Женщина нашего времени
Кэт вздохнула, но ее лицо прояснилось. Обстановка была выяснена без какого-либо серьезного ущерба. Она наклонилась к Харриет и положила руку ей на плечо.
— Ты хорошая девочка, Харриет. Ты всегда была такой, ты знаешь.
Харриет была довольна и тронута.
— Я была такой? Сохрани свои акции и свое членство в совете директоров, хорошо? Это важно для меня.
Она положила свои руки на руки матери, чувствуя подаренные Кеном обручальное кольцо и кольцо невесты под своей ладонью.
— Если ты так хочешь. Если это сделает тебя счастливой. Ты счастлива, Харриет?
— Конечно, да.
Более, чем вчера. Поразительно, но это так. Когда Харриет подумала о безликой спальне в отеле и небезликих сценах, свидетелями которых были пастельные стены, она вдруг почувствовала себя такой голодной, что позволила Кэт отрезать ей кусок шоколадного торта к огромному удовольствию своей матери, перед тем как она должна будет вернуться к заботам о «Пикокс».
— Хорошая девочка, — сказала Кэт. — Ты выглядишь тоненькой, как спичка.
— Харриет уже здесь?
Понедельник был одним из тех дней, когда Грэм Чандлер присутствовал в офисе «Пикокс», а он приходил рано. Однако Карен уже была здесь первой и распечатывала на первом столе утреннюю почту.
— Нет. Она звонила вчера и сказала, что она уезжает, чтобы встретиться с Саймоном Арчером. Она будет на «Мидлендс Радио» и сделает еще пару таких же дел.
У Грэма подмышкой была зажата газета, одна из ежедневных национальных газет. Он развернул ее перед Карен.
— Как ты думаешь, она это видела?
Карен прочитала абзац, на который указывал его палец. Потом она подняла глаза на Грэма. Они округлились, и в них застыл ужас.
— Как они могли сделать это? Они не должны были этого делать.
— Но они это сделали, — сказал он. — И я думаю, что это не все. Как мы можем найти Харриет или самого мистера Арчера?
Карен отрицательно покачала головой.
— Мы никак не можем. Харриет едет на машине, она выехала уже давно. А у мистера Арчера нет телефона.
Харриет выехала из дома очень рано. Дорога была знакома. В дороге она улыбалась, думая о конце недели, который она провела с Робином. Она также тщательно отрепетировала, как будет объяснять Саймону замену «Головоломки» на «Мейзу». На заднем сидении машины лежала в коробке, на которой были поблекшие японские иероглифы с оригинала, копия доски.
Когда Харриет подъехала к дому Саймона, она увидела, что занавески, ставшие от старости бесцветными, опущены на всех окнах. Тревога внезапно сжала ей горло. Дом выглядел хуже, чем слепым, он казался мертвым. Она спотыкаясь вышла из автомобиля, так как ноги онемели после длительной поездки, и побежала вдоль разросшейся живой изгороди к парадной двери. От страха она даже не стучала, а колотила по двери. Ее плотно сжатые кулаки наносили сильные удары по лопнувшей краске.
Ответа не было, ничего не было, кроме тишины, в которую вторгался уличный шум из-за живой изгороди, как тоненький ручеек из другого мира.
— Саймон!
Харриет откинула голову назад и, внимательно глядя вверх, пыталась увидеть, нет ли какого-нибудь движения за спущенными занавесками на втором этаже. Но ничего не было. И даже тогда, когда она прижала лицо к мрачным, покрытым слоем грязи окнам первого этажа, она не смогла найти даже щели между опущенными занавесками.
— Саймон!
Ее удары отбили маленькие чешуйки краски от старых дверей, но изнутри не исходило ни одного звука. Она стала на колени перед железным почтовым ящиком, открыла его и посмотрела через щель. Ее сердце сжалось от страха увидеть его лежащим в тусклом коридоре, но она обнаружила, что не может вообще ничего увидеть.
Какая-то толстая, темная ткань, пахнущая пылью, была повешена на расположенную внутри проволочную корзину для писем. «Он, вероятно, боялся, — догадалась она, — что какие-то глаза будут следить за ним так, как сейчас смотрели ее глаза». Она отпустила дверцу почтового ящика и, все еще стоя на коленях, била кулаком по двери и кричала:
— Саймон! Это Харриет. Что случилось? Пожалуйста, откройте дверь. Дайте мне только посмотреть, что с вами все в порядке. Пожалуйста, Саймон.
Ничего. Харриет почувствовала, что за ней наблюдают. Она посмотрела назад через плечо и увидела двух женщин, смотрящих на нее от ворот.
— Он не откроет, — произнесла одна из них. — Много всяких людей стучали здесь, но он никому из них не открыл.
— Много всяких людей? Каких людей?
Женщина обиделась:
— Я не знаю. Это не мое дело. Я человек посторонний.
— Вы из муниципального совета? — спросила другая женщина.
— Нет, — поспешно сказала Харриет, — ничего такого. Я его старая знакомая. Я волнуясь за него.
— Я старалась присматривать за ним, — сдержанно сказала первая, — за несколько медных монет. Но нельзя же навязываться людям, когда они сами этого не хотят.
— Он здесь, — произнесла ее приятельница, — и, главное, что у него все в порядке.
— Откуда вы знаете?
— У него горит камин, видите?
Харриет отошла к воротам, и все трое подняли головы вверх. Тонкая струйка дымка, поднимавшаяся из трубы, была такой бледной, что только слегка искажала цвет голубого неба за ним.
— Топить камин в такое время года? — удивилась другая женщина.
— Старые кости. Такие же, как наши, Долл.
— Спасибо, — Харриет прервала их смех, — спасибо, но я все-таки останусь и буду стучать до тех пор, пока он не отзовется.
Как только женщины ушли, она снова встала коленями на ступеньку и прижалась губами к почтовому ящику.
— Саймон, это Харриет. Я знаю, что вы слышите меня. Извините меня. Я очень, очень сожалею. — Потому что Харриет понимала, что бы ни было, что бы ни случилось с Саймоном за этими задернутыми занавесками, все это произошло по ее вине.
Она сделала это и должна была точно знать, что произошло. «Пожалуйста». Она прижала ладони к дереву.
— Пожалуйста, позвольте мне войти.
Наконец, послышался звук, которого она ждала. Это было слабое, медленное шарканье и грохот дверной цепочки, за которыми последовали трудно определяемые звуки падения и скрип. Харриет ждала, встав с коленей.
Наконец, дверь приоткрылась, образуя узкую щель.
Харриет инстинктивно рванулась вперед и вклинила свое плечо в эту щель на случай, если ее попытаются закрыть снова, но сейчас же остановила себя. Вместо этого она даже немного отступила назад.
Тихим голосом она сказала:
— Можно мне войти? Я ненадолго.
Через некоторое время она услышала, что цепочку сняли. Дверь открылась достаточно широко, чтобы она смогла увидеть Саймона, стоящего в коридоре. Она почти вскрикнула.
Он был похож на зверя, пойманного в капкан в своей берлоге. И еще он выглядел очень больным. Его лицо ввалилось под грубой маской седой щетины. Его щеки и глазницы казались пустыми, а тусклые глаза внимательно посмотрели на Харриет из мешков кожи табачного цвета. Харриет охватило смятение, и ей стало страшно. В первый момент ей показалось, что он не узнал ее, но потом она увидела в его глазах, что он помнит ее и, более того, ждал ее.
Она заставила себя сказать спокойным голосом:
— Саймон, могу я войти? Мне трудно разговаривать на улице, на виду у соседей, которые…
Этого было достаточно. Он бросил злобный взгляд в сторону ворот и кивком головы пригласил Харриет войти внутрь. Сразу за дверью она увидела то, что создавало звуки ударов и скрип. Перед дверями были свалены старая ножная швейная машина, сломанное кресло и длинная деревянная балка. Саймон старался забаррикадироваться от захватчиков.
В кухне стоял удушливый запах. На окна были наклеены газеты. Харриет медленно обошла стол, заваленный какими-то обломками, и подошла к Саймону.
— В чем дело? — спросила она спокойно, понимая, что произошло что-то непоправимое. — Что случилось? Скажите мне, и тогда я смогу помочь.
Звериные глаза рассматривали ее. В них был страх, от которого ей стало стыдно, и была угроза, которая, как и животный страх, могла привести к дикому прыжку вперед.