В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю

Пока Али возвращался в Куфу, многие его солдаты разбежались. Таких дезертиров называли хариджитами – теми, кто уходит. Но кем они точно не были, это ушедшими от учений пророка. Наоборот, они назвали Али неверующим – человеком, отклонившимся от прямого пути. Тот факт, что он был родственником пророка, лишь укрепил их воинствующий эгалитаризм. Настоящая элита основывается на благочестии, а не на крови. Даже спутник пророка, если он не молится до появления знаков на лбу, «сравнимых с мозолями верблюда»145, не выглядит бледным и осунувшимся из-за регулярных постов и не живет днем как лев, а ночью как монах, в глазах хариджитов являлся отступником. «Над теми, которые отрекутся веровать в Бога после того, как они веровали в него… над теми пребудет гнев Бога, им будет тяжелая мука»146. Это правило хариджиты всячески старались навязывать. Например, рассказывали, что их отряд, встретив у стен Басры престарелого спутника, потребовал, чтобы он отрекся от преданности Али, и, когда тот отказался, они безжалостно убили его самого, беременную наложницу и трех спутников. Иногда хариджиты выходили на рыночную площадь, полную людей, и с криком «Нет кары, кроме Божьей» начинали уничтожать всех, кто попадался им на пути, пока их самих не убили147. Действительно, воинственная преданность учениям пророка. Ею, по мнению многих мухаджирун, следовало восхищаться. Только у Али было другое мнение. Он отказался от попыток подчинить Муавию и вместо этого взялся за искоренение хариджитов. В 658 г. он одержал над ними решающую победу, которая, правда, оказалось пирровой. По сути, все, что он сделал, – это удобрил почву Ирака кровью мучеников. Спустя три года последовал ответный удар – когда Али молился в Куфе, его убил хариджит. Роковой удар был нанесен и мечте пророка о братстве, об общине верующих.
Образовавшуюся брешь занял Муавия. Без Али никто в Ираке не мог ему противостоять. Даже Хасана, старшего сына Али и его очевидного наследника в роли имама, убедили отказаться от своих претензий и удалиться в Медину. Вместе с ним отправился и его младший брат Хусейн, который, если верить слухам, в детстве был любимцем пророка, и тот нередко качал малыша на ноге. Правда, уход из Куфы двух внуков Мухаммеда не смог нейтрализовать оппозицию Муавии. Хариджиты из принципиальных соображений оставались упорными противниками Омейядов, как и многие жители Куфы, сохранившие преданность убитому эмиру. Но Муавия, который не имел ни малейшего желания обосноваться в Куфе, мог себе позволить проигнорировать и хариджитов, и шиа – партию Али. Они, конечно, раздражали, но лишь так, как раздражают жужжащие вдалеке осы. Взгляд Муавии был устремлен не на жалких оборванцев – арабов пустыни, а на куда более достойных противников.
Хотя последнее сопротивление Сасанидов было подавлено еще в 651 г. с убийством Йездегирда в восточном оплоте его династии – Мерве, римляне, несмотря на все потери, все еще не покорились. Муавия, желая занять мухаджирун, возобновил наступление на христианскую империю. В 674 г. он даже спонсировал осаду Константинополя. После четырехлетней осады от попытки взять Новый Рим пришлось отказаться, но самым удивительным оказался вовсе не ее провал, а близость к успеху. Было невозможно отрицать, что Муавия – по масштабам его достижений, авторитету и величию его имени – являлся любимцем Бога.
Но какого именно Бога? Муавия проявлял проницательность и расчетливость в обращении с земными силами и определенный «оппортунизм» в общении с небесами. Хотя он называл себя «командиром правоверных», являясь преемником Омара и Османа, его определение «правоверных» было более искусным и двусмысленным, чем у его предшественников. Вместо того чтобы собраться и восславить его восхождение на престол в Медине, арабы встретились в тени Храмовой горы. Муавия отказался отправиться в резиденцию Мухаммеда148. Даже Омар, эмир, внимание которого к священному камню снискало ему восхищение евреев и славу «спасителя», не думал так ярко продемонстрировать сохранявшийся статус Иерусалима как самого священного города в мире. А Муавия, обеспечивший такое подтверждение, стремился добиться расположения вовсе не евреев, а своих христианских подданных. То, что арабы в первоначальном наступлении на Палестину сражались в союзе с евреями, теперь вызывало некоторое замешательство новоявленного царя Святой земли. Его налоговая служба и чиновники состояли по большей части из христиан. При чем же тут евреи? Муавия принял подчинение арабов и вдобавок к этому счел необходимым отметить свое вступление в должность «командира правоверных» паломничеством вокруг Иерусалима по следам Христа – «и он поднялся, и сел на Голгофе, и молился там»149. Очевидно, тот факт, что пророк обещал мошенникам распятие, нисколько не тревожил Муавию.
 
Вообще-то говоря, почти нет свидетельств того, что Муавия вообще обращал внимание на пророка. Ни в одной из записей, равно как и на монетах, сохранившихся со времени его правления, нет ни одного упоминания о Мухаммеде. Также нет, несмотря на более позднюю традицию, приписавшую компиляцию откровений пророка Осману, никаких Коранов или их фрагментов, датированных временем жизни Муавии. Записи слов, сказанных Мухаммедом, – «ветки горящего куста, воспламененного Богом»150, – были сохранены теми, кто чтил его светлую память, – мухаджирун Куфы, шиа Али, ха-риджитами. Но пламя угасало. Как Мани и Маздак до него, Мухаммед был пророком, память о котором с годами стала исчезать. Какой ценностью обладает пример его самодельного пустынного государства для империи, которая поглотила мир? Муавия считал не пророка посредником между Богом и людьми, а себя. «Пусть правоверные получат пользу от него» – такую молитву возносили его подданные. Христиане, евреи, самаритяне, манихейцы – все они, по мнению Муавии, причислялись к «правоверным», и все они восхваляли его. Хотя Муавия был безжалостен в войнах против римлян, его подданные, которых больше не попирали воюющие армии и их уже не разделяли дозорные вышки, познали наконец мир. И вряд ли стоит удивляться тому, что они не завидовали эмиру и ничего не имели против его нескромных притязаний на место между человечеством и Богом: «В его время процветало правосудие, и в регионах под его управлением был мир. Он позволял всем жить так, как им хотелось»152.
Таким виделось будущее: мировая империя, в которой было место для самых разных вер, ни одна из которых не имела преимуществ.
  
Глава 7
 
Появление ислама
   
Заместитель Бога
 
В 679 г., через двадцать лет после того, как Муавия вознес молитву на Голгофе, франкский епископ Аркульф прибыл в Иерусалим. Стрессы и потрясения века не ослабили стремления христиан к паломничеству: уверенность в необходимости посещения святых мест оставалась непоколебимой и у тех, кто жили в других концах света, и у местных жителей. Хотя паломническая индустрия в Иерусалиме пришла в упадок, по крайней мере, если сравнивать ее с периодом расцвета, но заезжему епископу город показался наполненным толпами самых разных людей. И вьючными животными, причем в таких количествах, что Аркульфу приходилось то и дело зажимать нос и пробираться между кучами экскрементов, лежавшими повсюду на улицах1. Нет, паломника, закаленного трудным путешествием из далекой Галлии, нельзя было сбить с толку какими-то жалкими навозными кучами, и епископ очень скоро перестал обращать внимание на подобные мелочи, восхищенный городскими чудесами. Самым главным из них конечно была церковь Воскресения: святыня, не имевшая себе равных. Приезжему, каковым и был Аркульф, безусловно казалось, что римское правление вовсе не закончилось. Выданные ему путевые документы были на греческом языке, монеты в кошельке соответствовали стандартам монетных дворов Константинополя. На многих из них даже имелся символ христианской империи – крест. Власть на Святой земле определенно имела внешний вид римской.