Женщина нашего времени

Он опять показал ей на все вокруг.
— Это не к спеху, — Харриет обхватила пальцами липкий стакан и отпила глоток виски.
— Саймон, я хочу спросить у вас кое-что.
Саймон… Раньше она вообще избегала называть его как-нибудь. Виски ударило ей в голову. Сейчас или никогда.
— Простите, я знаю, что вы не любите вопросов. Возможно ли, что вы мой отец?
Саймон выпил, глядя на нее поверх края стакана. Его лицо было покрыто морщинами.
— Так именно это вы хотели выяснить?
— Да.
— Это невозможно. Мне жаль, что я не могу сказать ничего другого. Мне действительно жаль, что я не ваш отец.
Как только она услышала это, она поняла, что это был нелепый вопрос. Если бы он был ее отцом, даже если бы только была такая возможность, Кэт сумела бы сообщить ей об этом. Харриет стремилась к этой мысли, даже не видя никакого сходства, она просто жаждала заполнить пустоту, которая была внутри нее. Это не имело никакого отношения к Лео, потому что эта история произошла значительно раньше, чем ее короткое замужество.
Саймон не мог заполнить эту пустоту. И ей незачем было просить его об этом. Харриет встала. Она двигалась вокруг стола по направлению к Саймону с преувеличенной осторожностью слегка выпившего человека. Она положила руку на его плечо и прижалась щекой к его голове. Слезы побежали у нее по щекам.
— Мне тоже жаль. Я все время надеялась на это.
— Подойди и сядь сюда. — Он взял ее за руку и направил таким образом, что она оказалась полунаклонившейся, полусидящей за столом. Так он мог видеть ее лицо. Другой рукой он налил себе еще виски. — У меня есть ограничитель в этом деле.
Харриет вытерла лицо ладонями, выдохнула судорожно, как ребенок, приходящий в себя после рыданий, а потом грустно улыбнулась.
— Мне нужно было выпить для храбрости, но это не принесло мне ничего хорошего.
— Поплачь, если тебе так плохо.
— Здесь? С вами? — от этой картины ей стало грустно.
— Ну, а где же еще? Послушай. Я расскажу тебе о Кэт и обо мне. Я любил ее, как ты уже догадалась. Я наблюдал за ней через улицу. Она обычно приходила ко мне в гости и рассказывала о своих приключениях, а я смотрел на нее, сидящую там, где сейчас сидишь ты. Я бы сделал многое, конечно, если бы мог. Я только однажды дотронулся до нее. Положил свою руку сюда.
Пристально глядя на свою руку с коричневыми пятнами и закрученными жилами так, словно она принадлежала кому-то другому, он прикоснулся к талии Харриет.
— Она была такой сияющей, ее глаза и кожа. Она была удивлена. Не обижена, а просто удивлена. Я убрал свою руку. Вот и все. Это не может принести дочь через тридцать лет, не так ли?
Харриет отрицательно покачала головой.
— Давай докончим виски, — в заключение предложил Саймон.
— Это еще не вся история. Кэт — только маленькая часть ее.
Вместе с облегчением Харриет забыла о своей заинтересованности. Теперь уже сам Саймон притягивал ее еще сильнее, потому что он был свободен от миазмов ее глупых надежд и ожиданий. Полоса неонового света повисла над кухонным столом, создавая резкие тени и фокусируя их в позах, почти интимных.
— Вы не мой отец. Но это не имеет значения, я никогда не хотела его иметь, до тех пор, пока Кэт не рассказала о вас. В результате мы с вами оказались здесь вместе. Вероятно, мы можем стать друзьями.
Это звучало дерзко даже в ее собственных ушах. Поспешное решение. Но он же сказал: «Я сожалею, что я не твой отец».
— Я не собираюсь извиняться за то, что я спрашивала. За исключением того, что я выпила бутылку вина и двойное виски. Почему вы плачете, Саймон?
— Почему бы и нет.
«Уклончивость, — подумала Харриет, — была его характерной чертой».
Внезапно она почувствовала себя усталой, и Саймон заметил это.
— Какие обязанности накладывает дружба? Вы должны мне напомнить.
Харриет подумала:
— Говорить. И слушать. Это очень важно.
— Я могу слушать. Очень внимательно.
— Я предпочла бы, чтобы вы говорили. Я и так уже наговорила слишком много. Продолжайте.
Харриет взяла бутылку и подтолкнула ее по направлению к Саймону.
 
— Рассказывайте мне.
— Ты все-таки очень странная девушка, ничем не похожая на свою мать. Что ты хочешь узнать?
Она улыбнулась ему:
— Я хочу знать, каким отцом вы могли бы быть, если бы вы им оказались.
— Я предполагаю, что разочаровал бы тебя. Посмотри, чем я занимаюсь. Я ремонтирую.
Он достал небольшой коричневый прямоугольник, из которого торчали переключатели и цветные проводки, а внутри блестели капельки серебра. Между грязными тарелками и промасленной бумагой он нашел прибор, похожий на маленькую кочергу в конце провода. Рядом с ним он положил кусочек серебристого провода.
— Трубчатый припой, — объяснил он Харриет.
Резкий запах моментально подавил все остальные кухонные запахи, и крошечная серебристая слеза упала на электрическую панель.
— Это часть транзисторного радиоприемника. Его не стоит даже ремонтировать. Дешевле, наверное, купить новый. Японцы обогнали меня много лет назад.
Он достал еще один маленький разобранный механизм.
— Кварцевый будильник. Такая же вещь, но мне больше нравятся механические часы.
— Такие, как висят в коридоре? — Харриет заметила их при тусклом освещении.
Это были большие и красивые дедовские часы с круглым циферблатом, не соответствующие грязному бедному окружению.
Выражение лица Саймона изменилось:
— Подойди и посмотри на них.
Она прошла за ним в узкое пространство. Саймон провел рукой по гладкому корпусу, а затем открыл дверцу, чтобы она могла заглянуть внутрь. Она пристально смотрела на цилиндрические гирьки, висящие на цепочках. Тикание часов звучало, как гром, в тихом коридоре.
— Я переделал механизм, — сказал Саймон.
Харриет подумала о пружинах и свернутых в катушки проводах, расположенных за разрисованным циферблатом.
— Если тебе интересно, — сказал он резко, — ты можешь зайти сюда.
Он открыл дверь передней комнаты. По сравнению с этой комнатой кухню можно было считать тщательно убранной. Здесь была собрана рухлядь за многие годы. Харриет смотрела на обломки стульев, ножки и спинки которых были опутаны проводами, велосипедные рамы, обычные лампы с сожженными абажурами, подвешенные за сломанные шейки. Картонные коробки были свалены в кучу между поломанными рамами для картин, ржавыми консервными банками, свернутым в рулон ковром и телевизором без задней стенки. У дальней стены рядом с прислоненной к ней ванной из листового железа стоял токарный станок с ножками, погруженными в небольшое море серебристой металлической стружки. Здесь стоял запах масла, сырости и вечный холод.
На свободном месте, в середине комнаты, стоял грубый деревянный верстак. Он был завален инструментами, сверлами, напильниками и отвертками, обвитыми деревянными стружками кусками припоя. На нем также стояли использованные банки из-под табака с винтиками, сверлами и цветными электрическими конденсаторами. Саймон включил современную настольную лампу, привинченную сбоку к верстаку. Он начал искать что-то среди своих инструментов, казалось, позабыв о Харриет. Она наблюдала за ним, понимая, что именно здесь, возле своего верстака, он и проводил все свое время. Она поежилась от холода.
— Включи обогреватель, — предложил он.
Она отыскала его в этом беспорядке. Модели пятидесятых годов, с одним нагревательным элементом, на котором по мере нагревания вспыхивали пылинки. По комнате распространился запах.
— Вот он. — Саймон держал в руках крошечное переплетение пружинок и зубчатых колесиков. — И здесь есть корпус.
Он вставил механизм в серебристую гильзу с выгравированными на ней цветами и листьями, а затем повернул, чтобы показать ей стеклянный циферблат и тонкие, как паутинка, цифры.
— Они принадлежали моей бабушке. Изысканнейший образец тонкой работы часовщика. Я часто разбираю, а потом собираю их только для того, чтобы восхититься работой. Форма этих часов идеально соответствует их назначению. Сейчас я уже не могу сделать таких. Зрение ухудшилось.