Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ)

— Трудно тебе у нас? — спросил, снова присаживаясь рядом.
Огонек замялся, не зная, что отвечать. Ийа помог:
— Я и сам знаю — трудно. Про твои целительские попытки мне тоже рассказывали. И не старайся разорваться пополам — я представляю, чего ты мог наслушаться обо мне. Это тоже правда на свой лад — но ты знаешь Кайе. Он вспыхивает, словно сухая трава, если что не по нему. Его проще понять, если каждую вспышку делить на десять частей и выкидывать все, кроме одной, не считаешь? Останется самая суть, — засмеялся тихонько.
И Огонек не сдержался, ответил улыбкой:
— Пожалуй.
Почувствовал, как устал постоянно быть в напряжении. Может, поэтому душой потянулся к теплу, просто теплу, а не лаве вулкана.
Ийа наблюдал за бликами на воде — там, похоже, рыбки играли, привлеченные лунным светом. Потом поглядел на мальчишку.
— Тебя еще не разыскивают?
— Скоро начнут, наверное. Если Кайе дома. Если нет — не вспомнят, скорее всего.
— Отдыхай пока. В доме, где живешь, не больно-то распоряжаешься своим временем сам, верно?
Огонек кивнул, и потом лишь подумал — а стоило ли откровенничать? После Лачи пора бы умнее быть. Да ну его в Бездну, ум этот. Ото всех, что ли, шарахаться? Этот человек спас его дважды.
— Я ничего не понимаю, — пробормотал Огонек. — Ты не любишь Род Тайау… Пусть бы я там висел, пока не свалюсь. Если бы отыскали причастных — это не ты все равно…
— У каждого своя любовь и свои враги. А еще я должен отрывать крылья всем встречным бабочкам, чтобы подтвердить, что Кайе прав в своей ненависти?
Огонек почувствовал, что уши его начали полыхать.
— Прости.
— Ты еще дитя. Твой приятель по сути тоже — хоть и постарше годами. — Заметив, как Огонек резко вдохнул, поднял ладонь. — Мир! Я не скажу о нем плохого слова! Но сам подумай. Я знаю, что произошло в долине Сиван. А вот понимаешь ли ты, что сделал? Он — сомнительный щит ли, оружие ли против севера… потому что несет раздор между своими на юге.
— Не заметил, чтобы к нему стали относиться хуже после Долины.
— Как бы ты мог узнать?
— Но с чего своим его не любить? — Огонек ответил вопросом.
— Мы и так на краю. Ни один лес не прокормит стаю энихи или медведей, да и не живут они стаями. В Астале — живут, считая себя людьми. А потом явится кто-то еще… Вот он пришел.
— И что же?
— Когда вулканы уничтожали старые города, на смену им приходили новые. Сама Астала возникла не сразу. Все должно изменяться, мальчик. Я не против перемен… но перемены бывают разными. Ты знаешь Къятту. Знаешь, чем развлекаются Рода Асталы. Если не будет войны с Тейит, не начнет ли он воевать со своими?
Огонек слышал искренность в голосе собеседника. Лачи тоже умел быть убедительным… Но у Ийа голос звучал по-другому, как у человека, который много раз говорил это себе самому. Но соглашаться Огонек не хотел:
— Он не захотел крови в долине Сиван.
— Вот именно — не захотел! Ты сам подтверждаешь — он привык делать лишь то, что хочет. Но желания — вещь непостоянная… А что будет с тобой? Зачем ты пошел за ним? — взгляд в упор. — Чимали растет и выбирает свой путь.
— Если я делаю что-либо, то по своему выбору. — Огонек побледнел. Откуда узнал?
— Не удивляйся. В Астале без шпионов не выжить, — Ийа улыбался вполне дружелюбно. — Это многое объясняет. Я и сам не мог понять, почему он привязался к тебе.
— Привязался… — без выражения повторил Огонек. Вот уж привязанности он точно ни с кем обсуждать не намерен. — Я устал, — пробормотал тихо, не желая продолжать разговор и очень боясь показаться грубым.
Южанин понял, но спросил мягко:
— Скажи, ты ведь не хочешь ему зла? А кровь у Кайе горяча не в меру. Помоги ему, если сможешь.
— Как? — почти возмутился подросток.
— Если ты разумней, сделай так, чтобы слушали тебя. А не Къятту, к примеру. Думаю, у тебя получится — он никому еще не давал столько возможностей. Хотя ты, конечно, можешь просто махнуть рукой и снова уйти в леса.
Ийа вновь дружески улыбнулся и сказал:
— Я дам тебе грис. Вернешься домой. Дал бы сопровождающих тоже, но вы невзлюбили друг друга.
 
Рыжей была грис, вся, даже морда и ноги — таких разводил только один Род; и на узде — свернувшийся кольцом пятнистый ихи. Послушной грис была — как вкопанная застыла на песчаной дорожке позади ворот, стоило Огоньку потянуть повод. На беду Кайе появился на той же дорожке — похоже, беспокоился за Огонька, так явственно облегчение на лице проступило.
Потом невидимая ладонь стерла радость; шагнул вперед — будто змея бросилась, ухватил скакуна за повод, провел пальцами по узорным бляшкам на узде. С отвращением — как по тушке давно дохлой крысы.
— Что у тебя за дела с Арайа?
— Только с Ийа. Кауки натравили кабана, и я чуть не сорвался с обрыва, а он меня спас.
— Какая доброта! Для чего же?
Огонек ощутил злость. Едва не простился с жизнью, а Кайе говорит об этом с такой вызывающей насмешкой… Да, наверное, кустом в саду больше бы дорожил!
— Откуда я знаю, зачем — иди и спроси! То, что я чуть не сломал себе шею, не важно?
Прошел через сад в комнату, спиной чувствуя недобрый пристальный взгляд. Не отстающий — Кайе шел следом. Уже подле дверной занавески Огонек обернулся:
— А ты хотел бы видеть меня мертвым?
— Так он ради меня? Придумай что посмешнее!
— Ты полагаешь, все одинаковы?
— Ийа я знаю!
— Ты и брата своего знаешь! Тем не менее, он чуть меня не убил, а этот — напротив, помог.
— И что же теперь? Друзья на всю жизнь? Быстро ты их заводишь!
— А ты хотел бы завязать мне глаза? Поздно уже, я достаточно видел!
— И что же тебе показал этот… Ийа? Путь к очередному предательству?
— Так этого ты от меня все время ждешь?
— И этого тоже! Ты вечно тоскуешь по северу!
— Ты, разумеется, предпочтешь, чтобы я смотрел лишь на твои следы! Тебе без разницы, что меня хотели убить, главное, что спас не тот человек! Может, мне снова залезть на обрыв и прыгнуть оттуда вместе тем с кабаном?!
От удара Огонек перелетел в угол комнаты. Бросило в жар. Под глазом запульсировало, по левой половине лица разлилась резкая боль. В первый раз Кайе ударил его…
И не подошел — смотрел мрачно.
— Сказать нечего? — с трудом, но зло спросил Огонек.
Молчание.
Лицо словно онемело, говорить было трудно, от гнева Кайе сердце сдавливало, и все же Огонек не сдержался.
— Лучше б я остался на севере, пусть бы прикончили, как предателя! Кем ты считаешь меня? Вещью?
— Нет. Ты сам себе придумал, что здесь ты пленник, или моя игрушка. Тебе так удобно! Мне уже надоело пытаться объяснить, как все на самом деле. А вот ты кем считаешь меня…
— Тем, кто ты есть! Привыкшим, что все склоняются перед ним, потому что боятся!
— Кончай размахивать собственной храбростью. Я наслышан о ней. Думал, ты мой друг, а ты…
— Да провались она, твоя дружба! Можешь только дать по роже, когда не находишь слов!
— Снова речи Ийа!
— Нет, мои! Ты же меня ударил, не его!
— Я ненавижу Ийа. Не смей приближаться к нему, слышишь?
— Он лучше тебя! — выпалил Огонек. — Меня он спас дважды и не пытался ничего получить взамен!
— Он только убил мальчишку-северянина, — сказал Кайе очень спокойно. — Ему нужна была жертва.
Онемение и жар отступили, нахлынула острая боль; говорить стало еще тяжелей, но Огонек не намерен был сдаваться:
— А вам всем? Разве ты ему пытался помочь?
Спокойствие кончилось — Кайе прямо взвился:
— Не твое дело, как я поступал и почему! Если бы ты не треснулся башкой в Тейит… зачем я только придумал давать тебе Силу!
— Там, в долине Сиван… я ведь напомнил тебе о погибшем? — тихо спросил Огонек; неприятной, болезненной оказалась догадка.
— Вы не похожи, — бросил Кайе. — Он вел себя… достойно. А ты болтаешь о доброте и плюешь в лицо, зная, что не поплатишься за это.
— Я и так плачу слишком дорого!