Ящик водки

Короче, Федоров лукавил. Ответы ему давались. И много раз. Просто эти ответы его не устраивали, поэтому он их и не слышал. Заметим попутно, что МНТК «Микрохирургия глаза» строился на валютные кредиты, которые государство брало на Западе. Ни одной копейки кредитов Федоров государству не вернул. А вот государство, теперь уже Россия, эти кредиты, да еще с процентами, отдает до сих пор. Вот от таких проектов и образовался наш внешний долг в 150 миллиардов долларов.
Еще один штрих. Судя по прессе, после гибели Федорова выяснилось, что не такой уж он радетель интересов трудового коллектива. Почти всю собственность, которую он сумел зафиксировать как частную, он оформил на себя лично, хотя зарабатывалось-то это всем трудовым коллективом. Во всяком случае, так этот «матерый человечище» всегда, для публики, декларировал.
И последнее. Действительно, в середине восьмидесятых в США была мода на маленькие предприятия, принадлежащие трудовым коллективам. Их наделали тысяч десять. Только вот к началу девяностых они все обанкротились, а затем и мода на эти колхозы прошла. И у нас, кстати, тоже. Помните, сколько было разговоров про кооперативы, про арендные предприятия? Ну и где они, эти передовые формы собственности, значительно опережающие по эффективности частную? Умерла идея… Не выдержала конкуренции… Погиб и ее глашатай. Все суета сует… Тлен и прах… Господи, прости нас, грешных!
 
Комментарий Свинаренко
Еще в 94-м я взял интервью у вполне тогда уже звезды – Лени Парфенова.
Он быстро, с чувством рассказал еще раз про то, до чего давно додумался и про что, наверное, уж сто раз говорил на застольях.
«С прежними проблемами покончено, а теперь новые. Но теперешние правила игры жестче, но честнее: нужны деньги, а не лавирование между консервативным горкомом и либеральным ЦК, или выбивание теса по блату, или сокрытие второго порося. Москва стала отдельным государством, которое вышло на первое в мире место по потреблению „роллс-ройсов“. Это новое время лучше старого. У нас в деревне все строятся – хоть баню! – и покупают телевизор „Фунай“! А старое было уж вконец нестерпимо – это подтверждают в откровенных беседах даже Василий Белов и Владимир Солоухин, которых трудно заподозрить в симпатиях к западному либерализму…
Я не смотрю телевизор. Мне там нечего смотреть. Это квазижизнь. Понятно, что телевидение глуповато. Оно не может быть другим, оно самое простое по восприятию – между завариванием чая и протиранием пыли. И должно быть потреблено сейчас («И немедленно выпил»). Не смотрю я этого», – говорит он устало на прощание».
Именно тогда, в 94-м, я напечатал новое интервью с Бильжо. И он там очень подробно рассказал о своих планах, которые, вы будете смеяться, все выполнены. Это создание клуба «Петрович», издание ряда книг, съемка мультфильмов и работа на ТВ. Во дает!
Еще был могучий персонаж – дедушка Эрнст Неизвестный. Он сообщил мне, что в Америке (где мы в его доме и выпивали) попал в «такие условия (технические), что все задуманное берется и воплощается („в таких я никогда еще не работал“)». Он вспомнил старые годы, Советский Союз: «Мне не давали работы, не пускали на Запад. Против меня возбуждались уголовные дела, меня обвиняли в валютных махинациях, в шпионаже и проч. Меня постоянно встречали на улице странные люди и избивали, ребра ломали, пальцы, нос. Кто это был? Наверное, Комитет. В милиции меня били, вусмерть, ни за что. Утром встанешь, отмоешь кровь – и в мастерскую, я скульптор, мне надо лепить».
В Испанию я в том году впервые съездил. В Памплону, на фиесту. И там понял такую вещь: «Увидеть корриду один раз – значит, ничего не увидеть, а только все испортить. Если в вашем распоряжении только один шанс, так лучше и не ходите. Иначе вы оттуда вынесете самое превратное впечатление. А пообвыкнетесь немного, так постепенно, может, и вас захватит этот испанский азарт и вы поддадитесь магии тавромахии. Утеря этой корридной девственности происходит довольно быстро – в следующий же раз. На второй корриде уже не столько морщишься от обильной крови, но испытываешь даже некоторое удовольствие, от которого не отказываться же на всю оставшуюся жизнь из-за одного-то первого болезненного раза?
 
И потом, есть такая версия: бык символизирует мрак, варварство и тупую силу, а матадор – человека, цивилизацию и свет. Вспомните пикассовскую (испанец!) «Гернику»: там страшный бык победил матадора – Гернику разбомбили война и бычья мутность фашизма.
Да, коррида – не такое зрелище, на которое пришел бы профан, все понял и оценил. Это как опера, на которой дилетанту – без подготовки – смертельно, до сонливости, скучно. Тут надо столько всего знать, кучу тонкостей!
А почитателей и знатоков корриды в мире, полагаю, поменьше, чем оперных фэнов, тут еще меньше места для непосвященного.
А правду говорят, что самая настоящая коррида – в Памплоне, что все остальное с ней не сравнится? Ну, не совсем так. Тут публика добрая, пьяная, ей что ни покажи – довольна. Другое дело в Мадриде. Зритель там все тонкости знает и жутко требовательный: чуть что не так, свистит и орет. Попробуй в Мадриде матадор подставить быку пустую мулету вместо себя! Это позор. А в Памплоне такое сплошь и рядом: мулета напротив быка, а матадор сбоку стоит…»
Еще у меня весной 94-го, в марте, была историческая поездка, на тот момент: никто в те времена не ездил на вручение «Оскаров», а я слетал туда. И сочинил текст. Это было очень давно – тогда еще не было прямых рейсов на Лос-Анджелес. И приходилось добираться с пересадкой – к примеру, из Сан-Франциско.
Было страшно: а вдруг не пустят? Про что я вообще буду писать? А если никто не даст интервью? Что, вот так и вернусь пустой? Скажу, мол, обосрался? Но – как-то все сложилось. Я после еще туда наезжал временами, пока не наскучило; каждый раз одно и то же, все те же фальшивые восторги, призванные замаскировать тот факт, что «Оскары» – это голый пиар, не более того…
– Видный кинокритик Денис Горелов сравнивал чеченских полевых командиров с индейскими вождями. Типа американцы краснокожих расхерачили по полной программе, а мы со своими чичкаемся.
– Ничего подобного. Между ними большая разница! Полевой командир Шамиль Басаев отличается от полевого командира Чингачгука принципиально. Басаев нам свою землю не продавал, денег за нее не получал, мы ее забрали, а они с этим не согласились. Не было сделки!
– А так ли это? Точно ли не согласились? А как же Шамиль (не Басаев, а его великий предшественник), который сдался русскому царю и поехал со своим гаремом жить в Калугу, вместо того чтоб пасть в бою или партизанить до конца в горах? Теперешние чечены – его правопреемники. А Джохар Дудаев, который на службе у белого царя дослужился до генерала и только после этого вспомнил про незалежнiсть – и поехал строить чеченскую государственность? Не есть ли это хотя и косвенные, но железные доказательства того, что наши полевые командиры не в своем праве? Что массовое вступление чеченов в компартию и в военные училища – это посильнее продажи Манхэттена? Что, много в Штатах генералов-индейцев? То-то же. Но в любом случае война есть война, и если уж чеченцы в нее ввязались и не сдаются, то она должна идти до конца: либо до водружения чеченского флага над Кремлем – наверно, так они формулируют задачу, иначе зачем же и влезать было, – либо, что тоже логично, до последнего чеченца.
– И тем не менее. Сделки купли-продажи не было. Была военная победа в 1856 году. Покорение. Усмирение. Капитуляция перед лицом неизбежного геноцида. Осознанная необходимость подчиниться, мимикрировать, против воли принять правила игры. Так оно и есть. Однако вот индейского варианта – продажи своей земли за деньги, отдавая себе отчет в совершаемом, абсолютно добровольно, этого – не было. Чечены нам свою землю не продавали. Мы ее у них забрали.
– Не важно. Это не наш вопрос. Не мы ее забирали, не нам ее и отдавать. Я не собираюсь скальпы снимать ни с тех, ни с этих, и Верной Рукой, другом индейцев, я тоже не намерен становиться. Индейцы, чечены – мы про них как-то очень кстати заговорили. Поскольку у нас на повестке дня – приватизация в России, при том что у русских наряду с чеченами и индейцами очень слабое уважение к частной собственности…