Подземелье Иркаллы (СИ)

Утром Акме ни с кем не заговаривала, и все, исподтишка наблюдая за нею, старались её не дёргать. Гаральд не задавал вопросов. Молодая женщина любила в нём это качество: он чувствовал её, мог прочитать за несколько секунд, словно открытую книгу. Стоило ему хоть однажды заглянуть ей в глаза. Атиец видел, что с возлюбленной происходит мрачная перемена, переживал, волновался, но полагал, что всё можно исправить и преодолеть.
Лишь однажды Акме раскрыла рот. Узрев мертвенную бледность и испуг на лице кронпринца, она тихо спросила Мирослава:
— Что с Густаво?
— Он лишь сегодня увидел некоторые нечеловеческие особенности облика Цесперия. Теперь не может отвести глаз от его удивительных ног и рожек.
Кронпринц быстро пришёл в себя. Несколько минут изумленно пялясь на уже раздраженного зараколахонского целителя, нодримец внезапно пришёл в неописуемый восторг и даже позабыл о своём тяжело раненом плече.
— Фавн в Зараколахоне! — недовольно съехидничал Ягер. — Какая редкость!
— … я всё детство провел в мечтах о том, чтобы хоть одним глазком увидеть фавна!.. — донеслось до Акме, и она поймала себя на том, что улыбается, грустно, но улыбается.
На Цесперия посыпались колкие, но добродушные шутки товарищей, давно к его облику привыкших, фавн махнул на них рукой и начал ворчливо помогать кронпринцу собираться.
Ей стало немного легче, и она вздохнула. Решив, что пока не будет думать о своей печальной судьбе, Акме постарается уделять как можно больше времени окружающим её людям.
Густаво усадили на коня Реции позади неё, которая громче всех ходатайствовала именно за своего коня, как самого выносливого и с самой легкой ношей.
— Все же сделала Его Высочество, раненого, нуждающегося в покое, своим спутником! — воскликнула Акме с неожиданным весельем.
Реция встретила её лучезарной улыбкой и задорно рассмеялась.
— Густаво — сын правителя, и я — дочь правителя. Нам есть, о чём поболтать.
Кронпринц засмеялся, открыто и заразительно. Почти как Арнил.
Гаральд, Лако и ещё двое мирославцев шли далеко впереди, тщательно исследуя ближайшие проходы и залы. В руке Мирослава был единственный факел. Строгим голосом запретил он Акме дотрагиваться до камней Иркаллы, чтобы она не зажигала висящих на стенах факелов, чтобы не волновала она страшные горы.
Стены в свете одинокого огня, переливались россыпью всех цветов радуги, погружая проходы и залы в тихое чудесное сияние. Часто попадались путникам ручьи, узкие реки, многовековые гроты. Путники лишь изумлялись, когда вода пробивала себе путь через все эти многовековые камни и живительно журчала в мертвых коридорах, путешественникам поднимая настроение.
Реция заразительно смеялась, непринужденно болтая с Катайром и Ягером. Кронпринц Нодрима беседовал с Цесперием, который ехал рядом. Он увлеченно расспрашивал фавна о его детстве, которое тот едва ли мог помнить, но увлеченно рассказывал кронпринцу о быте то немногое, что знал.
Акме ехала в стороне от них, ближе к Мирославу и Цере. Они не отвлекались на разговоры и постоянно глядели по сторонам.
— Ты печальна, девочка моя, — по-отечески проговорил Мирослав, властно глядя на нее. — Неужто ночной кошмар встревожил тебя столь сильно? Что бы не видела ты, помни, что это всего лишь сон, он не станет явью.
— Бывают вещие сны, — тихо возразил Цере.
— Они сбываются лишь у фавнов, — сварливо перебил его Мирослав. — Если бы этот сон послал ей Цесперий, можно было бы волноваться и печалиться…
Акме побледнела, но промолчала: этот сон был послан фавном, ибо Цесперий — не единственный фавн в Архее, с которым она была знакома.
— Не беспокойтесь обо мне, — с грустной спокойной улыбкою молвила Акме. — Виденное мною того не стоит.
Целительница нашла в себе силы улыбнуться с благодарностью за заботы и решила отъехать на безопасное от них расстояние. «Более всего на свете желаю я вновь встретиться с братом, — подумала она, — но для его блага лучше более не встречаться ни с ним, ни с кем-либо еще».
 
К ней подъехал Сатаро и взял её за руку, внимательно глядя ей в глаза. Пока Гаральда не было рядом.
— Все хорошо, Сатаро, — ласково и грустно сказала она.
— Нисколько, — возразил он. — Ты подавлена.
Акме высвободила свою руку и сдержанно ответила:
— Не нужно так делать. Гаральд не поймёт.
— На то и расчёт, красавица.
Мужчина вздохнул, посуровел и отъехал от нее подальше.
— Когда всё это закончится, я на всё лето спрячусь в Сиппате, Зааште или Мернхольде и буду там развлекаться, — голосила Реция. — Я — дама светская, хоть и разбойница, посему…
Поток её беззаботных речей прервал заливистый хохот Ягера.
— Чему ты веселишься, дурачье? — оскорблено осведомилась Реция.
С рукой, упёртой в бок, с гордо поднятой головой, увенчанной высоким хвостом на затылке, с прямой осанкой, со всем своим грозным видом она была угрожающа.
— Ты — светская дама? — продолжал гоготать Ягер. — Ты — дочь Саарды, а не плаксивая прынцесса! Тебе не пойдут все эти дамские манеры. Ты — воительница! Стыдно должно быть!
— Ах ты, гнусный!.. — фыркнула она, достав тоненький хлыст и попытавшись хлестнуть его несколько раз, но Ягер со смехом уворачивался.
Слух Акме пронзили тучи зловещих шепотов. Они ветром налетели на неё, и голова закружилась. Возня Реции и Ягера мешала ей понять смысл зловещего шепота.
— Повелитель! — в крайнем испуге выдохнул Лако, выехав из-за угла. — Я видел огромную конницу неподалеку! Они идут сюда!
Отряд застыл.
— Коцитцы? — напряженно спросил капитан Цере.
— Не похоже. Но и не демоны.
— Сколько?
— Более сотни.
— Люди в Иркалле? — изумился Цесперий. — Кто, кроме нас?…
Густаво в крайнем волнении повернулся к Акме и жестом поманил её к себе. Впереди сидящая Реция была поглощена неожиданными новостями. Кронпринц и Акме склонились друг другу, и Густаво прошептал:
— Быть может, это моя Личная Гвардия!
— Не уверена, Ваше Высочество, — шёпотом ответила Акме, покачав головой.
— Без Личной Гвардии я не смогу вырваться отсюда.
Целительница поглядела ему в глаза и обрадовалась: кронпринц видел в ней союзника.
Тогда она ответила:
— Не беспокойтесь, Ваше Высочество. Вы не один здесь пленник. Если выбираться, то вместе.
Густаво Акра кивнул и вновь обратил свои голубые глаза к Мирославу.
Внушительный грохот сотен копыт послышался совсем рядом. Они не успевали спрятаться.
— Ах, дьявол! — воскликнул Ягер.
— Прячьте кронпринца! — вдруг скомандовал Мирослав.
— Мирослав, оставь его! — возмутилась Акме, когда несколько саардцев схватили Густаво, накрыли саваном и понесли прочь.
— И её тоже! Куда делся атиец?!
Акме постигла подобная же участь. Её накрыли покрывалом и попытались связать, но она начала отбиваться.
— Сатаро, не мешай, мы должны её спрятать! — услышала она крики.
— От кого, если это не коцитцы и не демоны?! Это союзники!
— Гаральд! Сатаро! — жалобно закричала Акме, и крик её, полный отчаяния и испуга, ослепил великана.
Сатаро раскидал саардцев, освободил её и поставил на ноги. То же он сделал с Густаво и их обоих спрятал за своей широкой спиной.
У мирославцев не оставалось времени. Их возня была услышана.
Ураганом влетели крепкие кони в маленький зал, алебарды, мечи да арбалеты направили люди, одетые в сине-бело-чёрные одежды, на своих противников. Сатаро стоял поодаль, закрывая от Акме и Густаво происходящее.
Когда грохот от многочисленного цокота хорошо подкованных коней стих, на несколько мгновений повисла громогласная тишина.
— Кто вы? — послышался тихий вкрадчивый голос. — Что делаете в Иркалле?
— Тот же вопрос мне угодно задать вам! — с вызовом ответил Мирослав.
— Бросьте оружие, и мы не причиним вам вреда. Где кронпринц?!
— А кто вам сказал, что он у нас?
— Мирослав, это лишнее, — послышался строгий голос Гаральда. — Они знают.