Наследница царицы Савской

И ничего не увидела.
Передо мной лежала бескрайняя равнина. Трава переливалась на ветру, словно золотистая вода. Позади сверкала река, горевшая в лунном свете, словно огонь. За мной гнался страх.
И я убегала…
Меня трясло от холода, когда я проснулась. Но, попытавшись рассказать этот сон Кешет и Нимре, я поняла, что не могу. Я по-прежнему не могла вспомнить, кто за мной гнался.
Тревожный сон. Но демоны ночи исчезают при свете дня, а скоро мне стало и вовсе не до мыслей о снах – отец прислал гонцов, чтобы предупредить жен о своем возвращении. И с ним ехала гостья, царица Савская…
– Она прибывает сюда, будет жить здесь, у нас. И куда же мы должны поселить ее вместе со свитой? – спросила госпожа Чадара.
Я подумала, что ее слова не лишены смысла. Но, в конце концов, госпожа Чадара ведала как раз такими вопросами. Казалось, других женщин этот визит не волнует.
– Лишь бы только эта царица не захотела поселиться в моих покоях! – сказала Ешара.
– Больно они ей нужны! – тут же напустилась на нее Наама. – Вот мои покои – дело другое. Я – главная жена, мать старшего царского сына. Но, если эта женщина думает занять мое место, она очень скоро поймет, что зря надеется.
Наама гордо вскинула голову, и стала видна безупречная линия ее шеи и подбородка. Наама сражалась с возрастом не на жизнь, а на смерть, не жалея сил, и ей удавалось держать этого врага на расстоянии вытянутой руки – до поры до времени.
Ее слова вовлекли других в разгорающуюся ссору.
– Мы все знаем, что главной царицы тут нет, – сказала Ксенодика, ахеянка, всегда готовая отчаянно спорить по поводу и без, – а если бы кто и мог стать главной царицей, то лишь дочь фараона. Уж она-то – настоящая царица до кончиков ногтей.
На миг Наама поджала свои полные красные губы, но не возразила: ее ответа и не требовалось. Ксенодику окружили ее подпевалы, раззадоренные, словно стая собак.
– Так значит, лишь дочери фараона пристало быть царицей? – переспросила Наоми. Это имя, означавшее «милая», казалось издевкой из-за ее злого языка. – Скорее как раз не пристало. Столько лет замужем – и не родила ни единого ребенка, даже девочки!
Зря она съязвила, ведь это напомнило всем женщинам, собравшимся в саду гарема, о той единственной, которая владела сердцем царя. О женщине, подарившей ему девочку, любимую им больше всех сыновей. Теперь все повернулись ко мне. Я сидела с братиком, сыном Македы, и мы играли в «кошкину люльку».
Чувствуя на себе тяжесть их взглядов, я замерла. Мои пальцы оплетала алая нить, которую я закручивала в разные узоры, чтобы развлечь братика. Ему не понравилось, что нить и мои руки перестали шевелиться, он нахмурился, замахал ручками и задрыгал ножками, требуя, чтобы я продолжала. Когда я не пошевельнулась, он сам схватил за кончик нити и потянул так сильно, что весь узор безнадежно спутался. «Придется начинать заново», – подумала я, глядя на стиснутые кулачки Давида. Что касается отцовских жен, я решила молчать, не подливая масла в огонь их ссоры.
К тому же я знала, что, если молча слушать, можно узнать больше, чем высказываясь и пытаясь заставить всех согласиться с собой. Поэтому я склонила голову и начала медленно распутывать алую нить, чтобы мы могли сыграть снова. Мать Давида, Македа, сидела на скамье неподалеку от нас. Она тоже наблюдала, искоса поглядывая темными как ночь глазами на других жен моего отца.
– Шакалы, грызущиеся из-за косточки, – сказала она и рассмеялась.
Все отвели взгляды от меня и, словно не услышав Македу, продолжили колоть друг дружку злыми словами. Ни одна не смогла бы отступить ни на шаг – это означало даровать сопернице торжество победы. Они сходились только в одном: от прибытия этой царицы ничего хорошего ждать не стоило.
Я не понимала, почему они так уверены в этом. Никто в глаза не видел эту сказочную царицу Утра. Она могла оказаться старой, невзрачной или скудоумной. Что же касается причины, по которой она отправилась в такой долгий путь…
– Она думает выйти замуж за царя Соломона, ясное дело, – сказала Аришат, – а для чего еще женщине ехать в такую даль? И тогда она станет хозяйкой Женского дворца.
 
– Конечно! Она думает потихоньку прибрать к рукам здешние сокровища. Ведь Иерусалим теперь – центр всего мира. – Слова Мерры были горьки, как ее имя.
Я распутала нить и начала снова оплетать ею пальцы, создавая орнамент. Маленький Давид засунул кулачок в рот, глядя широко раскрытыми глазами, как у меня в руках вырастает алая паутинка. «Почему они так ненавидят эту царицу? Они ведь даже не знают ее!» Но они уже дрались, словно кошки за теплое место. Или словно шакалы за кость, как сказала госпожа Македа. Я исподволь отметила, кто жалуется и ругается. Наама, конечно же, и Мерра, Ешара и Аришат. Никого не удивляло, что они нашли такую острую тему для обсуждения. Все желающие заклеймить воображаемые грехи чужеземной царицы направлялись к ним.
Прочие избегали этой злобной группки. На другом конце внутреннего двора Меласадна катала кожаный позолоченный мяч, забавляя двух своих сыновей и полдюжины крошечных белых собак. Госпожа Лиоренда и персидская царевна Нилуфар сидели под лимонным деревом, погрузившись в изучение какого-то свитка. Нефрет, дочь фараона, и вовсе не выходила в тот день в общий сад.
А госпожа Чадара ушла. Рассматривая отцовских жен, я поняла, что Чадары уже нет рядом с группкой ругающихся женщин. «Конечно, ведь, пока они сетуют на визит царицы Савской, Чадаре нужно все подготовить». При этой мысли я улыбнулась. Давид вытащил кулачок изо рта, засмеялся и снова потянул за сеть, которую я так тщательно плела для него заново.
Тогда я тоже рассмеялась и высвободила руку из переплетений алой нити.
– Так тебе стало скучно, царевич? Что ж, давай погуляем и поищем, чем еще тебя развлечь.
Я подхватила Давида с овчины, на которой он лежал, и поцеловала его в пухлую шейку. Он радостно залепетал что-то и вцепился мне в волосы.
– Я возьму его, – сказала Македа, протягивая руки.
Я отдала Давида матери и высвободила свои волосы из его цепких пальчиков. И, когда она унесла его, я тоже выскользнула из общего сада.
Я хотела больше узнать об этой гостье из далекой страны, о незнакомке, решившейся на такое путешествие. «Как может женщина править самостоятельно? И, если она действительно правит, как ей хватило смелости оставить царство, чтобы уехать надолго в такую даль? И зачем?» Все соглашения и торговые дела обсуждали через посланцев, а трон оставлять ни в коем случае не следовало. Иначе правитель мог, вернувшись, обнаружить, что его место успели занять. То есть ее место.
Но я знала, что не найду у отцовских жен ответа на свой вопрос. Следовало подождать прибытия царицы Савской и самостоятельно разгадать ее секреты.
Билкис
Пока они ехали на север из лагеря, разбитого под стенами Ецион-Гевера, Билкис тайком наблюдала за царем Соломоном, изучая его, словно драгоценный камень, за который она торговалась. «Нет, скорее это можно сравнить с выгодным договором, который я должна внимательно прочитать. Понять все условия, чтобы не обмануться улыбками и красивыми словами».
Одну вещь она уже успела заметить: эти мужчины смотрели на нее и на ее женщин восхищенно и в то же время злобно. Гремучая смесь, с которой следовало обращаться осторожно. Царь – тот вел себя достаточно вежливо. По крайней мере, изображал терпимость, но его приближенные проявляли меньше такта. «А командир его стражи не сводит глаз с моих амазонок и никогда не улыбается». Такие мужчины бывают опасны…
– Что сковывает вольный полет мыслей царицы? – Вопрос Соломона вернул ее к реальности.
Она посмотрела на царя и увидела, что он пытается понять, в каком она настроении.
«А это не так просто, ведь на мне покрывало». Под защищавшей ее лицо тканью она улыбнулась.
– Я думаю о стране царя и о его народе. Они очень отличаются от моих. Мне не терпится узнать их.