Мой адрес - Советский Союз! Книга четвертая (СИ)

— Сергей Павлович, ты давай не кипятись, — осадил его Брежнев, затягиваюсь свежей сигаретой. — И ты, Женя, остынь. Хоть ты и прав, уж кого-кого, а тебя в трусости обвинять как-то глупо. Был бы трусом — не кинулся бы на вооружённого преступника и не скрутил его. Но, Женя, пойми, валюта нашей стране и в самом деле нужна. Мы же не в карман себе эти деньги кладём, мы на них построим новые дома, заводы, больницы, детские сады и школы. Понимаешь, о чём я говорю? Ну и, как сказал Сергей Павлович, тебе-то тоже достанется немало. А насчёт трусости… Это не мы, это они там могут назвать тебя трусом. Тот же… как его…
— Мухаммед Али, — снова подсказал Павлов.
— Вот, тот же Мухаммед Али, он-то уж точно на каждом углу начнёт кричать, что русские боксёры — трусы. Да и ихние журналисты, тоже ведь подхватят на все голоса.
Я про себя усмехнулся. Ихние… Так вот скажет без бумажки что-нибудь с трибуны — засмеют же.
— И честь Родины на кону, — добавил Павлов.
— За Родину я кого хошь порву.
Не знаю, уловили они сарказм в моём голосе или нет, но Леонид Ильич с удовлетворённым видом констатировал:
— Я другого ответа и не ожидал. Спасибо тебе, Женя!
Он тяжело поднялся, встали и мы с Павловым. Леонид Ильич шагнул ко мне, обнял за плечи, и… обдав табачным духом, троекратно расцеловал. В левую щёку, в правую — и в губы.
Мать моя женщина! Я каким-то чудом удержал в желудке не до конца переваренные раковый суп, жюльен, салаты и прочие деликатесы. Это ж надо, только вот с Полиной вспоминали, как Брежнев целуется, я ещё смеялся, мол, куда мне до его поцелуев, и вот на тебе!
— Молодец! — подытожил Леонид Ильич. — Настоящий советский парень: красивый, статный, спортсмен, комсомолец… Кстати, ты ещё в парию не вступил?
— Вступил, Леонид Ильич, летом кандидатский стаж истёк.
— Что ж, поздравляю! — на этот раз обошлось рукопожатием. — Одним коммунистом в стране стало больше.
Я подумал, что после таких поцелуев самый дорогой и вкусный десерт в мире не полезет мне в глотку.
— Там помимо прочего от организаторов было одно условие, — добавил Павлов. — Они хотят, чтобы бой проходил в США. Надеюсь, тебя это не сильно смущает?
— Совсем не смущает. Кстати, трансляция на Союз будет идти?
— Мы сейчас решаем этот вопрос. Возможно, что будет, но в записи.
Ага, боятся, что проиграю, и если проиграю позорно, то вообще могут не показать. А в телепрограмме бой что же, не будет указан?
— Леонид Ильич, — повернулся я к Брежневу. — у меня есть встречное предложение… Вернее, два.
— Какие еще предложения? — начал было возмущаться Павлов. — Ему Родина, партия оказывает доверие, а он тут с предложениями выступает!
— Я, товарищ Павлов, такой же коммунист, как и вы, поэтому сначала выслушайте, а потом уж возмущайтесь.
— Действительно, Серёжа, давай послушаем, что наш чемпион предлагает, — поддержал меня Брежнев. — Говори, Женя.
— Во-первых, про трансляцию. Вот скажите мне, какова будет реакция буржуазной прессы и иных средств их массовой информации, когда они узнают — а они обязательно узнают — что наш бой в СССР будет показан в записи?
Брежнев с Павловом переглянулись.
— Отвечаю… Поднимется грандиозный шум по поводу того, что в СССР не доверяют своему спортсмену и не уверены в его победе. То есть почти уверены в его проигрыше. А под это дело еще много чего наплетут про нашу страну. И вот скажите мне, а нам это надо? Вообще отказ от прямой трансляции можно рассматривать как идеологическую диверсию. Это раз. А еще… Вот вы, Леонид Ильич, прошли войну. На передовой сражались. И вот ответьте мне, что чувствует боец, когда знает о том, что дома за него переживают, желают победы в боях? Так вот и мне будет гораздо легче от осознания того, что за моим боем вот именно в данный момент следит многомиллионная советская аудитория, переживают за меня, за советский спорт, за престиж нашей страны.
Брежнев покряхтел, закурил, подвигал бровями. Павлов напряжённо молчал, ожидая, что скажет генсек.
— А ведь он прав, Сергей Павлович. Этим щелкопёрам только дай повод. Правильное предложение. Да и ответственности у Жени будет больше. Так с этим понятно. Будем делать прямую трансляцию. Какое второе предложение?
 
— Я очень прошу предоставить мне киноплёнку с записями боёв Мухаммеда Али. Сами понимаете, что соперника нужно как следует изучить.
— Думаю, что найдем тебе плёнку. Это тоже правильное предложение. Найдёте, Сергей Павлович?
— Да, Леонид Ильич, — подобрался председатель Госкомспорта. — Сегодня же дам команду, чтобы всё, что есть, по этому американцу подготовили. Вышлем товарищу Покровскому бандеролью.
— Тогда уж, пользуясь случаем, хотел бы ещё кое-что предложить.
Тут уж и Брежнев нахмурился. Но я не собирался отпускать вожжи.
— Можно же ведь ещё пару-тройку миллионов долларов заработать на этом деле.
— Каким образом? — в глазах Брежнева появился азартный блеск.
— Я с ансамблем записываю несколько хитов… то есть шлягеров на английском языке, диск печатается на «Мелодии» большим тиражом, в Штатах находим продюсера, за неделю до боя песни с диска начинают крутить по американскому радио, а перед самым боем пластинки поступают в продажу. Как вам такой вариант?
— Хм, а ты уверен, что сможешь записать такую пластинку? — спросил Брежнев после некоторого раздумья. — Что на ней будут песни, которые действительно заинтересуют американцев? Это будут русские народные на английском языке? У них вроде бы мода на все эти «Калинки-малинки».
— Нет, — улыбнулся я, — не русские народные. Это будут эстрадные вещи, и очень качественные, даю вам гарантию, что они попадут во всевозможные чарты, как у них там в Штатах принято.
— Сергей Павлович, как вам такая идея?
Тот пожал плечами:
— Трудно так вот сказать… А ведь ты за эти пластинки тоже деньги захочешь получить? — спросил Павлов.
— В обязательном порядке! И не менее 10 процентов от продаж…
— Ты, Женя, совсем уже капиталистом становишься. Не хватает нам ещё советских миллионеров, — нахмурился Брежнев.
— Вы меня не дослушали, Леонид Ильич. И эти проценты я обязательно получу. Иначе, как я раньше говорил, буржуазные средства массовой информации подымут жуткий вой о том, что в СССР не ценят людей, приносящих их стране миллионы долларов. Так вот эти деньги я получаю и всю полученную сумму трачу на детские дома, спортивные школы и секции в родном Свердловске и области. И по этому поводу надо будет обязательно пресс-конференцию устроить. Когда уже вернусь домой.
— А что, толково! Молодец. И волки сыты, и овцы… хм… целы. Добро! — улыбнулся Брежнев. — Сегодня же попрошу помощника позвонить в «Мелодию» и договориться насчёт выпуска пластинки. В общем, тогда будем считать, что наш разговор получился очень продуктивным. Важные вопросы обсудили. А теперь возвращайся к своим друзьям, там уже, наверное, десерт подают.
По пути в Грановитую палату спросил у сопровождающего, где тут туалет. Оказалось, неподалёку. М-да, сортир — всем сортирам сортир! Зеркала, хром, мрамор… Ну или что-то, очень на него похожее. Небось в кабинках и бумага туалетная, а не газетка рулончиком.
Вспомнив, зачем я сюда завернул, как следует сполоснул рот, пытаясь отмыть табачный дух, только после этого вернулся за стол. Там уже и впрямь дело дошло до десерта: подавали пироги со сладкими начинками и мороженое нескольких видов. Думал, ничего уже в рот не полезет, но, поглядев на креманку пломбира с добавлением кусочков ананаса, не удержался, взял-таки. И не пожалел, вкус оказался божественным. Я даже от добавки не отказался. Парням же озвучил версию Павлова, мол, надо было поставить подпись под какой-то бумажкой.
Со второй порцией пломбира я расправиться не успел — вежливо попросили заканчивать и двигаться на выход, напомнив, чтобы не забыли свои награды.
Вскоре мы уже садились в автобусы, которые нас доставили обратно в «Россию». Здесь я распрощались с Лемешевым, а чуть позже и с Кузей, у которого был вечерний рейс на Астрахань. Попросил портье-администратора разбудить меня завтра в 4 утра, а на 5 часов заказать такси в аэропорт. Ужинать не пошёл — слишком уж объелся все на приёме в Кремле, хоть ужин, как и завтрак, был халявный, оплаченный приглашающей стороной. Лежал, пялясь в телевизор, где в программе «Время» как раз показывали кадры нашего награждения в Кремле, а сам обдумывал предложение товарища Брежнева. Может, всё-таки стоило отказаться? А ну как проиграю? С другой стороны, не убьёт же меня этот Али. Вот если проиграю безвольно — это куда хуже, честь — она иногда дороже жизни. Если уж проигрывать — то достойно.