Подземелье Иркаллы (СИ)
Ослепительный свет белокрылой птицей накинулся на врага, слился с ним воедино и тотчас сжег.
— Первый готов, — с нечеловеческой усмешкой выдохнула она, не видя людей, видя только демонов.
Единственным взмахом руки своей она не позволила никому из мирославского приближения подойти к ней.
— Не путайтесь под ногами! — сожжённым рокочущим голосом прокричала она и неторопливо направилась дальше, сжимая кулаки.
Вновь взмахнув рукою, она ударила землю своим светящимся молотом, и огонь, содрав травяной покров, сжёг второго.
«Ты способна на большее», — пронёся в голове её знакомый голос, и Акме, разведя руками, будто из недр существа своего, в бой отправила светящуюся стену, настигшую пятерых неумолимой волной.
Не осталось ни усталости, ни былой боли. Она выплёскивала всю злобу и ненависть, и чувствовала, что сил становилось больше. А запах горелой плоти подстёгивал.
Вновь она хлестнула землю плетью своего огня, и он стаей волков накинулся на демонов. Поймав пламя за хвост, девушка покрутила им, будто кистенём, развернулась, будто в боевом танце, и одним резким выпадом разлила его вокруг себя неумолимой стеной.
Кружась в вихрях древнего огня, Акме Рин сжигала любого врага на пути. Мирославцы лишь растерянно и зачарованно наблюдали со стороны за свершавшимся чудом, а Акме самозабвенно совершала свой суд.
— Дьяволица… — доносился до Мирослава шёпот приближенных.
— Вот это оружие…
— Да она ведьма!
— Сжечь её, повелитель, к чертям! Она и нас всех может переубивать подобным образом!..
«Но меня же она не убила и даже не покалечила», — подумалось ему, ошеломлённо и восхищённо наблюдавшему за девушкой, красивое лицо которой изуродовало звериное выражение ненависти и жажды уничтожения.
Мирослав поглядел на Гаральда. Он стоял, тяжело дыша, заворожено глядя на свою невесту. В его глазах не было ужаса, лишь напряжение — он готовился помочь ей в любую минуту. В его глазах не было восхищения. Лишь жажда уберечь её от любой беды. Он не впервые видит этот огонь, он всё про неё знает.
Акме сгорбленно застыла, высматривая новую жертву, когда сама жертва подкралась к ней со спины. Распущенные черные волосы её были всклокочены, пальцы судорожно скрючены, глаза, когда-то черные, сияли мёртвым всепоглощающим огнём небесной лазури.
— Сзади! — воскликнул Цесперий.
Акме обернулась и щитом выкинула бледную руку вперёд. Она не послала к демону ни искорки, но тот остановился.
Чёрный, с взъерошенной, смоченной в янтарной жидкости, шерстью, больше медведя, рогатый демон застыл перед хрупкой рукой, будто наткнулся на непробиваемую стену. Жёлтые глаза его потемнели, из пасти ручьём полился приглушенный стон, словно о помощи и милосердии молящий. Человеческий стон, запертый в нечестивой дьявольской плоти.
Внезапно демон согнул массивные лапы свои, будто поклонился ей, да и застыл в столь покорном положении.
Акме, охваченная своей стихийной агонией, выдохнула, чувствуя, как горло покрывается волдырями от сухости и жажды:
— Милости просишь, проклятая ты тварь?
Демон не поднимал головы. Он скулил, а из янтарных глаз его с вертикальными зрачками полилась прозрачная жидкость, похожая на слёзы. И он заскулил, трогательно, жалобно, с мучительным отчаянием, будто побитый щенок.
Мирославцы и люди, начавшие настороженно покидать свои дома, изумлённо зашептались, наблюдая, как демон преклоняется перед невысокой хрупкой девушкой с вытянутой вперёд рукой, в которой сосредоточились всё спасение и вся смерть.
Демон скулил все жалобнее и громче, будто молил о пощаде. Наконец, он согнул все свои лапы и заёрзал по земле своим отравленным животом.
Акме улыбнулась. И улыбка эта покоробила тех, кто увидел её. В ней не осталось ничего человеческого. То была ненависть воплоти.
И свет сжёг демона за несколько секунд.
Заметив троих, подбирающихся к ней с разных сторон, Акме волной ударила землю, и огонь, оставив в почве глубокую ложбину, охватил одного, а потом и двоих оставшихся.
Кунабульцев более не было видно.
На Верну опустилась тишина. Мирославцы ждали от Акме всего на свете, посему и страшились приближаться к ней.
Постояв несколько минут с низко опущенной головой, восстановив дыхание, подавив оглушительные хрипы, но, не избавившись от бело-голубого сияния глаз, Акме повернулась к Мирославу, все дрогнули, наставив на неё оружие.
— Так благодарите вы людей за помощь? — громко усмехнулась она, низкой глубиной голоса пугая солдат. — Неудивительно, что никакое государство Архея не водит с вами дружбу.
— Чего ты хочешь? — спросил Мирослав, к ней не приближаясь.
Акме почувствовала, что голова её кружится, и она, зажмурившись, покачнулась. С трудом удержавшись на ногах, она спрятала пылающее лицо в ладонях, потёрла глаза, которые медленно приобрели былой черный цвет. Гаральд, близко подойдя к ней, взял её за руку. Вернув облику своему человечность, Акме внимательно взглянула на Мирослава и холодно произнесла:
— Я предупреждала тебя, Мирослав. Я говорила тебе, что за мной придут. Я просила отпустить меня идти своей дорогой, ибо так будет лучше для твоего народа. Ты не поверил. Ты предпочёл рискнуть своими людьми во имя своего упрямства. Ныне я предоставляю тебе подсчитывать потери. Но учти, Мирослав, за мной будут приходить другие. Их будет всё больше и больше. И так будет продолжаться до тех пор, пока ты не отпустишь меня, чтобы я могла положить этому конец. Но настанет день, когда их будет столько, что сил моих не хватит. И некому будет спасти народ твой. И все они погибнут.
Акме стояла, выпрямившись, впившись неумолимым взглядом в потрясённое лицо Мирослава. Он молчал.
— И куда же ты держишь путь, Акме Рин? — спросила рыжеволосая Реция, появляясь из-за деревьев, в руках своих держа покрытый жёлтой слизью меч. — Вовсе не в Керберру, полагаю?
— В Кунабулу.
Среди собравшихся послышался ропот.
— Что же ты найдёшь там, кроме чертей этих и погибели? — зажигая глаза свои, оживлённо воскликнул Катайр.
— Лорена Рианора, — с медленно разжигаемой улыбкой проговорил Цесперий, и Акме согласно улыбнулась ему в ответ.
Глава 10. Львёнок Карнеоласа
Затих скрежет оружия, смолкли звериные вопли врагов, но не опустилось на карнеоласско-нодримский лагерь тишины и покоя: страшно кричали раненые и умирающие воины. Целителей да лекарей не хватало, и они носились из палатки в палатку, стрелой пролетали мимо окровавленных рядов, на ходу отдавая распоряжения. Но в этом бою раненых было куда меньше, нежели убитых.
Выжившие без устали хоронили погибших товарищей, забирая именные железные медальоны, с мелко выбитым гербом государства кушаки, что заботливо сшили им их матери, жены или невесты.
Войско Кунабулы, нападение которого несколько часов отражали карнеолассцы и нодримцы, было уничтожено. Ядовитые трупы чудовищ были свалены в несколько огромных ям и сожжены, пеплом очернив родную землю.
У шатра Его Величества государя Трена Вальдеборга собралась огромная толпа карнеолассцев и часть нодримцев. Все желали быть осведомлены о здравии повелителя Карнеоласа. Воины старались не шуметь и, усталые, измученные потерями, кровью и свирепостью врага, терпеливо ожидали вердикта королевских лекарей.
Шатер был глубок и огромен и напоминал кочан капусты: в нем наспех соорудили множество тонких перегородок, государя оградили множеством светлых занавесей. Дубовую кровать его поставили рядом с подобием окошка, чтобы государь видел свет Божий.
Главный королевский целитель, древний и суровый миларец Скипий, лишь кронпринцу Дарону и верному пажу Аситу позволил остаться, остальных — неуязвимого генерала Капуи, герцога Атийского, множество послов и даже государя Весхельма бесцеремонно выставил на улицу, сославшись на то, что государь нуждается в покое.
Бедный Весхельм сник и будто высох за несколько часов — о пропавшем кронпринце Густаво не было вестей. На подмогу Личной Гвардии наспех снарядили отряд в двести всадников. Весхельм хотел выступить непременно всей нодримской армией, но его воеводы отговорили государя: коцитцы были немногочисленны, нодримцам же требовалось отдохнуть несколько дней и залатать раны. К тому же, государь Карнеоласа был серьезно ранен, обязанности его должен был взять «серый и тихий» кронпринц Дарон.