Таящийся ужас (ЛП)

Старый Провиденс! В этом месте таинственные силы долгой, непрерывной как сама жизнь истории заставили юношу появиться на свет и оглянуться в прошлое, познав удивительные, безграничные тайны жизни и смерти. В этом городе скрыто нечто чудесное и пугающее, и все долгие годы прилежных изысканий, все странствия были лишь подготовкой к долгожданной встрече с Неведомым. Такси мчало его мимо старого рынка и места, где начиналась бухта, вверх по крутому извилистому подъему, к северу от которого за огромным сверкающим куполом виднелись залитые закатным заревом ионические колонны церкви Крисчен Сайенс. Вот-показались уютные старые имения, знакомые ему с детских лет и причудливо выложенные кирпичом тротуары, по которым он ходил еще совсем маленьким. И наконец, маленькая белая заброшенная ферма справа, а слева - классический портик и солидный фасад большого кирпичного дома, где он родился. Наступили сумерки; Чарльз Вард возвратился в отчий дом.
Психиатры не столь ортодоксального направления, как доктор Лайман, датируют начало подлинного безумия Варда его путешествием по Европе.
Допуская, что Вард был совершенно здоров, когда покинул Америку, они полагают, что после возвращения он сильно изменился. Но доктор Виллетт отказывается признать правоту даже этого утверждения. Что-то произошло позже, упрямо твердит доктор; странности юноши на этой стадии болезни следует приписать тому, что за границей он приучился совершать определенные ритуалы, безусловно довольно странные, но ни в коем случае не говорящие о психических отклонениях.
Чарльз Вард, значительно возмужавший и окрепший, был на первый взгляд совершенно нормальным, а в разговорах с Виллеттом проявил самообладание и уравновешенность, которые ни один безумный - даже при скрытой форме душевной болезни - не смог бы продемонстрировать в течение нескольких часов, желая притворяться здоровым. На мысль о безумии наводили лишь звуки, которые в разное время суток можно было услышать из лаборатории Чарльза, помещавшейся на чердаке. Это были монотонные заклинания, напевы и громкая декламация в необычных ритмах. И хотя все это произносилось голосом самого Варда, но в звуках, интонациях и словах было нечто странное, от чего у невольного слушателя кровь стыла в жилах. Было замечено, что Ник, почтенный и всеми любимый черный кот, принадлежавший к самым уважаемым обитателям дома Вардов, шипел и испуганно выгибал спину, услышав определенные песнопения.
Запахи, которые временами проникали из лаборатории, также были в высшей степени необычны: иногда они были едкими и ядовитыми, но чаще это были манящие и неуловимые ароматы, которые, казалось, обладали какой-то волшебной силой и вызывали в уме фантастические образы. Люди, которые их вдыхали, говорили, что перед ними вставали, как миражи, великолепные виды - горы странной формы либо бесконечные ряды сфинксов и гиппогрифов, исчезающие вдали в необозримом пространстве. Вард больше не предпринимал, как прежде, прогулок по городу, целиком отдавшись изучению экзотических книг, которые он привез домой, и не менее экзотическим занятиям в своем кабинете. Он объяснял, что европейские источники дали ему новый импульс и предоставили новые возможности, и заявил, что вскоре мир будет потрясен великими открытиями. Изменившееся и как-то постаревшее лицо Варда обнаруживало поразительное сходство с портретом Карвена, висевшим в библиотеке. После разговоров с Чарльзом доктор Виллетт часто останавливался перед камином, удивляясь феноменальному сходству юноши с его отдаленным предком и размышляя о том, что теперь единственное различие между давно усопшим колдуном и молодым Вардом это небольшое углубление над правым глазом, хорошо заметное на картине.
Любопытны были беседы доктора с его молодым пациентом, которые велись по просьбе отца Чарльза. Вард никогда не выказывал нежелания встречаться и говорить с доктором, но последний видел, что никак не может добиться полной искренности от молодого человека: его душа была как бы закрыта для него.
 
Часто Виллетт замечал в комнате странные предметы: небольшие изображения из воска, которые стояли на полках или на столах, полустертые остатки кругов, треугольников и пентаграмм, начерченных мелом или углем на полу в центре просторной комнаты. И по-прежнему каждую ночь звучали заклинания и напевы со странными ритмами, так что Вардам стало очень трудно. удержать у себя прислугу, равно как и пресечь разговоры о безумии Чарльза.
В январе 1927 года произошел необычный инцидент. Однажды, когда около полуночи Чарльз произносил заклинание, гортанные звуки которого угрожающе звучали во всех комнатах; со стороны бухты донесся сильный порыв ледяного ветра, и все соседи Вардов ощутили слабую и необъяснимую дрожь, сотрясавшую землю вокруг их дома. Кот метался по дому в ужасе, и на милю вокруг жалобно выли собаки. Это было словно прелюдией к сильной грозе, необычной для зимнего времени года, а в конце ее раздался такой грохот, что мистер и миссис Вард подумали, что в их дом ударила молния. Они бросились наверх, чтобы посмотреть, какие повреждения нанесены кровле, но Чарльз встретил их у дверей чердака, бледный, решительный и серьезный. Его лицо казалось жуткой маской, выражающей насмешливое торжество. Он заверил родителей, что гроза обошла дом стороной и ветер скоро уляжется. Они немного постояли рядом с ним и, посмотрев в окно, убедились, что Чарльз прав: молния сверкала все дальше от них, и деревья больше не клонились под дуновениями необычно холодного воздуха, насыщенного водяными брызгами. Гром, постепенно стихая, превратился в глухой рокот, похожий на сатанинский смех, и в конце концов замер вдали.
На небе снова показались звезды, а ликование, написанное на лице Чарльза Варда, сменилось очень странным выражением.
В течение двух месяцев после этого Чарльз проводил в своей лаборатории значительно меньше времени. Он проявлял особых причин расспрашивал, когда в этих местах оттаивает земля. Однажды ночью в конце марта он ушел из дома после полуночи и вернулся только утром, и его мать, которая не спала все это время, услышала звук мотора машины, подъезжавшей к задней двери, где обычно сгружали провизию. Можно было различить спорящие голоса и приглушенные ругательства; миссис Вард, встав с постели и подойдя к окну, увидела четыре темные фигуры, снимающие с грузовика под присмотром Чарльза длинный и тяжелый ящик, который они внесли в заднюю дверь. Она услышала тяжелое дыхание грузчиков, гулкие шаги и, наконец, глухой удар на чердаке, словно на пол поставили что-то очень тяжелое; после этого шаги раздались снова, и четверо мужчин, выйдя из дома, уехали на своей машине.
На следующее утро Чарльз снова заперся на чердаке, задернул темные шторы на окнах лаборатории и, судя по всему, работал с каким-то металлом. Он никому не открывал дверь. и отказывался от еды. Около полудня послышался шум, словно Вард боролся с кем-то, потом ужасный крик и удар, На пол упало что-то тяжелое, но, когда миссис Вард постучала в дверь, сын ответил ей слабым голосом и сказал, что ничего не случилось. Неописуемо отвратительная вонь, доносившаяся из-за двери, как сказал Чарльз, совершенно безвредна, к сожалению, ее нельзя избежать. Он непременно должен: пока оставаться один, но к обеду выйдет. И действительно, к вечеру, когда прекратились странные, шипящие звуки, слышавшиеся сквозь запертую дверь, он наконец появился, изможденный и сильно постаревший, и запретил кому бы то ни было под каким бы то ни было предлогом входить в лабораторию.
С этого времени начался новый период затворничества Барда - никому не разрешалось посещать ни лабораторию, ни соседнюю с ней кладовую, которую он убрал, обставил самой необходимой и грубой мебелью и приобщил к своим владениям в качестве спальни. Здесь он постоянно находился, изучая книги, которые велел принести из расположенной этажом ниже библиотеки, пока не приобрел деревянный коттедж в Потуксете и не перевез туда все свои научные книги и инструменты.
Как-то вечером Чарльз поспешил вынуть, из ящика газету. Виллетт, установив дату по свидетельству обитателей дома Вардов, посмотрел в редакции «Джорнел» за это число и увидел, что Вард оторвал ту часть, где была напечатана следующая небольшая заметка: