В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю

Шахиншах был не тем человеком, который упускает любые, даже самые незначительные возможности. Смертельную опасность можно превратить в преимущество. Эфталиты будут наняты на службу – станут наемниками, представителями знати, вместо того чтобы ссориться друг с другом, тоже могут послужить общему делу. Религиозные противоречия, раздирающие Персидскую империю, будут позабыты – Кавад в этом не сомневался, – если призвать народ покарать римлян. Пусть Ираншехр обескровлен, однако он остался тем, чем был раньше, – государством, готовым к войне. Унижения от эфталитов не уменьшили уверенность, которую чувствовал Кавад в созданной им машине для убийств. Для царя не являлся тайной парадокс, заключавшийся в том, что его армии были намного лучше приспособлены для нападения на богатую и обширную Римскую империю, чем на обнищавших кочевников. Что бы ни говорили о римлянах, они, по крайней мере, были цивилизованными. Они имели города, которые можно было осадить, и армии, которые не всегда разбегались. А главное, в отличие от эфталитов, они находились рядом, как раз там, где желал их видеть шахиншах, прямо на пороге территории, являвшейся его военной базой и надежной гарантией того, что Ираншехр действительно супердержава.
Она называлась «сердце Ирана», хотя эта земля не была Персией, и ее населяли не арийские народы. Если идти по главной дороге, которая ведет из самой восточной провинции империи – она называется Хорасан, – через Парфию и Мидию к великому горному хребту Загрос, образующему западный рубеж Иранского плато, а потом спуститься вниз, преодолев множество извилистых поворотов, окажешься совсем в другом мире. Персы называли его Эраг (Eragh) – «плоская земля». Контраст с горными районами империи вряд ли мог быть разительнее. В отличие от Ирана, где города, построенные разными царями, лишь подчеркивали безлюдность соляных равнин и пустынь, низменности являли собой монотонную череду засеянных полей и кирпичных сооружений. И бескрайние поля ячменя или столбы коричневого дыма на горизонте – верные признаки разрастающихся городов, здесь все говорило об интенсивном использовании каждого клочка земли. Все золото и драгоценности царской сокровищницы не представляли такой ценности для Персидской монархии, как эта долина – истинный бриллиант в ее короне. Больше нигде в империи не было такой жирной плодородной почвы. К западу от Месопотамии – греки называли ее «землей между реками» – не было ничего, кроме песка, но в самом Междуречье земли обрабатывались, и великие реки – стремительный Тигр и медлительный Евфрат – активно этому способствовали.
Не без помощи народа, конечно. С незапамятных времен люди трудились в степях, но еще никогда не было таких восторженных энтузиастов и спонсоров ирригации, как Сасаниды. Если царская власть в восточных провинциях Ираншехра зачастую была чем-то иллюзорным, на западе она всегда орудовала железным кулаком. Большие трудовые бригады финансировались и управлялись прямо из имперского центра.
Они веками старательно трудились, чтобы как можно больше использовать богатства Месопотамии. Требовалось прикладывать огромные усилия, чтобы каналы не заиливались, чтобы реки не разливались, чтобы поля не превратились снова в болота. Персидская монархия добилась большего, чем избавление от ила и гудящих москитов: она многократно расширила сеть каналов, многие из которых были обычными ирригационными сооружениями, делящими поля на квадраты, но некоторые являлись воистину грандиозными сооружениями и оказывались не менее широкими и глубокими, чем Евфрат. Кавад лично надзирал за постройкой канала, который обещал стать самым крупным в Месопотамии – свидетельством решимости короны даже в условиях кризиса и финансовых трудностей не снижать расходы на инженерные сооружения. Тут игра стоила свеч. После завершения строительства новый канал должен был снабжать водой новый большой участок Месопотамии. Доселе голая земля станет цветущим садом, вырастет население, появятся города, экономика будет развиваться65.
 
Дело только в деньгах. Шахиншах сумел унюхать величие в запахе месопотамского ила. Даже Ардашир, завоевавший эти земли в 226 г., быстро отказался от попыток управлять ими из Истахра, хотя этот город и был родиной династии. Вместо этого он обратил свой взор на берега Тигра. Ктесифон – беспорядочное скопление некогда отдельных городов и деревень, окруженное высокими стенами, – бесспорно, был весьма привлекательным. Не последнюю роль тут сыграл колоссальный царский дворец, притягивающий взоры огромными изящными арками. Основав здесь столицу, царский дом Сасанидов сознательно водрузил свой флаг среди больших и мелких камней – бесчисленных прежних режимов. Напротив, к примеру, находилась Селевкия – город, названный в честь одного из генералов Александра. Некогда он был воплощением греческой силы и уверенности, но его улицы, дома и дворцы уже давно оказались погребенными под слоем песка, а на стенах остались только виселицы. Сам Ктесифон, когда его захватил Ардашир, являлся столицей парфянских царей. Эта родословная, вкупе с обширными строительными программами Сасанидов, сделала город бесспорной столицей Азии. Неудивительно, что римляне, желавшие во что бы то ни стало уничтожить империю, находясь от Ктесифона всего в трех сотнях миль к северо-западу, всегда считали его заманчивой мишенью. И почти неприступной крепостью. Только однажды – в 283 г. – римскому императору удалось отобрать город у Сасанидов, но и тогда в него ударила молния – очевидное доказательство негодования Ормузда. Ктесифон охраняли не только небеса. За стенами, окружавшими город, тянулась бесконечная ирригационная система, ров за рвом. В 363 г., во время последней римской попытки захватить Ктесифон, на защиту города выступили даже москиты. Персы прорыли сточные канавы, и насекомые тучами летали над римским войском, так что «днем не было видно солнца, а ночью – звезд»66.
Перед Кавадом не было подобных препятствий. Никаких естественных преград – ни горной цепи, ни реки – не находилось между империями Востока и Запада. Граница представляла собой едва ли не линию, проведенную на песке. Те, кто жили по обе ее стороны, говорили на одном языке, вели одинаковый образ жизни. Потому они, как неодобрительно заметил один римский автор, предпочли не бояться друг друга, а вступать в смешанные браки, везти продукты на одни и те же рынки и даже помогать друг другу в обработке земли67. В результате и персидским, и римским властям приходилось вести одновременно осторожную политику по отношению к своим подданным и устрашать врагов. На самом деле, по условиям мирного договора, подписанного шестью десятилетиями ранее, сооружение новых крепостей вблизи границы было запрещено. Однако демилитаризация, по сути, была победой персов, поскольку шахиншах, в отличие от римлян, уже имел большой укрепленный город, расположенный почти на самой границе. Он назывался Нисибин (Нусайбин) и некогда являлся опорой всей системы обороны римлян на востоке. К Персии он перешел в 363 г. после поражения атаки Юлиана на Ктесифон. Прошло почти полтора века, а у римлян все еще не было аналогичной крепости, откуда они могли бы координировать отражение персидских атак. В течение десятилетий, пока между двумя супердержавами существовал мир, все это вряд ли имело значение. Но теперь, когда наемники-эфталиты вторглись на римскую территорию, цокот их копыт вселял страх в людские сердца за сотни миль от границы.
Амбиции Кавада шли намного дальше, чем разорение сельской местности Римской империи: он хотел захватить большой город. Лучше два. В конце концов, настоящее богатство находилось именно в городах: золото, промышленное производство, рабы. Соответственно, шахиншах не пошел по низинным дорогам, по которым уже шли потоки сельских беженцев, а направился на север через горы Армении. Его первой целью стал город Феодосиополь, который он атаковал внезапно и захватил с легкостью. Далее он повернул на юг и устремился к еще более заманчивому призу. Амида, сильно укрепленный город в 80 милях от границы, массивные базальтовые стены которого возвышались над верховьями Тигра, отбил много персидских атак. И теперь Кавад не ожидал, что он станет легкой добычей. Еще до атаки городской губернатор укрепил оборону, руководствуясь целым рядом дурных знамений: нашествие саранчи, затемнение солнца, землетрясение, голод и чума68. Определенно не было перспективы повторить трюк с Феодосиополем и взять Амиду внезапной атакой. Тем более что более 50 тысяч жителей, убегая от кавалерии эфталитов, нашли убежище в городе, практически удвоив его население. Хотя это сделало существование людей невыносимым, по крайней мере, не было опасений, что не хватит воинов для защиты городских стен. И действительно, оборона Амиды впоследствии стала легендой. Все, что было в городском арсенале, бросили против персов: стрелы, камни, кипящее масло. Даже женщины и дети шли на стены и кидали на головы атакующих камни. А городские проститутки насмехались над шахиншахом, выкрикивали оскорбления, когда он оказывался в поле их зрения, и оголялись перед ним.