Лион Измайлов

— А свидетели есть? — спросил Егорыч.
— Свидетелей нет, — сказал Будашкин.
— Так и запишем. Все слышали, что фермер Иващенко предлагал должностному лицу взятку?
Конечно, всем были глубоко противны и Будашкин, и Егорыч, но ненависть к свободному фермеру все же перетянула, и все закричали;
— Все!
— А кто видел, что мы эту взятку взяли?
— Никто, — сказал Будашкин. — Вот это и есть коррупция. И с нею мы сейчас будем бороться.
В решении собрания так и написали, что абсолютно согласны с борьбой против коррупции в верхних эшелонах власти и полностью поддерживают в этом и президента, и генерального прокурора, и в качестве почина в этой борьбе просим компетентные органы разобраться с фермером Иващенко, при всех признавшегося в нанесении взятки должностным лицам. А в конце добавили: «Чтобы больше не выпендривался». И все расписались.
На следующий день фермер Иващенко притащил Будашкину и Егорычу огромную бутыль самогона и закуски человек на десять. Сели все вместе, позвали мента, продавщицу и Настьку для красоты да напились так, что разорвали старый протокол собрания и написали новый, в котором клялись в любви как к товарищу Ельцину, так и к генеральному прокурору. Обещали все силы бросить на борьбу с коррупцией в высших эшелонах власти. Но просили при этом не путать коррупцию в высших эшелонах власти с магарычом в низших. Потому что магарыч — это дело святое, и если его отменить, то жизнь в стране просто остановится!
  
Красна девица
 
 
В некотором царстве, в некотором государстве один мужик полюбил одну красну девицу и сделал ей предложение. Прямо так подошел и сказал:
— Выходи за меня замуж.
А та не будь дурой и говорит:
— А какой ты мне оклад положишь?
Мужик даже обалдел от неожиданности.
— Какой, — говорит. — оклад?
— А такой. Работать я на тебя буду? Значит, клади оклад.
Другой бы, конечно, после этих слов озверел и плюнул, а этот мужик то ли действительно влюбился, то ли просто пришибленный был.
— Хорошо, — говорит, — шестьдесят рублей тебя устроят?
— Нет, — отвечает, — я с высшим образованием.
— А, это другое дело, тогда восемьдесят, — говорит мужик.
— За знание языков накинь десятку.
— Девяносто, и ни копейки боле.
— Нет, замуж не пойду. Ты посуди сам, хозяин. Я тебе и постирай, и по магазинам побегай, и обед свари на кухне в тяжелых условиях. А потом, я ведь тебе еще и петь буду.
— Ах, ты еще и поешь? — удивился мужик.
— А как же, семь лет музыкалки. Десятку накинь.
— Без пения обойдемся.
— Хорошо, а как ты сам петь надумаешь?
— У меня слуха нет.
— Тем более, слушать тебя сплошная мука. Нет, сотню, не меньше.
— Ну хорошо, сто, и все.
— Так. Теперь, если детишки пойдут — надбавку. Каждый ребенок — тридцатку накинь.
— Ну, это уж слишком.
— Не скупись, хозяин. Не на день берешь, на цельную жизнь.
— Ну хорошо. Все?
— Не, хозяин. Спецодежда твоя, ну, там бельишко разное, вечерняя спецовка для театра, бюллетень, отпуск оплаченный.
— А рази ж мы в отпуск не вместе будем ездить?
— А как хошь. Хошь вместе, хошь отдельно, а деньги все равно гони.
— Да где ж я столько денег возьму?
— Нет денег — не женись.
— Не любый я тебе.
— Был бы не любый, не торговалась. Вон в за-прошло лето мужик сватался, прогрессивку обещал, не пошла. Как он убивался, волосы на себе клочьями рвал! А за тебя — с большим удовольствием.
— Слушай, а может, ты работать пойдешь?
— А по магазинам кто?
— А мы вместе.
— А полы мыть?
— А мы по очереди.
— А варить?
— Ты варишь, я стираю, подметаю, убираю.
— Ну, вот так я согласна.
— Ласточка моя прибрежная!
— Ласточка ласточкой, а трудовое соглашение все равно составим. Все вы, мужики, одинаковые.
  
Любовь зла
 
 
Зовут меня, предположим, Александр, а отчество, допустим, Севастьянович, хотя, конечно, не в этом дело.
А она, предположим, красавица была. Венера. Только в одежде, и руки не отбиты.
 
И каждый вечер эта самая Венера с работы мимо нашего местожительства ходила. А мы с брательником на нее издали глазели.
Но ведь к ней не подойдешь, потому что она красивая, а это у них хуже всего. Но я все-таки сообразил. Брат у меня хороший парень. Только с придурью. В театральное училище два раза поступал, летом снова будет. А пока он драмкружок ведет при городском ипподроме.
Я с ним, с братом, обо всем и договорился. И вот когда эта Венера опять мимо нашего дома шла, он вылетает к ней в парике и давай приставать. Дескать, как вас зовут и так далее. Она в крик. Я на помощь. Брательника через бедро и об землю. Мы этот бросок три дня репетировали. Но не все получилось. Он на спину упасть должен был, а получилось на голову. Но не в этом дело, главное — разговор начать.
— Здесь, — говорю, — хулиганов пруд пруди, а я самбист, боксер, разрядник по прыжкам вперед. Разрешите до дома проводить.
Слово за слово. Пока до ее дома дошли, договорились завтра в ресторан пойти.
Назавтра я в ресторан пораньше забежал, со всеми договорился. Вечером с Венерой приходим. Швейцар двери распахивает:
— Здравствуйте, Александр Севастьянович. Вас уже ждут.
Метрдотель подбежал:
— Прошу за этот столик, Севастьян Александрович.
Перепутал все-таки. Плохо, значит, я с ним договорился. Зато официантка все по высшему разряду оформила. Венера удивляется, но ест с аппетитом. Поужинали мы с ней, официантка подходит.
— Спасибо, — говорит, — Николай Афанасьевич, что зашли.
Я встаю и, не расплачиваясь, к выходу собираюсь. Венера вспыхнула.
— Вы же, — говорит, — расплатиться забыли!
Официантка тут же закудахтала:
— Что за мелочи! Да кто же считается! Почетный гость. Ждем вас всегда с нетерпением.
Еще бы ей не ждать, я бы на ее месте тоже ждал.
Венера говорит:
— Кто же вы такой? Где на работе оформлены?
— Да так, — отвечаю, — подрабатываю в одной артели по космической части.
На улице к Венере, конечно, «хулиган» пристал. Я его, конечно, через бедро швырнул. Парик с него слетел. Он отстал. Венера, правда, посмотрела на него как-то подозрительно и даже спросила потом:
— Где-то я его видела?
— Да, наверное, в кино снимается, бандюга. В передаче «Человек и закон».
Дня через три в театр с ней ходили. Из театра вышли, и тут же к нам «Чайка» подкатила. Как брательник шофера уговорил, не знаю, только сели мы в нее как в мою персональную. Там, правда, человек еще какой-то сидел, ни слова по-русски не знал, но я сказал, что это мой телохранитель и ему говорить не разрешается. До дома ее добрались. В подъезде опять к ней «хулиган» пристал. Настырный такой оказался. Пришлось его в подъезде опять отметелить.
Через неделю Венера ко мне в гости пришла. Родню я, конечно, всю в кино сплавил на двухсерийный фильм. Сидим с Венерой в «моей» квартире, сухое вино попиваем, танцуем под радиостанцию «Маяк».
Вдруг в определенный момент музыка прекращается, и брательник мой голосом Левитана произносит:
— Герасимову Александру Севастьяновичу за важное научное открытие в области космического пространства присудить премию в размере годового оклада.
С годовым окладом брательник, конечно, переборщил, но все равно эффект был потрясающий. Венера даже загрустила от моей знаменитости.
Чувствую, созрела девчушка для серьезного предложения, но не тороплюсь. Пусть, думаю, для верности в одиночестве дозреет.
Неделю к ней не появлялся. Сама не выдержала, позвонила.
— Здравствуй, — говорит, — это я. — Голос грустный. Влюбилась окончательно. — Знаешь, этот тип опять ко мне приставал.
Я возмущаюсь:
— Псих какой-то, давно пора его в милицию отправить.
Она говорит:
— Нет, он не псих. Он такой несчастный. Я, наверное, за него замуж пойду.