Женщина нашего времени

— Надо и другую ногу сделать такой же, — сказала Кэт.
Она стащила с себя и второй чулок, а затем засунула оба, один целый, а другой рваный, в карман. Саймон не сделал попытки отвернуться в сторону, а она не старалась выглядеть скромницей. Она заметила, что он не смотрел при этом с хитростью, как посмотрело бы большинство мужчин. Он просто наблюдал за ней с откровенностью, которую она находила лестной.
— Мне надо идти, — сказала она.
— Хорошо, — он придержал дверь, пока она через нее проходила.
Они стали друзьями. Он починил велосипед и вышел на улицу, чтобы посмотреть, как она будет уезжать на нем. Она зашла к нему еще раз и подшила пару занавесок в гостиной, которые до этого висели на неаккуратных петлях. А после третьего раза она пришла к нему без всякого предлога. Они понимали, что она приходила тогда, когда ей этого хотелось, и ему не нужно было наносить к ней в дом ответный визит.
Мать Кэт с некоторой гордостью называла его «приятелем Кэт». Мистер Арчер был джентльменом, служил офицером во время войны и потерял свою очень юную жену. Она совсем не понимала, почему он терпел разную чепуху, которую болтала Кэт. Но это, казалось, доставляло ему удовольствие, а Кэт было довольно приятно поболтать с человеком, который воодушевлял ее больше, чем те мальчики, с которыми она постоянно бегала в кино.
Вот так это было. Дружба Кэт с Саймоном Арчером продолжалась меньше года. К концу этого времени широкие юбки Кэт уже не могли скрыть выпуклости, которая находилась под ними, а ее прелестное личико заострилось и приобрело вызывающее выражение.
Кэт замолчала. Увлеченная паутиной воспоминаний, она не заметила, что Харриет замерла, выпрямившись на стуле. Кэт вспоминала один зимний полдень, когда она постучала в дверь Саймона после хождения по магазинам. На ней был ярко-красный шерстяной шарф и такая же вязаная шапочка. Сначала она прошла за ним на кухню, над чем-то смеясь, и бросила шапочку и перчатки на клеенку. Она сняла и пальто, потому что ей было жарко после прогулки. Саймон отвернулся от раковины, над которой он наполнял чайник, и посмотрел на нее. Она понимала, что ее щеки, вероятно, порозовели от ветра, потому что чувствовала, как они горят.
Саймон аккуратно поставил чайник на плиту. Он подошел к ней и положил руку ей на талию. Она лежала очень легко, сгибаясь в этой впадине. Он поднял другую руку и коснулся ее щеки, поглаживая ее легкими движениями пальцев так, как будто хотел почувствовать гладкость ее кожи.
Встревоженная, она откинула голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза. Она еще улыбалась, вспоминая то, о чем они говорили, но улыбка ее не расширялась и не пропадала. Она, казалось, застыла у нее на губах. Не шелохнувшись, они простояли одну-две секунды.
Потом Саймон кивнул так, как будто бы он убедился в чем-то, о чем только догадывался до этого. Он отпустил ее, хотя в действительности и не держал. Он вернулся к плите, а она продолжала болтать, но внимательно смотрела ему в затылок, потому что она хотела, чтобы он снова повернулся к ней.
Когда он повернулся через довольно продолжительное время, она уже сомневалась в том, что все это в действительности произошло. На его лице не было ничего, что могло бы свидетельствовать об этом, а она не знала, как дать ему понять, что она все понимает.
— Где он сейчас? Он еще жив?
Голос Харриет испугал Кэт. Она забыла, где находится.
— Что ты сказала?
— Я спросила, жив ли он еще?
Харриет сидела на краешке стула, упираясь в грудь коленками. Лицо ее побледнело, а глаза сверкали. Они замерли на Кэт.
— Саймон? Я не знаю, дорогая. Я уехала из дома перед твоим рождением, потому что твои бабушка и дедушка и слышать не хотели о том, чтобы я осталась. Я приехала в Лондон, ты все это уже знаешь, и жила с моими кузинами до твоего рождения.
Очень тихо Харриет спросила:
— А Саймон не искал тебя?
Она видела, как прояснивший лицо Кэт свет начал затухать. На дряблой коже вокруг глаз и по бокам рта появились морщинки. Ее седеющие волосы были уложены волнами. Ее мать уже не была восемнадцатилетней девушкой, хотя сейчас в некоторые моменты она и показалась Харриет такой. Ей хотелось найти опору в матери, несмотря на ее годы.
 
— Почему он должен был делать это? — спросила Кэт. — Это была моя собственная проблема. Была ты. Я хотела, чтоб это произошло, хотя знала, что не смогу выйти замуж за твоего отца. Они бы приняли меня назад, домой, если бы я отдала тебя на усыновление. Но я не стала этого делать и поэтому никогда не вернулась туда.
Харриет знала об этом. Кэт часто говорила ей в детстве: «Я не отдала тебя». Чувство собственника сделало Кэт одновременно и матерью и отцом. Не было никакой необходимости думать о нем. Он был просто пустым звуком. Физическим спазмом вроде зевка или дрожи. Кэт называла его: «этот отец», но не говорила: «твой отец». Харриет не помнила, чтобы она говорила раньше что-нибудь еще кроме этого.
Однако сегодня она увидела что-то новое в своей матери. Она увидела молодость и женственность с ее открытым, чистым и здоровым лицом. Она перехватила взгляд Кэт, он был, как у девушки, причем девушки, подающий мощный сигнал. Сейчас, вдруг, Харриет захотела узнать о том мужчине, который принял и вернул этот сигнал. Она чувствовала потрескивание электричества даже после того, как прошли годы. Она ощутила страстное желание, потому что никогда не испытывала в себе такого сотрясающего все тела заряда, ни с Лео, ни с кем-либо другим.
Она должна найти того мужчину, потому что он принадлежал ей. Важно узнать его, как часть своей собственной истории. Харриет ощущала себя одновременно и свободной, и плывущей по течению, и ей необходима была якорная стоянка, на которой она могла бы выбрать новый курс. Имена, места, даже самые мелкие детали, если она еще не опоздала, должны были помочь ей.
Она поднялась со стула и опустилась перед своей матерью, положив голову на колени.
— Харриет, с тобой все в порядке?
— Да, да.
С тех пор, как она стала достаточно взрослой для осмысления своей собственной жизни, ее отец не имел ни имени, ни лица, потому что так захотела Кэт. Харриет не ощущала нужды в ком-нибудь еще, так как мать давала ей все, в чем она нуждалась. Исключительная сила их любви была нарушена только появлением Кэна, а позднее и Лизы. Но сейчас Харриет была уверена, что у него есть и имя, и лицо, и она понимала, какую пропасть необходимо заполнить.
Она была убеждена, ничего больше не спрашивая и сосчитав разницу в годах между нею и Кэт, что Саймон Арчер был ее отцом. Лео ушел, и по иронии судьбы в этом заключалась удача, потому что его уход открыл глубочайшую связь, которая ожидала своего открытия.
Тихим, ясным голосом Харриет сказала:
— Я хотела бы поехать и посмотреть те места, где ты выросла. Возможно он… твой друг все еще там.
— Даже если он еще там, он вряд ли помнит меня. Это было давно, всю мою жизнь…
— Я все-таки хотела бы поехать.
— А семьи там уже не осталось.
Действительно, потом произошло примирение. Харриет помнила, что в возрасте пяти или шести лет они посетили бабушку и дедушку. А затем они уехали из этого городка в Мидленде, а потом переехали еще раз. Теперь они жили в уединенном бунгало на берегу моря с фотографиями двух внучек Тротт на каминной полке.
— Это не имеет значения, — сказала Харриет, — даже если там никого нет. Там я начну. Я могу просто ходить по улицам и искать.
Она потянулась, поцеловала мать и вскочила на ноги. Глядя на нее сверху вниз, она немного помялась, а потом спросила:
— Почему ты рассказала мне все это сегодня?
Кэт ответила мечтательно:
— Ты просто заставила меня вспомнить это.
Конечно. Начала и концы, одна разлука сошлась вместе с другой.
Харриет взяла чайный поднос, лежащий между их стульями, и вышла из сада через двери внутреннего дворика.
Она намеревалась найти своего отца. И когда она найдет его, с этой точки сможет начать снова.