На линии огня. Слепой с пистолетом
— Ладно, — согласился Джо и налил.
Хорриган поднял свой бокал с виски:
— Выпей со мной на пару?
— Конечно. За что?
— За парня по имени Эл, которого я знал.
С женой Эла он поговорит позже. Выразит соболезнование. Как же ее зовут? Что-то поэтическое…
Ариана!
Он спрятал свое лицо в руках и заплакал. Джо вновь вытирал стакан, оставив его в покое. Телевизор над баром в выпуске последних новостей упомянул об этой истории, но только и всего. Разумеется, смерть агента Секретной службы не была обыденным событием, но коли ответственность лежала на «перебежчике», то и не стоило об этом много говорить.
Так хотел Отдел охраны президента. Если бы в руки прессы попали бы материалы о Лири, случилось бы непоправимое.
Он положил кулак на угол. Какого дьявола он отговаривал Д”Андреа от увольнения? Эл был бы жив сейчас, и ничего бы с ним не произошло, и сейчас был бы он дома с сыном Рики и женой Арианой, дома — живой, веселый и счастливый.
Может быть, теперь ему надо уйти.
После того, как он поймает этого злобного урода.
В гостиничном номере Лири, тот самый эксперт-дактилоскопист Грейди, чей «Омнипринт-ЮОО» прояви; отпечаток ладони Лири на передке автомобиля, теперь обнаружил под телефоном записку, на которой от руки были начертаны буквы «ЮЗ СКЕЛЛУМ ЛА»
Джон Окура сделал для Хорригана фотокопию:
— ЦРУ подтвердило, что это почерк Лири. Но hi они, ни мы, ни кто-нибудь еще не смогли понять, что означает вся эта ахинея.
Хорриган задумался над запиской: «ЛА, очевидно может означать Лос-Анджелес — место следующей остановки президентской кампании. Но что такое «СКЕЛЛУМ»? Иностранное слово?»
Окура кивнул:
— Старое голландское слово, до сих пор употреблялось в Южной Африке. Означает — «мошенник» юн «негодяй». А на слэнге может означать — «некто, заслуживающий смерть.
— Может быть, Лири так пишет собственное имя, — сухо сказал Хорриган.
Несколько часов спустя в баре Хорриган вновь извлек фотокопию из кармана, развернул ее и снова yглубился в неровный почерк человека, убившего его партнера. Он вертел фразу так и сяк, пытаясь придать ей хоть какой-нибудь смысл, держа в уме склонность Лир к иронии, но все без толку.
Он не слышал телефонного звонка, когда Джо подошел к нему и сказал: «Фрэнк, тебя к телефону». Он удивился. Он прошел вдоль стойки к тому месту, Джо держал телефон и сказал: «Алло».
— Извини, Фрэнк, — произнес тонкий шепчущий голос.
Нечто вроде сочувствия сквозило в этих словах, возможно, и нечто другое, принадлежащее человек; который когда-то знал, что такое сочувствие, и теперь старался припомнить и выразить это.
— Это была самооборона, Фрэнк. Мне действительно жаль.
Хорриган чувствовал, как кровь приливает к его лицу. Его мышцы напряглись, челюсти закостенели, вены вздулись на лбу, и Джо, ополаскивая стакан, взглянув на него, дважды повторил: «Боже! Боже!»
— Было так: или он, или я, — объяснил Лири.
Трясущийся, кипя и бледнея от гнева, Хорриган заставил свой голос звучать сдержанно:
— Расскажи мне про СКЕЛЛУМ.
Сообщать о находке безумцу было довольно рискованно, но Хорриган находился именно в таком настроении. Он стоял, не шелохнувшись, всю затянувшуюся паузу, боясь пропустить ответ Лири.
— Скеллум бесполезен. Ты лаешь не на то дерево, Фрэнк. Эта песенка уже допета в игре, мой друг. Ты просто безнадежно проигрываешь по очкам.
— Нет, Митч. Я впереди.
— Чем докажешь?
— Я знаю, как ты выглядишь. Я видел смерть в твоих глазах.
— Как поэтично, Фрэнк.
— Как имя Ариана.
— Что?
— Так зовут жену моего последнего партнера. Того, что ты убил вчера.
— Может быть… может быть, мои глаза всегда такие разные.
— Контактные линзы тебя не спасут. Твои больные перекрученные дьявольским безумием мозги просветят сквозь что угодно.
Еще одна пауза.
— Ты сердишься на меня, — сказал Лири.
— Я знаю, кто ты, я знаю, что ты, и я знаю, что найду тебя. И когда я это сделаю…
— Ты убьешь меня, Фрэнк?
— В точку.
Лири захихикал:
— Сам не понимаешь, Фрэнк? Просто ситуация настолько ясна, что можно чокнуться.
— Не вижу никакой иронии в том, что я всажу тебе пулю в башку. Поэзию, возможно.
— О, нет. Это ирония, Фрэнк, подумай! Одно и то же государство обучало меня убивать, а тебя защищать. И вот теперь я спасаю тебя там, на крыше, а ты, тем временем, хочешь убить меня! Это же хрестоматия иронии, страница первая, параграф первый, дружок!
— Заткнись, Митч.
— Они еще напишут книги о нас, Фрэнк.
— Возможно, но я не буду читать их.
— Почему нет, Фрэнк?
— Потому что меня уже тошнит от тебя и всего твоего дерьма, Митч.
Звук: «Ш-ш-ш»
— Это просто хорошая мина при плохой игре. У тебя; был твой шанс, помнишь? Твой момент истины. Ты бы успел убрать меня, если бы был чуть порешительнее, не так, как в Далласе, но ты заколебался. Как же, на весах лежала твоя драгоценная задница… Итак, ты сделал свой выбор, Фрэнк, и можешь рыдать в жилетку!
Хорриган бросил трубку. Джо поднял бровь: «Ты в порядке?»
— Нет. Если этот придурок позвонит опять, скажи ему, что твой телефон прослушивается; И он оставит тебя в покое.
Джо сглотнул: «Понял, Фрэнк»
Хорриган допил свой «Джеймсон», кинул пятидолларовик на прилавок, пожелал Джо спокойной ночи вышел на улицу. Воздух был холодным, изо рта валил пар. Нужно было бы одеться потеплее. Он скрестил руки, хлопая себя по бокам. По дороге домой, прямо перед ним, человек, стоя спиной к Хорригану, набирал в телефонной будке номер.
Бут?
Лири?
Хорриган ускорил шаг и сунул руку под куртку и уже почти выхватил револьвер, когда человек обернулся и… это был молодой, усатый, крепкий парень и абсолютно не Лири. Со вздохом, никак не ответив на подмигиванье парня, Хорриган прошел мимо, копя в себе гнев. Дома он опять вставил диск «Битлз» в проигрыватель, сел на стул, вчитываясь в текст песни N2, который нашел в книжке. Слушал, пытаясь найти связь во всем этом. Понять проклятую иронию Лири.
И не смог.
Он скомкал бумагу с текстом и запустил шар через комнату. Сердито схватил пульт от компакт-проигрывателя и выключил музыку так, будто стрелял из ружья. А когда зазвенел телефон, он взял трубку и сказал: «Пошел на хер, Лири!»
Но это был Окура. Смутившись, Хорриган выслушал сообщение агента о том, что на всей огромной площади, которую занимает Лос-Анджелес, не проживает ни один человек по фамилии Скеллум.
— Ладно, а как насчет Луизианы? Поищите там.
— Мы думали об этом. Пусто.
— Дерьмо.
— Мы все еще что-то пробуем.
— Хорошо. Спокойной ночи, Окура.
— Ты в порядке, Фрэнк? Это так ужасно, потерять Эла…
— Не так ужасно, как больно.
Он повесил трубку.
Он сидел в темной комнате, не слушая музыку, долго-долго, пока, наконец, не уснул в кресле.
В эту ночь сон был немного другим.
Жаркий, но прекрасный день в Далласе. Он стоит на подножке машины, следующей в эскорте сразу же за… И все, как в хронике, — черное и белое. Звук хлопушки… Только это не хлопушка… И он увидел фигуру человека в машине. Прямо перед ним. И он остолбенел… А второй выстрел попадает в человека в машине, и его голова извергает кровавое облачко…
Но на этот раз человеком в лимузине был не Джон Кеннеди.
Им был Д’Андреа.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Стоя во главе огромного стола в своем офисе в Западном крыле Белого дома, Харри Сарджент размахивал руками, напоминая обалдевшего работника наземной службы аэропорта, разводящего самолеты на взлетном поле. Стараясь казаться невозмутимыми в эпицентре административно-командного урагана, за его столом сидели Сэм Кампанья, Билл Уоттс, Лилли Рейнс и самый ненавистный гость в хозяйстве Сарджента — Фрэнк Хорриган.
— До выборов осталось три недели, — шумел Сарджент, выкатив округлившиеся глаза, — и вы просите, чтобы я держал президента подальше от этой Кали-дуры-форнии?!