Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ)

— Чисто, — обронил Кайе. — Но не пойму — Арайа играл или и впрямь ошибся, позволив Тиахиу ударить? Мог и сам получить неслабо… Жаль, второго круга ты не увидишь.
— Он умер? — неровным голосом спросил Огонек.
— Еще чего… На кой лад Ийа будет убивать сейчас? Арайа и Тиахиу не враги. Ну, сцепились из-за семьи, поразвлекались, подумаешь!
— А вы… враги? Ваш род и их, или твой брат и он?
— Знаешь… — Кайе опустил подбородок на сцепленные пальцы, нахмурился. — Нам приходится их терпеть. Иначе бы всё по-другому было. Я тебе потом расскажу, дома. Мне тогда было семь…
**
Восемь весен назад
— Ийа!!! — прозвенел голосок, — и колонна, возле которой стояли юноши, треснула и начала падать.
— Крыло рушится! — закричал кто-то . Къятта подхватил брата и отбежал в сторону. Их не задело — только облако пыли взметнулось, оседая на парадной одежде.
— Ты…что??
Ребенка трясло, он силился глотнуть воздух открытым ртом и не мог. Старший прижал его к себе.
— Шшш…Тише, тише! Не стоит оно! Подумаешь, Ийа — ничтожество. Зачем же ты это сделал?
Кайе умоляюще взглянул на брата.
— Я…не хотел.
Из глаз брызнули крупные слезы.
— Меня больше не пустят в Дом Звезд!
— Пустят… как только восстановят его левое крыло. — Уголок рта Къятты дернулся в усмешке. — Ничего страшного. Ты научишься.
Къятта держал его на руках, чуть покачивая. Странно было видеть на этом всегда резком, надменном лице что-то очень напоминавшее нежность. Мальчик обхватил его руками за шею.
— Я могу убить его, если захочешь!
— Рановато. Зачем нам это сейчас?
Он кинул взгляд на младшего брата. Тот уже успокоился, прошла дрожь, дыхание было ровным — юноша чувствовал это даже на расстоянии, а уж сейчас — тем более.
— А ты вырасти, прежде чем расправляться с врагами тут.
— Они все будут делать, что я скажу!
— Когда… — он не договорил. Стройная женская фигура в белом появилась рядом, ребенок просиял, потянулся к ней.
— Как он?
— В порядке. Шиталь… мы уходим, — Къятта поднялся, развернулся, чтобы младший смотрел в другую сторону и быстро пошел в сторону дома. Сделал вид, что не слышит, как женщина что-то говорит вслед.
— Я люблю Шиталь, — невнятно прозвучало ему в ухо. — Она…
Ребенок уткнулся в его плечо и затих. Къятта ощущал беспокойство — не то чтобы мальчишка выглядел нездоровым, но мало ли. Таких выходок за ним еще не водилось. Не каждый камень способен противостоять огню…
Приблизились к дому. Братишка дышал ровно и, похоже, заснул. Стоило Къятте сделать шаг на первую ступень лестницы, открыл один глаз и пробормотал нечто несвязное.
— Спи, чудище, — усмехнулся Къятта. Чудище качнуло головой и окончательно провалилось в сон. И, судя по довольному лицу, во сне видело нечто чрезвычайно приятное.
Юноша отдал брата подбежавшим служанкам, яростным взглядом давая понять — посмейте только разбудить!
Сам же направился к матери.
Натиу сидела, окруженная кувшинчиками и сухими травами. Смуглые руки мелькали — щепотку сюда, каплю отвара туда… На щеках и плечах Натиу был узор из темно-зеленых и золотых стеблей — словно на праздник собралась. Девушки постарались, рисуя.
— Что случилось? — вскочила она, едва завидев сына. Тревога ворвалась в комнату вместе с Къяттой, плотное душное марево, пронизанное ледяными иглами. Слабая уже — отголосок большего.
Къятта отмахнулся:
— Да, ты же уканэ… все время забываю. Чувствуешь.
— Что с моим сыном?
Къятта уселся в плетеное кресло, из-под ресниц поглядывая на съежившихся девушек-прислужниц.
— Интересно. А я тебе кто?
Натиу сделала шаг — выйти из комнаты, но Къятта остановил ее жестом:
— Не ходи. С ним все хорошо. Спит он.
Солнечные лучи скользнули по фигуре юноши — притворно-ленивая поза, сила, спрятанная под бронзовой кожей. Женщине показалось — зверь уселся возле дверного проема, полный намерения не выпускать ее.
— Зачем ты пришел? Приятно, когда я боюсь за него?
— Дед должен увидеть его первым. А ты… я пришел, чтобы ты не волновалась, — белые зубы сверкнули. — И чтобы не натворила лишнего. Твои способности малы, но так неудобны порой…
 
— Выйдите вон! — приказала Натиу девушкам, опомнившись. Убедившись, что не подслушивают, продолжила гневно:
— Как ты говоришь со мной?! Словно с последней из прислужниц! Да еще в присутствии ниже стоящих!
— Тут кто-то еще был? — насмешливо спросил юноша. — Я не заметил. А ты, видно, так до конца и не сумела войти в наш Род, мать моя. Ты не любишь правды.
— Правда — то, что ты оскорбляешь меня в присутствии низших!
— Полно, когда человек идет по глине, он не думает о том, что она пристанет к ногам — смыл, и все. А хочешь, дед выслушает тебя, твою жалобу, — он уже не усмехался — смеялся открыто.
— Вся беда в том, мать моя, что ты боишься нас. Меня и деда. И Кайе тоже, хоть он и малыш. Боялась моего отца, хоть и могла им вертеть — он любил тебя. Мне было девять весен, я помню. А после его смерти… неважно. Ты до сих пор думаешь, как девчонка из бедных кварталов, которая вознеслась высоко — но чувствует страх в присутствии подлинных хозяев Асталы.
Он резко поднялся.
— После того, как дед посмотрит его, зайди к мальчишке.
Посмотрел на женщину с неожиданным сожалением:
— Если бы ты не боялась его… он любил бы тебя. Мог бы и сейчас еще… но ты себя не изменишь. За все эти годы ты даже не спросила, каково мне с ним. Твои сны тебе дороже всего и всех!
Натиу сделала протестующий жест, но Къятта не обратил на него внимания:
— Ты дала жизнь мне и ему. Этого достаточно, чтобы мы существовали, не мешая друг другу. У тебя еще есть Киаль. А он — мой.
— Он не ручной зверек, — Натиу провела рукой по лбу и щеке, позабыв про узоры: — Ахатта не позволит тебе…
Ответом ей стала качнувшаяся занавеска. Къятты в комнате уже не было.
Первым побуждением женщины было броситься проведать младшего сына, только ноги словно каменными сделались. С гневом и стыдом подумала Натиу, что Къятта прав — она боится своего старшего сына. А младшего? Нет, конечно же, нет.
Но все-таки хорошо, что есть, кому о нем позаботиться…
В это время Ахатта коснулся спящего ребенка, пытаясь почувствовать все его существо — не силой, как могли бы уканэ, а голосом родной крови.
— Спит, — чуть удивленно проговорил дед, и Къятта отметил это удивление. — И приятное видит во сне. А должен был умереть.
— Ты слишком давно не держал его подле себя, — сдерживаемый смех задрожал в голосе юноши. — Я знаю о нем куда больше. Поверь, таньи, он только сильнее стал сегодня. Он не умрет.
Мальчишка, лежащий на черно-белом полосатом покрывале, улыбнулся во сне, перевернулся на спину, раскинув руки. Пальцы его дернулись, словно ребенок пытался выпустить когти.
— Охотится, — фыркнул Къятта. Дед позволил старшему внуку ощутить свое недовольство.
— Не заставляй напоминать — это не ручная белка.
Къятта протянул руку к ребенку, взъерошил его короткие волосы. Тот досадливо отмахнулся, не просыпаясь.
Къятта в упор взглянул на деда.
— Значит, он — наше оружие? Если сам себя не убьет. С его помощью мы сможем прижать северян.
— Он еще ребенок, — слегка укоризненно откликнулся дед. — Ему нужна любовь…
Ночью налетела гроза. Черно-фиолетовое небо, прорезанное разветвленными вспышками, нависало низко — хотело обрушиться, и казалось, что от него откалываются куски и с грохотом падают.
Не один Сильнейший с восхищением ловил запахи, полные влаги, и звуки грозы.
Къятта на террасе дома вскинул руки, принимая отблески молний и редкие капли. Порывы дикого ветра ударяли полуобнаженное тело, трепали незаплетенные волосы.
Юноша смеялся, пытаясь выпить этот ветер и эту грозу, дающие силу.
Вокруг была единственная красота, которую он ценил и желал каждым биением сердца.