести жертву? Пирожными, допустим. Но это на последнее дежурство, не задабривать же божество «03» каждый день. А тут прямо что ни вызов, то сюрприз. Полоса такая пошла, бывает. Едешь к мирной бабушке на гипертонический криз, а там геморрагический инсульт, и вдобавок ко всему «маленький» сенбернар не выпускает нас из комнаты. А те, кто способен договориться с собакеном, куда-то убежали и возвращаться не планируют.
А замечательный вызов «болит спина»? Поверьте, это просто праздник победившего сатанизма. Приезжаем. Сидит мужик, представительный такой. Я даже подумал, что это перенесся сюда любимый сын одного чиновника. Тот тоже вширь был больше чем ввысь и по слухам, создавал вокруг себя собственное гравитационное поле. Вот сидит этот красавчик, щеки по плечам разбросал, и вещает утробным голосом, что у него болит под правой лопаткой, и он уверен, что у него инфаркт миокарда. Об этом рассказывала в программе «Здоровье» врач Белянчикова.
Делать нечего — клиент всегда прав. Думает он, что болит сердце, делаем кардиограмму. А для начала померяем давление. Вам случалось пытаться наложить манжету от тонометра, допустим, на бедро упитанного человека в верхней его трети? Тот, кто сказал «Невозможно», на скорую не годен. С помощью бинта, веревочек и старинного русского заклинания узнали: сто пятьдесят на девяносто. Пациент пожелал той же процедуры на второй руке, но тут завязочка порвалась. ЭКГ тоже сняли. Веселое занятие. На это пошли остатки бинта. Короче, соврала телеведущая Юлия Васильевна. Не было у пузыря инфаркта. Кстати, Белянчикова тоже Сеченовку заканчивала.