Дольмен

Люка увидел, что она близка к обмороку.
– Сожалею, Мари, но у меня не оставалось выбора, – проговорил он. – Вы мне нужны.
– Вы сами – дерьмо, Ферсен!
С этими словами Мари исчезла внутри парома, Люка хотел было вскочить на борт вслед за ней, но в эту минуту служащий убрал сходни. Не будь он так взволнован, он заметил бы, что с верхней палубы за этой сценой внимательно наблюдал Риан.
Мари долго смотрела на запад, где медленно исчезали очертания острова, со смутным чувством, что там осталась частичка ее души.
– Местные жители говорят, что когда они уезжают из Ланд, в их сердцах поселяется траур… – тихо произнес неслышно подошедший Риан. Он стал рядом, опираясь на фальшборт. – Но время от времени уезжать необходимо, просто чтобы вздохнуть полной грудью.
Она убрала с лица закрывавшую глаза прядь и взглянула на писателя, опять поразившись его дару угадывать ее самые потаенные мысли.
– Вы до Бреста? – спросила она, не расположенная откровенничать.
Риан ехал в Париж, где на следующий день у него была назначена встреча с издателем. Она снова замолчала, наблюдая за игрой только что вынырнувшего дельфина – темную гладь воды пронзила серебристая молния.
– Я случайно стал свидетелем вашей размолвки с Ферсеном и…
– Давайте сразу договоримся, Риан: то, что вы однажды спасли мне жизнь, не повод, чтобы я вывернула ее перед вами наизнанку.
По его лицу пробежала тень. Мари сразу же пожалела, что сорвала на нем гнев, вызванный совсем другим человеком.
– Простите. Меньше всего я хотела вас обидеть.
Писатель улыбнулся, у глаз наметилась сеть тонких морщинок, придававшая ему очарование, перед которым могли устоять не многие женщины.
– Располагайте мной, Мари, если возникнет такая необходимость. – Его голос окрасился легкой иронией. – Кожа у меня крепкая – как у боксерской груши.
Она улыбнулась. Риан достал сигарету, повернувшись спиной к ветру, зажег ее и снова встал рядом.
– В двадцатилетнем возрасте я был безумно влюблен в одну девушку из Белфаста, – заговорил он вполголоса. – Вы слишком молоды, чтобы об этом помнить, но в шестидесятые годы в ирландском обществе было настолько глубокое религиозное противостояние, что мы, католики, часто сравнивали свои выступления за гражданские права с борьбой негров в Америке. В шестьдесят седьмом мы действовали особенно активно. Протестанты, воспринимавшие это как всплеск национализма, объявили нам настоящую войну, и тогда мы были вынуждены встать под защиту Ирландской республиканской армии. – Риан затянулся сигаретой и продолжил: – Исторический экскурс мне понадобился для того, чтобы вы представляли, насколько в те годы была опасна любовная связь между католиком и гугеноткой. Но я был молод, влюблен и готов на все ради встреч с ней, даже подвергая ее жизнь опасности – она могла из-за меня погибнуть.
– И как все закончилось? – спросила Мари, на время забыв о собственных неприятностях.
– Через несколько лет мы расстались, и не по религиозным соображениям, – добавил он с иронической усмешкой.
Мари пожала плечами:
– Вижу, к чему вы клоните, только, по-моему, далеко не все можно оправдать любовью. Отец воспитал меня в уважении к некоторым ценностям, и ложь, обман, махинации в моих глазах – непростительны. – Она покачала головой. – Не могу поверить, что Кристиан повел себя как трус.
– Отец должен был объяснить вам еще и другое: мужчина тоже имеет право на слабости.
– Только не Кристиан! – в запальчивости возразила она.
Писатель изобразил шутливый поклон. Он не собирался настаивать. Но в его прощальном взгляде Мари прочла: «Вряд ли Ферсен стал бы вас обманывать».
Пока Люка нервно расхаживал взад-вперед по кабинету, со стенда, где висели фотографии, за ним наблюдали зеленые глаза Мари, и он не мог сосредоточиться ни на чем другом, кроме этого осуждающего взгляда. Он сделал ставку и потерял все. Потерял Мари.
По приемнику, всегда настроенному на единственную радиостанцию, которую можно было без помех слушать на острове, транслировалось душераздирающее послание Кристиана Бреа, адресованное невесте с бескрайних океанских просторов. Взбешенный этим пустословием, Люка выключил приемник и уже собирался уходить, но тут его взгляд упал на экраны мониторов, куда поступал сигнал от установленных в Ти Керне камер видеонаблюдения.
 
Что за чертовщина!
С большинства экранов пропало изображение. Он бросился к мониторам и стал вертеть ручки настройки. Все напрасно. Экраны гасли один за другим. Через минуту он вышел из здания жандармерии и сел в автомобиль.
Воткнув наушник мобильного телефона, он насчитал ровно семь гудков, прежде чем Морино, вырванный из объятий Морфея, снял трубку.
– В Ти Керне происходит что-то странное, я еду туда.
– Должен я вас сопровождать? – промямлил Стефан.
Люка обратил взор к небу.
– Да нет, возможно, это просто короткое замыкание. Если понадобитесь, я позвоню, так что, пожалуйста, не засыпайте.
Он отключился, вынул наушник и бросил его на пассажирское сиденье рядом с мобильником.
Проезжая мимо развалин аббатства, Люка, не обративший на это ни малейшего внимания, разминулся с юной девушкой, которая мчалась во весь опор на синем велосипеде с зажженной фарой. Девушка очень спешила, ее юбка развевалась на ветру, а мысли были устремлены к возлюбленному, которому она собиралась сообщить важную новость, способную полностью изменить их жизнь: у них будет ребенок! Ребенок! Ребенок…
Подъезжая к берегу, Люка сбавил скорость и выругался, увидев, что один из мощных прожекторов взорвался, как петарда.
Резко затормозив, он выпрыгнул из автомобиля, вынул из кобуры оружие и с осторожностью стал продвигаться к менгирам, белевшим при ярком свете трех еще действующих прожекторов. «Звук и свет», – подумал он. Все это напоминало театрализованное представление на фоне природного ландшафта. Хотя звука-то как раз и не было. Царство тишины. Ледяной тишины, почти физически ощущаемой.
Он уже достиг дольмена, когда один за другим взорвались остальные прожекторы, подняв фейерверк искр и осыпавшись стеклянным дождем, который обрушился на него мартовским ливнем – когда дождь перемешан со снегом.
Люка упал на землю и перекатился под плоскую плиту дольмена. Ти Керн снова погрузился во мрак. И в тишину. Густую. Угрожающую.
Не обращая внимания на застрявшие в одежде осколки стекла, специалист по ритуальным преступлениям, отбросив гипотезу о технических неполадках, стал вглядываться в темноту в поисках спрятавшегося снайпера, который прицельным огнем только что поочередно вывел из строя все прожекторы. Ни души. Правда, теперь его поле обзора ограничивалось высотой дольмена.
Ферсен подумал об оставленном на пассажирском сиденье телефоне. Когда, интересно, Морино отреагирует на его молчание? Должно быть, очень не скоро. Он возненавидел себя за то, что, как последний болван, попался в ловушку. Но рано или поздно из-под дольмена вылезти придется.
Он прикинул расстояние до менгиров – десяток метров по открытой местности. За это время снайпер десять раз мог взять его на прицел и подстрелить, но выбора не было, и он бросился вперед. Под его ногами отчаянно скрипел ковер битого стекла, но он без затруднений добрался до гиганта с профилем старого слона.
Наскоро рассчитав траекторию и угол стрельбы предполагаемого снайпера с учетом местоположения четырех прожекторов, Ферсен пришел к выводу, что находится вне его досягаемости.
Люка еще раз прощупал взглядом темноту. Никого.
И вдруг до него донесся странный звук, напоминающий шуршание шелковистой ткани. Напрягая слух, Люка постарался уловить, откуда исходил этот звук.
Глаза его чуть не вылезли из орбит от изумления.
Нечто воздушное, полупрозрачное, переливающееся, быстро пролетев между менгирами, направилось в сторону захоронения, а потом к краю берега.
У него снова вырвалось ругательство, и, забыв о снайпере, Люка бросился вдогонку за фантастическим видением.