Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ)

— Нет.
Сказать правду меня не пугает, думал полукровка, прислушиваясь к стрекотанию птиц над головой — к сумеркам оно становилось все громче. Я-то скажу, но вот тот, с рубином, Къятта… он согласится с тем, что я ни при чем?
— Спасибо тебе, — сказал он вслух. — Я ведь не поблагодарил…
— Меня зовут Кайе. Тебя?
— Никак меня не звали. “Эй, ты”, — в лучшем случае.
— Но хоть что-то ты о себе знаешь?
— Пока я знаю только, что рыжий, — сказал найденыш. — И это не краска.
— Огонек, — засмеялся юноша, дотронулся до его головы, вставая. — Этот цвет не любят ни здесь, ни у эсса, а по мне хорошо.
— Огонек? — извернулся, пытаясь глянуть на спутника — назад, как умеют совы: — Пускай так…
Что мальчику дали поесть, он уже не помнил. То ли кончились силы, то ли что-то было в питье. Запомнил одно — чьи-то руки подняли его в седло. И всадники снова помчались куда-то , и постукивали о дорогу копыта покорных грис… Огонек спал.
Следующий привал был под утро. Полукровку опустили на траву и пристально следили за ним. Братья устроились неподалеку, поглядывая на неподвижное тело подростка.
— Ну что тебе на сей раз взбрело в голову? — устало спросил Къятта. И впрямь — как не устать от такого? Вечно как на ножах танцуешь, когда братишка рядом. Да и не рядом — всегда о нем думать, беспокоиться, не натворил бы чего.
Младший дернул головой вместо ответа. Къятта сделал длинный глоток из маленькой плетеной бутыли, взглянул на бледнеющие звезды в небольшом просвете средь листвы — скоро дом. Нарочно покинули Асталу, пока там находились послы, и вот… Продолжил, не думая, что слова подействуют:
— Нравится играть в неуязвимого? Доиграешься.
— Я помню про “щит”… дед прожужжал все уши!
— Я не заметил, чтобы ты ставил его.
Младший прикусил губу.
— Спасибо.
— Не благодари. У тебя лицо, будто мешок кислых яблок съел. Лучше скажи, зачем тебе это лесное пугало? Проверить его необходимо, но с чего ты с ним возишься?
— Он меня спас, между прочим.
— А ты его. Квиты.
— А почему бы нет? Занятный.
— Камушек на тропе подобрал… младенец!
— Да ну тебя. Этот… детеныш опасный? Скажи кому в городе, так вся Астала смеяться будет.
— Пожар был меньше года назад, у северян есть повод… да что там, повод у них будет и десять весен спустя.
— Ой уж, — прилетело в ответ тихое, но довольное. — Если через десять весен они смогут мне припомнить только это…
— Не тем гордишься! — Къятта помолчал и добавил:
— Северяне довольно умны. Даже в засаду направили одного человека. Двое уже заговор, повод к войне… А тут ничего не докажешь — даже посольство не северное, хотя любой младенец знает, что Уми уже почти вотчина эсса. И ладно бы так… — он потянулся, но не расслабленно, а будто перед прыжком: — Что бы сделал ты, желая уничтожить врага, которого нельзя или трудно убить в открытую? Подослать такого крысенка можно. Заметь, как-то очень уж вовремя он указал на засаду, словно того дурака подставили, или он заранее знал — и собой пожертвовал.
— Бред! И помню я про осторожность!
Пальцы старшего пробежали по золотому знаку на плече Кайе:
— А то я не знаю тебя. Уже про все позабыл. Другие только не забудут.
— Отцепись! — отбросил руку.
— Ну, пусть. Только пока подальше от него держись. А там выясним, как приедем.
— Хватит командовать! Я не ребенок!
— Ты? Ладно, сориться с тобой из-за лесного недоумка не хочу, — лениво откинулся назад, прислонился спиной к стволу.
Младший издал тихий звук, похожий на фырканье пятнистой куницы-кейли. Къятта взглянул на него сквозь ресницы — не знает, что сказать, но с поражением не согласится. Пятнадцать сравнялось пару лун как, но еще совсем дитя неразумное временами. И мог погибнуть уже много раз — а все такой же беспечный…
**
Восемь весен назад
Лодочка — круглая плоскодонка, плетенная из коры. Кайе любил плескаться в реке Читери, любил мчаться в лодке, лавируя между порогов. Река Читери опасна — глубокая, быстрая. Плавать братишке Къятта позволял одному, но развлекаться возле порогов — нет. Про любого ровесника младшего брата сказал бы — не справится с веслом, про Кайе — позабудет, что река смертельно опасна. Он же смеется, влезая высоко на деревья, смеется и разжимает руки, чудом еще не свалился ни разу. Или не чудом, а тем, что он — это он?
 
Пока старший был занят, не мог сопровождать братишку, тот придумал себе забаву — по одному из притоков Читери огибать часть земель квартала, какое-то время плескаться в безлюдной заводи меж больших валунов, а потом пешком идти обратно, уже через город. Лодку домой возвращали слуги.
Поначалу за ним следовал кто-то из синта, стараясь остаться невидимым, но мальчишка быстро вычислил слежку и на весь дом возмущался. Теперь его оставляли в одиночестве — все равно никто не посмеет тронуть, а сама река здесь уже безопасна, время ливней и бурного течения позади.
Ирисы, нежные, розовые и фиолетовые, росли на берегах Читери, оттеняя свирепые пороги. Но они росли и тут, у домашней маленькой пристани, на берегу неширокого притока. Мальчишка носом зарылся в чашечку цветка.
— Сладко…
— Пчела, — хмыкнул Къятта. Мальчик показал ему язык и с воплем ошпаренного ихи кинулся в воду, поднимая тучу брызг. Влез в лодку, достаточно ловко, учитывая, что смотрел куда придется, но не перед собой. На нем только передник был, с широким поясом — простой, лишь кайма узорная.
— Лягушка, — наклонился с мостков, отвесил младшему легкий подзатыльник.
— Ты меня назвал пчелой, — напомнил Кайе, облизываясь — на губах и кончике носа все еще оставался желтый след от пыльцы. Не только ирисы, половину цветов на берегу перепробовал.
— Сейчас выясним, кто ты! — Къятта положил в лодку весло, отвязал ее от колышка, сопровождаемый высоким заливистым смехом. И если бы младший только смеялся — вертелся, будто сел в куст чертополоха.
— Сиди спокойно, наказание мое! Перевернешься ведь!
— Ну и пусть! Ну и… ах! — Къятта как следует качнул лодку:
— Уймись!
— Да помню я всё! — фыркнул мальчишка. — Спокойная же река. До порогов все равно по этому рукаву не доплыть… — в голосе явственно звучало сожаление.
Оттолкнул лодку от берега, Къятта долго смотрел, как она быстро плывет, приминая огромные листья кувшинок — течение само ее несло, а веслом нужно было лишь подправлять курс.
Сегодня он получил послание, которое тревожило — неизвестный советовал ему быть в заводи, где любит плескаться младший, и наблюдать, оставшись незамеченным. Мол, сам поймешь, что и когда делать. Это могло быть злым розыгрышем — сиди, жди невесть чего. Но могло быть и правдой, а рисковать он не собирался.
И вовсе бы не отпустил младшего в одиночку, но тогда не узнать, к чему было это послание. Какое-то время подумывал деду сказать, но решил, что и сам разберется. Что может случиться на все еще быстрой, но уже спокойной реке, в их собственных землях? Да и люди почти на всем пути, их нет только в заводи, где любит купаться младший. Но туда придет сам Къятта.
Пешком по городу было бы ничуть не быстрее, чем плыть на лодке, и риск опоздать, поэтому Къятта вскочил на заранее оседланную грис. Он добрался вовремя, даже раньше, и успел не только занять удобное место, где его даже младший бы не заметил, но и начать волноваться. Но вот показалась и лодочка. Кайе заполнил ее кучей водных растений, плыла настоящая клумба. Вот он причалил к берегу, побродил по нему и с боевым воплем снова кинулся в реку, подняв тучу брызг. Потом еще и еще, потом начал карабкаться на один из больших валунов, торчащих со дна заводи. Вода быстро огибала их, пенилась, чистая — не то что в сезон дождей, когда несет всякий сор.
Ничего не происходило. Никто не появлялся.
Братишка плескался уже молча, пару раз обплыл вокруг валуна, направился к противоположному берегу — недалеко, в шагах не более тридцати, повернул обратно, и вдруг исчез.