Женщина нашего времени

Харриет широко раскрыла глаза. Пальмы вдоль Палисейдс никуда не годились по сравнению с Брайтоном и Гастингсом, и не было там ленивых негритянских семей. Как и Линда, она почувствовала ностальгию по маленьким, переполненным пляжам с песком и галькой и по родным зеленым пейзажам. Эта мысль заставила ее улыбнуться.
— Мы будем плавать?
— В море?
— Конечно.
— Я не взяла купальные принадлежности.
— Я взяла полотенца. Ты можешь плавать в своих трусиках.
Линда не нуждалась в дальнейших уговорах. Она стянула с себя платье, стоя в самодельной палатке из полотенец, что вновь вернуло Харриет к воспоминаниям об английском побережье. Кэт сооружала такие же палатки для нее и Лизы.
От совершенно излишней скромности, закрыв руками свою тощую грудь, Линда бегом бросилась вниз к воде. Харриет, извиваясь, сняла свою одежду и тоже побежала. Вода была ледяной, и они, задыхаясь, брызгаясь и шумя, подбадривали друг друга. Через пять минут они вернулись на пляж и теплыми полотенцами стали растирать руки и ноги, чтобы согреться.
— Я так з-замерзла, — захлебываясь, говорила Линда.
— Не жалуйся. В Англии такая погода официально считается периодом сильной жары.
Эта мысль заставила их обеих рассмеяться.
— Я хочу есть. Можем мы сходить на волнолом и купить что-нибудь поесть.
— Почему же нет? Это будет отлично.
Линда посмотрела на нее поверх полотенец.
— В самом деле?
— Я же предложила.
— Вы действительно замечательная, Харриет, — сказала ей Линда. — Я не представляю себе никого, кто с удовольствием сходил бы на волнолом. Кто сделал бы это без страданий, чтобы доставить мне удовольствие.
— И Каспар?
— Здесь я, фактически, не принадлежу Каспару. Я принадлежу ему, когда я в Англии. Так определили юристы.
Харриет взяла ее за руку. Она хотела обнять и прижать Линду, как будто могла этим что-то компенсировать, но она позволила себе только сцепить их пальцы и сжать их со всей теплотой, которая только была в ней.
— Ну, хорошо. Я хочу пойти на волнолом и хочу, чтобы ты пошла со мной и составила мне компанию.
Волнолом, как Харриет уже видела, был точно таким же, как и везде. Они съели по гамбургеру и наблюдали, как рыболовы горбились над своими удочками на дальнем конце волнолома, а потом их захватила механическая музыка, раздающаяся из забавной ниши, заполненной потным мужчиной с грудью, похожей на бочку, и незаметными молодыми людьми. Линда бегала между игровыми автоматами, почти подпрыгивая от восторга.
— Быстрее, Харриет, — командовала она. — Дайте мне несколько монет по четверти доллара.
Роль Харриет сводилась к поставке долларов, а Линда играла с автоматами, пока они предлагали ей игру с червяками. В этой игре плоские головки червяков быстро высовываются и исчезают в отверстиях в непредсказуемой последовательности. Вооруженный тяжелым деревянным молотком игрок должен загнать каждую головку обратно в отверстие до того, как появятся другие.
Линда неистово крутилась, однако Харриет не отступала. Она сплющивала каждого червяка, появляющегося из отверстия, и когда ее счет достиг тысячи, зазвонил колокол. Игроки у соседних автоматов повернулись к ней. Мигающие огоньки объявили, что Харриет набрала больше всех очков за день.
— Вот это да! Посмотрите, вам дают еще одну бесплатную игру! — пела Линда.
Харриет бросила свой молоток. Запыхавшись, она засмеялась.
— Это не очень отличается от работы предпринимателя. Просто всегда держись на один шаг впереди оппозиции. Пойдем отсюда. Я уже получила так много удовольствия, что начала волноваться за себя.
— Гроза червяков, — широко улыбнулась Линда.
Свет на улице стал белым и холодным. Они размахивали руками над просмоленной палубой.
— Я хотела бы, чтобы работало чертово колесо, — вздохнула Линда.
За загородкой с одной стороны волнолома располагался маленький парк аттракционов, однако качели все еще были укрыты поблекшим за зиму голубым брезентом. Но откуда-то неподалеку раздавалась музыка каруселей. Линда бросилась вперед.
— Посмотрите, Харриет!
 
С береговой стороны волнолома стояли защищенные своими стеклянными стенами и блестящим деревянным домиком ярмарочные карусели с резными, позолоченными и вставшими на дыбы лошадками. Пока они смотрели, карусели замедлили свое вращение и остановились. Ребята неохотно соскальзывали из раскрашенных седел. Скачки должны будут открыться в первый день летнего сезона. Харриет стояла и с восхищением смотрела на сверкающие лошадиные ноздри, стремительные золотые хвосты и на красивые изогнутые линии колесниц, которые они тянули.
— Я помню их, — с восторгом сказала Линда. — В начале фильма. Вы помните «Жало»? Там были эти замечательные карусели.
Харриет все еще восхищалась великолепной резьбой и цветом зеркальных поверхностей.
— Мне кажется, что я не видела этого фильма.
Линда взглянула на нее краем глаза.
— Харриет, вы ходите в кино?
— Не часто.
— Вы должны знать, что это действительно волшебное место.
— Я это уже чувствую.
Линда была коренным жителем, а она нет. Слабый холодный перст предостережения коснулся Харриет.
— Мы можем покататься?
— Попытайся.
Она выбрали себе раскрашенных лошадок и крутились по великолепному кругу. Окружающие яркие краски танцевали в зеркалах, тени в деревянном домике и дневной свет, проникающий через стеклянные двери, создавали успокаивающие образы в полузакрытых глазах Харриет.
Когда настала их очередь соскальзывать с гладких седел, она забыла, о чем думала.
— Пора везти тебя домой. Твоя мама будет ждать.
— Мама не ждет. За нее ждут другие люди.
Харриет доставила Линду секретарю ровно в шесть часов. От Клэр и следа не осталось.
— Как она? — спросил Каспар, когда она нашла его на стуле возле бассейна.
Перед ним на столе стоял стакан виски с содовой, и он смотрел на нее одним полузакрытым глазом.
— Твоя дочь?
— Конечно.
— С ней все в порядке. Она получила удовольствие от волнолома в Санта-Монике. Каспар фыркнул от смеха:
— Это была хорошая мысль.
Харриет опустилась на колени, чтобы глаза их были на одном уровне. На спутанных волосах у него на груди повисли маленькие бусинки пота, а морщинки в уголках глаз углубились в бледной восковой коже. Однако во внимательных синих глазах просматривалась тревога. Она почувствовала смесь нежности и раздражения. Она протянула палец, чтобы прикоснуться к липкому краю стакана.
— Почему ты пьешь так много?
— Я давно говорил тебе об этом.
Харриет на минуту задумалась. Тишина Голливуда окутала их. Казалось, что голубые и белые цветы переливаются в бледном свете.
— Что бы ты сделал, если бы я попросила тебя остановиться?
Каспар рассмеялся и одновременно взял ее за руку. Харриет почувствовала, что ее нежность возрастает. Она хотела положить голову ему на грудь, требуя его, но не сделала никаких движений.
— Я бы сказал, что это слишком поздно, Харриет. Даже ради тебя.
Такой фатализм расстроил ее. При ее неисчерпаемой энергии Харриет казалось, что никогда не бывает слишком поздно. Но она сконцентрировалась на словах «даже ради тебя», как будто в них содержалось обещание.
— Даже? Что это значит? Почему ты позвал, чтобы я приехала сюда? — Она не собиралась задавать таких вопросов, это получилось непроизвольно.
Каспар оценил ее. Сейчас она находилась в центре его поля зрения, чего она и хотела, но вдруг она встревожилась.
— Почему? — Он придал слову всю его значительность, как бы продекламировал, а затем его голос смягчился. — Я позвал тебя, потому что ты независимая женщина. Ты живешь такой жизнью, которую я не понимаю, и за это я восхищаюсь тобой. Ты не хочешь жить за мой счет, ты не нуждаешься в том, чтобы жить за мой счет.
Наклонив голову и слушая его, Харриет ощущала расстояние между ними, и не только между собой и Каспаром, но и между собой и любым из тех, кого она знала. Она выросла и ушла от Кэт. Ее замужество закончилось разводом. Ее друзья остались на их старых потрепанных позициях.