Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ)

…Какой красивый кристалл… Кесса не могла оторвать взгляда. Солнечный камень вбирает в себя силу и потом отдает ее, акайли же позволяет разуму слиться с Мейо Алей. Какой прозрачный кристалл… Лачи знал, как трудно удержаться Сильнейшей и не взять его в руки, не попробовать подняться высоко-высоко. Только помнила Кесса — чем чище акайли, тем он разумней. Обладает собственной волей, питается тем, что составляет суть эсса. А здоровья немного осталось. Не справиться.
— Хороший подарок ты сделал, Лачи, — прошептала женщина. — Щедрый. Ты еще совсем молод, но как хорошо знаешь наши слабости. Спасибо тебе. Умирать, слившись с Мейо Алей, будет просто чудесно. Ты хочешь Лайа в Соправительницы? Так получишь ее. Только не ошибись. Ты не любишь Тейит так, как ее люблю я, но Юг тебе тоже чужой. Чего ты хочешь, Лачи из Хрустальной ветви?
Прозрачный кристалл манил, переливаясь черными искрами. Словно паутинка невидимая поднималась над ним, тянулась к женщине.
— Красивый… какой ты красивый.
Кесса рассмеялась неожиданно молодо, звонко. Она думала, что стоит выше человеческих слабостей… но не может противостоять влечению своему. Впрочем, когда сердце и сама суть тянутся к камню, можно ли назвать их человеческими?
Заря вечером выдалась бешеная. Краски не просто сменяли друг друга, тем более не стоило говорить о мирном соседстве — они толкались, выгрызали друг у друга куски, взбираясь на плотные редкие облака.
Лайа глянула в окно, погладила упругие перья птицы. Белая кессаль — редкость. Почти совсем белая, только на кончиках крыльев бурые крапинки. Три птицы у Лайа — Дикая, Танцор — по привычке его поводить головой, переступать с ноги на ногу, и Жемчуг. Эта — самая любимая.
Лачи нарисовался в дверном проеме, когда девушка уже поняла, кто идет. Поняла и приготовилась изобразить на лице то, что покажется подходящим — от высокомерного равнодушия до открытой неприязни.
— Кесса умирает.
Лайа не двинулась с места, продолжая поглаживать птицу. Пусть этот выскочка постоит в дверях, словно слуга.
Жемчуг вскинул голову и пронзительно, клокочуще вскрикнул.
— Какая жалость, если она так и не успеет позвать за мной.
Лачи очутился рядом, словно переместился в пространстве — вроде он и шага не сделал, а уже поглаживает перья птицы. Жемчуг, ненавидящий чужие прикосновения, затих и сжался.
— Кесса не успела подготовить себе подходящую преемницу. Что ж, Обсидиан и Серебро назовут твое имя, и нам придется это принять. Будем править вместе, младшая сестричка, — он улыбался, и со стороны казалось бы, что слова его — сама доброжелательность. Но Лайа поняла оскорбление.
Еще раз выглянула в окно — облака все приняли густо-фиолетовый цвет и сбились к самому горизонту. Некрасивое небо, слишком уж пестрое, слишком зло пляшут на нем краски.
Но небо не подвластно Сильнейшим — в отличие от человеческих судеб.
**
Настоящее. Астала
Словно кто-то взял горсть чистых и грязных белых кубиков и бросил, позабыл на поросшей высоким мхом поляне — такой со склона близнецы увидели сердце Асталы, город, носящий то же название, что и само государство Юга. Для них, привыкших к горам, Астала была плоской. И неухоженной — кусты и деревья повсюду, быстро темнеющие на закате, а свет, только что заливавший их рыжим золотом, уходил, будто не в силах справиться с буйной растительностью.
Но в город въехали еще до темноты, в сумерках, когда в домах и на стенах уже начинали зажигаться огни. Об их прибытии горожане прознали заранее, и торчали по обочинам. Чужие любопытные взгляды, настолько плотные, что, кажется, прикасаются, даже мурашки по коже…
Долго-долго ехали, а вдруг все внезапно закончилось, и вот они уже на площади, спускаются с грис, а их их встречают незнакомые люди, и перед глазами стена, украшенная рисунками, освещенная факелами — тени встречающих падают на эту стену, качаются, смешиваются с изображениями на камнях. Жутковато, словно во владения злых духов попали.
 
Человек, который их приветствовал первым, оказался старше, чем представляли — близнецам казалось, на Юге со всеми его страстями Сильнейшие едва доживают и до средних лет. Смотрел на них с легким любопытством, но в основном равнодушно, будто встретил не слишком-то интересных полузабытых знакомых.
Саати напутствовала — Ахатта Тайау слывет человеком здравомыслящим и незлым; не сердите и если что, старайтесь обратиться к нему напрямую. Легко говорить, только что делать, если у них нет даже спутников-слуг из Тейит?
Близнецы держались поближе друг к другу и настороженно осматривали собравшихся, стараясь не замечать множественных бликов от факелов в широких зрачках, словно стая зверей окружила. Какие неприятные лица… будто пообедать собрались, а северные гости — обед. Особенно у того, что стоял недалеко от Ахатты — он медленно и лениво смотрел на девчонку, не скрывая циничной, чуть высокомерной улыбки. Девушка чувствовала этот взгляд и держалась подчеркнуто прямо и холодно. Так бы и ушла с площади, но краем глаза заметила еще одного, и отшатнулась, будто в нее летела связка ядовитых пауков. Но нет: юноша, тоже стоящий рядом Ахаттой, не на нее смотрел. Он чуть подался вперед, будто готовясь к прыжку, взгляда не сводя с Айтли. Лицо дышало такой безумной ненавистью, что Айтли в ответ пристально посмотрел на него, потом на сестру и недоуменно повел плечом.
Близнецов уже поманили за собой, а северянка, подчиняясь зову, все чувствовала взгляды: один — между собственных лопаток, и другой, рядом, направленный в спину брату, тяжелый и острый, словно копье. Не могла ни оглянуться ни понять, какой из двух взглядов страшнее.
Их поместили в невысоком узком строении неподалеку от Дома Звезд, оставив под присмотром веселой нарядной толстухи, надо сказать, довольно приятной в общении. Рядом располагались и младшие служители Дома, но близнецов от них отделял сад — и живая изгородь в рост человека. Да и не было никакого желания куда-то идти, разглядывать Асталу. Даже не стали спрашивать, позволят ли. Есть свое гнездо, и никуда не хотелось оттуда. Лишь бы не трогали…
Этле весьма не понравилось, что их комнаты располагались по разные концы коридора — две смежные у Айтли и две у нее, небольшие, с тяжелыми белыми пологами на двери. Обстановка до отвращения южная — вроде и все необходимое есть, но — шкуры на полу, узоры из сплетенных фигурок зверей и язычков пламени, вытканных на покрывале… Как южане умудрялись даже тканых в узоре грис сделать такими неприятными и недобрыми? Этле осмотрелась у себя и теперь разглядывала, как поселили брата. Прямо в окно заглядывала ветка померанца с остропахнущими глянцевыми листьями, каждый в ладонь шириной. Вроде и воля, но не видно же ничего! Деревья, кусты повсюду. Дома из окон можно было смотреть, как солнце красит долину то в золотой, то в оранжевый цвет, любоваться на дальние горы…
— Ну вот они и ушли наконец, — пытаясь казаться веселым, проговорил Айтли, видя, что Этле совсем приуныла. Тоже выглянул в окно. Сестра подошла к нему, встала за плечом.
— Зачем делать вид, что все хорошо? Тебе не лучше, чем мне. Смысл успокаивать друг друга фальшивыми фразами.
— В конце концов, доехали мы нормально, — пробормотал Айтли. — И устроили нас удобно. Лачи сказал — уж годик как-нибудь вытерпите…
— Если он говорит — год, это значит года три, не меньше, если не больше… Вряд ли быстрее выберут богатое месторождение.
— Только его дальний рукав, — Айтли все еще пытался держаться бодро. — Ну ты сама посуди — это такая возможность узнать южан поближе. Пригодится еще. А жить здесь привыкнем…
— Я не хочу тут жить, и привыкать не хочу, — отрезала Этле.
— И что ты предлагаешь? Посылать к дядюшке голубей, чтобы он смилостивился и позволил забрать нас отсюда?
— Нет, это бессмысленно, — она невесело поглядела в окно, где на темных глянцевых листьях поигрывали лунные блики. Потрогала ветку еще одного, незнакомого растения, с отвращением вытерла измазанные смолкой пальцы. — Сами о себе позаботимся. И, если понадобится…