Наследница царицы Савской

– Узрите Храм наш, – промолвил Садок, охваченный вдохновением, – узрите славу нашего Бога, Господа воинств небесных!
Он воздел обе руки и широко раскинул их, словно бы обнимая всю Храмовую гору – мирской двор и женский двор, двор священников и внешний двор, открытый всем жителям Израиля и Иудеи. Медное «море» – чашу для омовений священников, огромную, словно озеро, покоившуюся на спинах двенадцати медных волов, которые стояли на гладких каменных плитах. И само святилище, ослепительное творение из кедра и золота, – вход в него поддерживали две большие колонны.
Святая святых вмещала Ковчег и Скрижали Завета.
– Узрите, – повторил Садок, зная, что все во дворе обернулись к нему, – когда-то наш Бог не имел другого пристанища, кроме шатра в пустыне. Когда-то Ковчег смиренно лежал в обители простого землевладельца. Смотрите, как вознесены они теперь перед всеми людьми! Смотрите, какие почести им воздаются! Хвала Господу! Хвала царю Соломону, который построил этот золотой дом во славу Господа!
Слова у Садока иссякли, но осталось ликование, согревавшее его.
Да, храм был чудом. Особенно если вспомнить, что еще не так давно обителью Бога был скромный шатер, вмещавший лишь Ковчег. И так же просто жили священники. «А теперь все могут видеть преклонение перед нашим Господом, почет, окружающий Его служителей».
Успокаивающая мысль. «Ни один царь теперь не осмелился бы повторить поступок безумного царя Саула. По его приказу всех священников в Ноаве предали смерти. Всех, даже самых юных. Теперь такое не может повториться».
Теперь храм возвышался во всей своей мощи. Сияющий золотом явный знак силы Господа и значимости Его священников.
«Да, теперь намного лучше, чем во времена безумного Саула». Или даже во времена великого Давида. Несмотря на всю свою набожность, Давид не воздавал священникам тех почестей, которыми они пользовались сейчас. Возможно, потому, что он сам слышал голос Яхве и, казалось, всегда знал Его волю, не спрашивая священников или пророков. «И он умер в преклонных годах, царем, значит, его поступки были угодны Господу».
Но царь Соломон – не менее, если не более набожный, чем отец, – оказался намного щедрее. Золото, благовония, жертвы – Садоку стоило лишь попросить царя, и он получал все. «Да, царь Соломон умеет чтить священников!»
Хотя некоторые не умеют чтить своего царя. На миг Садок нахмурился при мысли о растревоживших его неумолимых попреках Ахии. Что толку быть первосвященником Храма Господа, если нельзя добиться почета и повиновения от всех людей?
«Что ж, таковы пророки. Даже царь Давид склонялся перед Нафаном, когда тот порицал его. Царь Соломон не будет обвинять меня, ведь никому не под силу смирить пророка».
Садоку снова стало легко на душе, и он повел процессию священников через широкий двор ко входу в Дом Господа. Их ожидали жертвы, а он не мог выполнять свой долг без мира на сердце и покоя в мыслях.
«Я – первосвященник. Я здесь для того, чтобы служить нашему Господу. Пусть царь договаривается с пророками. Не моя это задача».
Соломон
Хотя день уже перевалил за половину, Соломон заставил себя выкроить время, чтобы принять Ахию. В поисках пророка он разослал по всему городу гонцов, втайне надеясь, что его не найдут. К закату Соломон подумал было, что так и вышло. Поэтому, когда он увидел, как Ахия шагает ему навстречу по царской галерее, он испытал смесь облегчения и уныния. Пророк не смотрел по сторонам, словно не замечая великолепных мозаик из бирюзы, янтаря и слоновой кости, словно бы их и не существовало. Возможно, для пророка их и вправду не существовало – он гордился своим аскетизмом.
– Добро пожаловать, Ахия. Приветствую тебя. – Соломон указал на обитые кожей скамейки: – Присядь и отдохни.
Ахия сделал вид, будто не слышит этих почтительных слов. Царь мысленно вздохнул. С пророком всегда было тяжело иметь дело, а в гневе он и подавно не замечал доброты и не склонялся перед мудростью. Он остановился в нескольких шагах от Соломона, прямой и несгибаемый, как посох. Глаза его потемнели от гнева. Одна рука вцепилась в гладкое дерево, другая сжалась в кулак.
 
– Я явился не ради того, чтобы перебрасываться пустыми словами и тешить царское самолюбие. Я явился, чтобы предупредить тебя. Ты слишком далеко зашел. Можешь смеяться над пророком, но внемли словам Яхве, пока не поздно.
Значит, Ахия слышал насмешку Аминтора. Соломон понял, что успокоить пророка будет еще сложнее, чем он думал.
– Я не смеюсь, – мягко ответил он, – и не глумлюсь над словами Господа.
– Ты женишься на чужестранках, склоняешься к ним и их богам. Ты навлекаешь на себя гнев Яхве – и твоя корона тебя не спасет.
Ахия разжал кулак и бросил что-то к ногам Соломона.
Соломон опустил взгляд и увидел маленького глиняного божка, разбившегося на две части. Собачья голова уставилась на него невидящими глазами.
– Вот какое приданое привезла очередная твоя невеста, царь! Это идолы и святотатство! Вспомни первую и главную заповедь Яхве!
– Я помню. В заповеди говорится о том, что мы не должны почитать других богов прежде Него. Эту заповедь я соблюдаю, Ахия, ни у кого из богов нет первенства перед Господом. А сам я поклоняюсь лишь нашему Богу.
– Можешь ли ты утверждать это, Соломон? Ты, не осмеливающийся произнести имя Яхве? Разве сердце твое не стремится к иноземным женщинам? И разве не склоняют они тебя к своим богам, своим идолам из дерева и камня?
Соломон понимал, что спорить бесполезно. «Выслушивал ли мой отец поучения от старого Нафана?» Царь Давид сумел бы обаять пророка и убаюкать его гнев. А Соломон пользовался лишь доводами разума, но это оружие затуплялось, наталкиваясь на пламенную веру Ахии.
– Ответь мне, Ахия, разве идолы в храмах моих жен обладают хоть малейшей силой? Разве они настоящие боги?
– Конечно нет! Разве могут камень и дерево обладать силой?
– А если эти идолы – просто изображения, не более могущественные, чем куклы моей дочери, то в чем вред от простого их созерцания?
– Это грех против Яхве! Их нужно разбить вдребезги! Вдребезги! И сжечь. И разрушить их святилища. Язычество следует изгнать с наших земель, а иначе гнев Яхве уничтожит тебя, как твоего отца Давида и твоего деда Саула!
«Царь Саул не был моим дедом». Но Соломон понимал, что нет смысла напоминать об этом пророку – тот мог в ответ разразиться еще одной гневной тирадой.
– Нужно освободить дом царя – этот дворец, как его называют, – от идолопоклонства и скверны! Нечистые звери разгуливают по его комнатам, стены смердят грехом и богомерзкими обрядами! Остерегись, царь Соломон! Как бы не ступить тебе на путь, ведущий к гибели!
Соломон в какой-то мере сочувствовал пророку – человеку непоколебимых моральных устоев, суровому и гордому, восстающему против меняющегося мира. «Это все равно что бороться с западным ветром». Но Соломон не мог позволить разрушить то, что он так долго строил.
– Благодарю тебя за предупреждение, Ахия. Я обещаю, что постараюсь поступить правильно.
«Но я не буду запрещать женам искать утешения у их богов».
– Тогда отошли прочь колхидскую чародейку со всей ее нечистью. Откажись от язычества, к которому ты пристрастился. Очисть свой дворец от чужестранцев, а город царя Давида – от скверны. Очисть нашу землю от храмов и рощ, посвященных ложным богам, не говоря уже о богинях. Лишь тогда воля Яхве будет выполнена.
«Если я отошлю всех своих жен и сровняю с землей все иноземные храмы, кто поблагодарит меня? Наши купцы, которые больше не смогут торговать со всем миром? Или земледельцы, которые не смогут продавать свой урожай? Или солдаты и священники?» Ведь империя, которой он правил, держалась на торговле и брачных союзах. И на терпимости.
Ахия никогда бы этого не понял.
– Я слышу тебя, Ахия, и благодарю за заботу о нашем народе, но…
– Но ты не склонишься перед волей Яхве, – тихим, безжизненным голосом закончил пророк.
«Это перед твоей волей я не склонюсь!» Соломон подавил желание высказать ему в лицо неприкрытую правду. Услышанная от царя правда лишь вызвала бы у Ахии новую вспышку гнева. Поэтому Соломон уже в который раз нашел мягкие слова, пытаясь добиться перемирия: