Прямой контакт

— Хорошо. Я тебе верю, но ты должен будешь поклясться.
— Клянусь...
— Нет, не сейчас... — Иван улыбнулся. — Завтра весь корабль соберется на большое радение, День Святаго Духа славить будем. Вот там, перед всем кораблем ты и должен будешь поклясться... Сначала помолимся в сионской горнице, а потом к Великому Алтарю пойдем.
— А где этот Алтарь? — Виталий, несведущий в вопросах религии, к своему стыду, половины не понимал из того, что говорил ему Иван. Единственное, что он хорошо понял — завтра ему предстоит познакомиться с общиной.
— Алтарем мы называем остров — тот самый, на котором ты меня тогда встретил, а сионская горница — это место, где корабль в обычные дни собирается на молитву... Ты спрашивай меня, если тебе что-то непонятно, не стесняйся. Когда человек к Богу хочет идти, враг очень сердится и старается сделать все, чтобы помешать этому человеку. И сомнения будут, и неверие... И странным, нехорошим тебе что-то может показаться. Но ты обо всем спрашивай меня, я специально рядом с тобой буду, ни на шаг не отойду. — И Иван замолчал, ожидая, очевидно, вопросов.
Виталий задумался. О таком развитии событий он даже и думать не мог. Самое большее, на что он рассчитывал, — так это поговорить с этими хлыстами, а тут ему разрешают быть на радении, да ещё где — на том самом острове... Странно, что Борисов до сих пор не появился. Хотя при чем тут Борисов — на остров с хлыстами Ларькин все равно поедет один... Но в известность его поставить всё-таки не мешало бы. Всякое может произойти, а сидеть на этом куске суши в течение нескольких суток Виталию не хотелось. Но Борисов не откликался, Виталий уже несколько раз пытался выйти с ним на связь, но ничего не выходило. Скорее всего, Борисов ещё в Астрахани, и маленькая карманная рация, рассчитанная на пятьдесят — ну, максимум семьдесят километров, такое расстояние просто не может осилить. Не продумали они этот вопрос... С другой стороны, кто же знал, что Борисов так задержится. Делать нечего — завтра нужно попробовать ещё раз связаться, а если не получится — ехать наудачу. Такой шанс упускать нельзя.
— Ты о чем-то задумался... Может, ты передумал? — прервал ход ларькинских мыслей Иван. — Ты можешь отказаться, если боишься... если не хочешь ехать.
— Нет, что ты. Я не передумал, это я так, о своем задумался... Всё так неожиданно.
— Тогда слушай внимательно. — Голос Ивана стал сразу непривычно твердым. — Завтра ты не должен ни есть, ни пить. Помойся и надень всё чистое. Вообще-то рубаха должна быть длинная, белая... Но надевай что есть, только не черное.
Ларькин кивнул.
— Что ещё?
— Днём никуда не ходи и постарайся ни с кем не разговаривать... Вообще, освободи свою душу от суеты, помолись как можешь. Вечером, часов в семь, я за тобой зайду. Только я в дом заходить не буду, ты меня здесь, около калитки жди... Григорьевне ничего не говори — замучит расспросами, а тебе, особенно завтра, это не нужно.
— Скажи, а как это все происходить будет? Ну, что мы станем делать?
— Ты сам завтра все увидишь... Как я тебе расскажу? Это пережить нужно... Да, и вот ещё что — не кури, пожалуйста. Это вообще нехорошо — ты ангелов своим дымом отгоняешь, а завтра и тем более курить нельзя.
—- Да я не курю всерьез, так, балуюсь.
Ночью Виталий почти не спал. Он всё думал о том, что завтра может случиться. Ходики отбили час, потом два... Ведь завтра с Виталием произойдет то, чего раньше никогда не происходило. Иван не сомневается в том, что случившееся с ним не было сном и галлюцинацией. Хотя религиозное сознание тем и отличается от нерелигиозного, что готово всё принять на веру...
А ведь Ольга говорила «тебя пустят». Так ведь действительно пускают, только непонятно пока, куда. То ли пустят, то ли опустят, как сказал бы на моем месте Большаков. А если все это бред, игра больного воображения (ведь Иван-то при всей его внешней нормальности очень фанатичный юноша)…
Виталий представил, как он будет писать в отчете: «Агент Ларькин, находясь на задании в районе острова, обозначенного на карте О-6, присутствовал на радении хлыстов. В результате долгого кружения на одном месте ему привиделись ангелы, которые взяли его под белы ручки и повели куда-то вдаль...» Интересно, а свальный грех, о котором так много рассказывали нехлыстовствующие митяевцы, будет? Надо было с собой Ольгу прихватить. Ну, об этом он в отчете писать, конечно, не будет.
 
Под утро Виталий задремал. Ему снилось, что он идет на лыжах по огромной снежной пустыне. Во сне он точно знает, что идет к дому, и даже знает, в какой стороне этот дом находится. Но, он идет и идет, а эта снежная равнина никак не кончается. Он выбивается из сил, ему кажется, что он идет уже целую вечность и все никак не может дойти. И в отчаянии Виталий кричит: «Господи! Да когда же кончится это снежное безумие?» И какой-то голос сверху шепчет ему в самый затылок: «А его и нет, просто ты видишь то, что хочешь видеть». И тут же, как в кино, камера резко поднимается вверх, и Виталий видит себя как бы со стороны. Он один, а земля огромная и вся белая, и нет на ней ничего, кроме снега. А он всё идет и идет вперед, ширкая по снегу лыжами...
Виталий открыл глаза: кулаки крепко сжаты, как будто на самом деле держат лыжные палки, в ушах до сих пор этот мерзкий звук лыж — ширк-ширк. Ларькин с трудом разжал затекшие от напряжения ладони и почесал лоб. Ничего себе кино — с эффектом присутствия. Интересно только, к чему такие сны показывают...
Григорьевна громыхала на кухне, готовя завтрак. Потом входная дверь хлопнула — не иначе пошла на огород капусту полоть. Любимое занятие... Вставать Виталию не хотелось, сказано же было — никуда не ходить, вот он и не пойдет. Виталий приподнялся на постели и выглянул в окно — и ахнул. За окном было продолжение сна, только вместо снега мир был укутан, туманом. Сквозь плотную молочно-белую пелену едва виднелись контуры соседних домов, деревья выступали из тумана в какой-то нереальной неподвижности своих восковых линий. Небо сливалось с землей, перетекало в неё, так что невозможно было понять, где оно кончается.
Пользуясь тем, что любопытной Григорьевны нет дома, Виталий достал из кармана брюк рацию и попытался ещё раз связаться с Борисовым. Тот не отзывался. Что-то случилось, что-то не так. Если бы рация сломалась, но Борисов был где-то рядом, он бы обязательно дал о себе знать. Хотя кто его знает... Нет, он бы обязательно появился. Эксперименты над подчиненными — это не в его духе.
Виталий встал, оделся и пошел на кухню. Ну, вот так всегда — когда есть нельзя, обязательно найдутся соблазны. Предупреждал Иван — будут обольщения. Вот они в чистом виде — полная жаровня картошки в сметане и миска соленой капусты. А запах! Собственно говоря, почему все это нельзя употребить в дело? Это Иван считает, что нельзя, но он-то, Ларькин, понимает, что на возможный контакт с пришельцами, или кто они там, эта картошка повлиять никакие может.
Виталий уже собрался расправиться со всеми этими деревенскими деликатесами, но в последний момент остановился. Стоп. Он влез в какую-то игру, чужую игру, правил которой он до конца не понимает, но ведь, как известно, незнание правил не освобождает от необходимости их соблюдать. Что. он, Ларькин, надеется увидеть на этом хлыстовском сборище? Инопланетян, которые общаются с землянами исключительно по принципу их религиозной принадлежности? Огромную черную дыру, которую эти хлысты прячут где-то на острове, прикрывая ветками?
Виталий был на этом острове и ничего сверхъестественного, не считая, конечно, показаний приборов, он там не обнаружил. А повышенный радиационный фон может объясняться и чем-то другим, кроме присутствия чужеродного объекта. Итак, подведем итоги. Виталий Ларькин со своими правильным, аналитично устроенным мозгом ничего на острове не нашел, а хлысты там регулярно что-то видят. А кроме хлыстов все эти чудеса наблюдают не совсем трезвые граждане. Значит, правильные мозги на этом острове ни к чему — не воспринимают они аномалию. Чтобы что-то увидеть, нужно отключить свою нормальность. Поэтому, если Виталий хочет узнать то, что знают эти сектанты, ему нужно стать таким же, как они. Не навсегда, конечно, а хотя бы на эту ночь. А если-все это окажется глюками или религиозными видениями — ну, что ж, значит, будет что вспомнить. Значит, правила игры принимаем, даже если они кажутся нам непонятными и нелепыми. Играть — так играть.