В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю

Пламя восстания распространилось из Хорасана на запад так быстро, что Марван оказался застигнутым врасплох. Уже в конце весны 749 г. Аббасиды полностью контролировали Иран. К августу они переправились через Евфрат, в сентябре вошли в Куфу. 28 ноября, в той самой мечети, где был убит Али, Аббасид Абу аль-Аббас ас-Саффрах был провозглашен халифом. Теперь у Марвана не оставалось выбора – пришлось реагировать максимально быстро. Он предпочел не ждать, пока соберутся ветераны, а кое-как, на скорую руку собрать войска в Харране и возглавить их против новоявленного претендента. 25 января 750 г. на берегу притока Тигра, называемого Большой Заб, он заметил черные знамена Аббасидов и устремился в атаку. Результат был катастрофическим: его армия оказалась полностью уничтоженной. Как всегда неуступчивый, даже перед лицом такого несчастья, неутомимый Марван бежал с поля боя и принялся собирать новые войска, но их не было. Тогда, минуя Дамаск – оставленную им столицу, и Иерусалим – город, который теперь насмехался над утраченным величием его династии больше, чем любой другой, Марван отправился в Египет. Здесь, в самый разгар лета, Марвана настигли преследователи. Его голову, увенчанную тугими завитками волос, отправили его преемнику на троне халифа, а язык скормили коту.
Родственники Марвана тоже подверглись гонениям. Причем «расстрельные взводы» действовали на удивление эффективно. Из всех Омейядов спастись удалось только внуку несчастного Хишама, который бежал в Испанию, где стал называть себя эмиром. Во всем остальном с династией, основавшей ислам, было покончено. Последних уцелевших представителей династии приволокли к халифу Аббасидов, убили, уложили штабелем, накрыли ковром и использовали в качестве банкетного стола: «И те, кто присутствовали при этом, ели, в то время как предсмертные хрипы еще звучали в устах жертв».
Зверство, ставшее отвратительным завершением величайшей революции, раскрывшейся на страницах божественных откровений и в обширных системах законов, в зданиях несравненной красоты, новых городах и будущих глобальных империях. Убийство Омейядов продемонстрировало то, что в течение половины тысячелетия или даже больше являлось иллюстрацией главной темы времени, – рост нового порядка на руинах старого.
  
Заключение
 
Меняй не меняй…
 
Ужины, сервированные на трупах, не были главным достижением Аббасидов. В 762 г. на берегах Тигра, где когда-то цвели сады Эдема, началось строительство столицы, призванной служить образом рая на земле. Багдад – Город мира – стал если не образом рая, то местом всего самого-самого. Прошло не более двух поколений с момента его основания, и его уже называли самым красивым, самым большим и самым богатым городом в мире. Дамаск – покинутая витрина могущества Омейядов – оказался в тени. Все остальные города тоже. Вселенная, что неохотно признавали даже константинопольские послы, теперь имела совершенно новые ценности.
Невозможно отрицать умение Аббасидов расчищать себе место под солнцем. Строительство на пустом месте такого несравненного города, как Багдад, было под стать сожжению извлеченных из земли трупов халифов Омейядов, равно как и убийству в 755 г. Абу Муслима, ставшего слишком сильным подданным, который помог им получить халифат. Последнее стало демонстрацией того, что Аббасиды не потерпят соперников. Нигде такой изысканный и блестящий город, как новая столица Аббасидов, не мог сиять столь ярко и оказывать такое гипнотическое действие просто потому, что отвергал прошлое. «Людям каждого века и каждой эры необходимы новый опыт и знания, обновленные, согласно велению звезд»1 – так писал придворный астролог в первые дни величия Багдада. За великолепными дворцами и богатыми окраинами только что построенной столицы ему виделись призраки других прекрасных городов, некогда поражавших своим величием: Ктесифон, Селевкия, Вавилон. Видеть новую столицу кульминацией такого славного ряда вовсе не значило приуменьшать ее собственное величие. Аббасиды, вернув столицу мира в Ирак, сознательно заявляли о своих правах на традиции, которые увеличат их престиж. Если во всем этом было нечто большее, чем намек на то, как Ардашир, прибыв в Месопотамию из Ирана, создал столицу у Тигра, сохранив персидское имя, это не осталось незамеченным проницательными наблюдателями2. Несмотря на происхождение от дяди пророка, на которое они претендовали, Аббасиды больше напоминали Сасанидов, чем семейство пророка. И сравнение халифа с шахиншахом было вовсе не богохульством, а констатацией очевидного. Когда командир правоверных сидел на великолепном троне, или сгибался под тяжестью драгоценных камней, или гулял по благоухавшим садам мимо прохладных фонтанов и мягко ступавших леопардов, он был истинным властителем Персидской империи, хотя и утверждал, что происходит от араба.
 
Когда Гарун аль-Рашид – Аббасид, изображенный в «Тысяче и одной ночи» как воплощение халифа, – отправился на войну с римлянами, могло показаться, что в мире на самом деле мало что изменилось. В 806 г., двигаясь к границе, его войска шли по практически такой же дороге, как Кавад тремя веками раньше, начиная кампанию против Рима. Любой, кто, подражая семи спящим из Эфеса, проснулся после сна, продолжавшегося триста лет, ощутил бы чувство дежавю. В точности так же, как шахиншах в свое время увяз в затянувшейся осаде Амиды, так и теперь командир правоверных надолго застрял, осаждая римскую крепость. И даже радость по поводу ее взятия не могла изменить того факта, что ее вполне можно было оставить в покое. Римляне почти не заметили потери. Халиф определенно не получил никакого преимущества. Столкновение между двумя великими империями Востока и Запада – этими «глазами мира» – продолжалось, как и раньше. Словно время остановилось.
Хотя на самом деле все изменилось, и изменилось сильно. Если иногда казалось, что на берегах Тигра история повторяется, ее также творили, причем в буквальном смысле слова. Ибн Исхак, написавший биографию пророка, впоследствии переработанную Ибн Хишамом, был только одним из многих ученых, которые, словно мошкара, слетались на свет юной столицы Аббасидов. В последующие десятилетия работа улемов Багдада определила, каким образом благочестивые мусульмане будут отныне и впредь понимать происхождение своей религии. Пока Гарун аль-Рашид разбрасывался золотом и людьми в горах Тавра, ученые кропотливо составляли первые биографии пророка, дошедшие до наших дней, первые комментарии к Корану и первые сборники хадисов. Влияние их трудов оказалось намного более постоянным, чем захват нескольких пограничных фортов. Веками они служили для нейтрализации претензий самих халифов. Составители Сунны, относившиеся к Аббасидам с едва ли большим энтузиазмом, чем к Омейядам, остались непреклонными в своем стремлении выхолостить Khalifat Allah. Эту затянувшуюся операцию завершило принятие всеми, даже халифом, версии истоков ислама, которая не давала никому свободу править как «заместитель Бога». Улемы, строго контролируя все, что идет в исторические книги, смогли распространить понимание их ослепительно богатой и сложной цивилизации, которое приписывает все мало-мальски ценное пророку, и одному только пророку. Не было вопроса о признании видной роли, сыгранной в формировании ислама другими людьми, будь то автократы, как Абд ал-Малик, или ученые, как они сами. Покорность Богу изображалась как покорность Сунне. К 1258 году, когда Багдад был разрушен монголами и наследника Гаруна аль-Рашида, завернутого в ковер, насмерть затоптали лошади, победа улемов уже давно была обеспечена. Веками халифы играли лишь представительскую роль. Смерть последнего Аббасида, правившего в Багдаде, не повлияла на судьбы улемов. Как христианство пережило падение римской власти, так и ислам смог уверенно процветать и без халифата.
Народы эпохи поздней Античности, считая, что живут в преддверии конца света, предсказанного пророком, ошибались. Как выяснилось, ни языческая империя римлян, ни ее христианская преемница, ни империя исмаилитов не была четвертым зверем. Тем не менее те, кто видел в конвульсиях века процесс трансформации, не похожий ни на какой другой, с помощью которого на земле будет установлено царство, не имевшее сходства ни с одним другим, оказались не так уж не правы. Цезари, шахиншахи и халифы исчезли без следа, но слова раввинов, учивших в Суре, епископов, собиравшихся в Никее, и улемов, работавших в Куфе, живы до сих пор. Не может быть более убедительного свидетельства влияния революции, имевшей место в поздней Античности, чем существование в XXI в. миллиардов людей, которые верят в единого Бога и строят свою жизнь в соответствии с этой верой.